Старая Контра - Марушкин Павел Олегович. Страница 25

Шаман повернул голову. Да, бесспорно… В этом доме. Над одной из дверей красовалась новенькая вывеска: «Табакокурительный салон смоукеров. Зайди и испытай наслаждение!» У приоткрытых дверей был выставлен грубо сколоченный деревянный щит. На нём кто-то неумело, но старательно вывел: «1 папироса – 1 монета; 1 сигара малая – 15 монет; одна сигара элитная – 20 монет. Кальян (1 час) – 25 монет (на троих). Весовой табак. Заходите – всё законно!» Слово «законно» было трижды подчёркнуто. Что делалось внутри, рассмотреть с улицы не представлялось возможным; дверной проём закрывала сделанная из разноцветных пластмассовых бус занавеска. Шаман потянул носом, осторожно, чтобы ненароком не брякнули, раздвинул нити и заглянул внутрь.

Некогда здесь, похоже, располагалось маленькое кафе, или бар, или ещё что-нибудь в этом роде: несколько круглых столиков и высокая стойка остались ещё с тех пор. Однако теперь стеллаж за стойкой украшали не бутылки с напитками, а небольшие широкогорлые банки, аккуратно закрытые сверху пергаментом и перевязанные шпагатом; на столиках же место солонок и перечниц заняли массивные глиняные пепельницы. На самой стойке выстроились в ряд несколько кальянов; ещё один, самый большой, лениво пускал к потолку завитки ароматного дыма за прилавком. Справа от входа имелась небольшая дверка с загадочной табличкой «Ху-мидорная».

Та, которую шаман искал, стояла к нему спиной, облокотясь о стойку и нависая над маленьким и, судя по виду, очень испуганным синекожим человечком. Больше в табакокурительном салоне никого не было.

– Ты пойми, пацан, – хрипела Перегнида, склоняясь над дрожащим от страха продавцом и не замечая появления шамана. – Я ведь могу сделать с тобой всё, что угодно. Могу сделать так, чтобы у тебя второй нос на лице вырос… Или так, что тебя от стенок этой поганой дыры ложками потом будут отскребать, усёк? Здесь вам не нулевая зона, любое моё проклятие сработает как надо, будь спок!

– Большой Папа сказал, в долг никому не давать! – пискнули из-за стойки.

Перегнида зловеще расхохоталась.

– При чём тут «в долг»?! Ты что, воображаешь, я собираюсь вам за что-то платить? Это вы мне будете платить, если хотите остаться целыми и относительно здоровыми; и платить станете самым лучшим табаком, который только у вас есть! Вы мне и так уже задолжали, по жизни! Уехали, понимаешь, не попрощавшись! И вообще хватит тут трястись; ну-ка живо дай мне вон ту, крайнюю банку; посмотрим, что у вас там. И гони сюда свою трубку.

– Трубку?!

– Мальчик, ты что, глухой? Я два раза повторять не люблю.

– Но… Трубку!!!

– Раз я сказала – гони, значит, гони! Свою я дома оставила, но у вас завсегда при себе, я-то знаю.

Синекожий человечек выглядел запуганным до предела. Он был готов на что угодно, лишь бы жуткое порождение инфернальной гериатрии исчезло наконец из его жизни. Но в глубине души каждого, даже самого кроткого и пугливого существа есть нечто такое, что нельзя безнаказанно втоптать в грязь. Неизвестно, о чём подумал смоукер, что вспомнилось ему в этот миг: родная ли деревня, корзина, в которой он провёл своё детство; соседская ли девчонка с ясными васильковыми глазами… Кто знает? Как бы то ни было, малыш гордо выпрямился и, бесстрашно глядя в зловещие буркалы старухи, звонко воскликнул:

– Никогда!!!

Перегнида удивилась, даже смешалась на миг: такого с ней давненько уже не случалось! Её неодолимая воля, безупречная и твёрдая, как алмаз, в схватках один на один ни разу не встречала сопротивления, которое невозможно было бы сломить. Разумеется, она способна была сотворить со смоукером в буквальном смысле слова всё, что угодно: всё, что только могло породить её донельзя извращённое воображение. Но поступить так – значило упустить самый сладкий и приятный момент, момент абсолютной власти и подчинения, восхитительный миг, когда твоя воля превозмогает чужую. Этого наслаждения ведьма упускать не желала.

– Что ты сказал?!! – леденящим душу шёпотом вопросила она, медленно берясь паучьими пальцами за подбородок смоукера и впиваясь взглядом в его расширенные зрачки. – А ну-ка, повтори!!!

Маленький продавец, однако, до дна вычерпал колодец своего страха. Он резко оттолкнул ведьмину ладонь и забился в угол, ощерившись, как дикий котёнок.

– Я не отдам тебе трубки! Никогда и ни за что! Пошла прочь, ты… Несмоукер!

Это было самое сильное выражение, какое он только знал.

Ведьма хмыкнула. Паренёк, похоже, на редкость строптив, но отступать она не собиралась. Теперь пришло время прибегнуть к сильным средствам…

– Доктор прописал тебе кабздец!!! – прошипела Перегнида и подняла руки над головой, готовясь произнести смертельное проклятие.

Шаман кипадачи понял, что медлить больше нельзя. Не то чтобы он имел намерение спасти смоукера – вовсе нет; ведь тот не был истинным человеком в строгом смысле этого слова, не являлся кипадачи. Просто сейчас подвернулся удачный момент: увлечённая злодейством, ведьма не замечала ничего, кроме своей жертвы.

Нити занавески взметнулись; однако прежде, чем первые шарики бус брякнули друг о друга, шаман оказался за спиной Перегниды и со всех сил ударил её по ушам ладонями. Ведьма замерла, застыла, словно статуя. Сжавшийся в комок маленький смоукер заворожённо смотрел, как менялось выражение её лица. Казалось, прошла вечность, прежде чем она медленно обернулась – очень медленно и зловеще.

Шаман кипадачи оторопел. Он знавал могучих воинов, которые умели держать любой, даже самый сильный удар. У них в деревне, во время праздника, те показывали трюк – останавливали напружиненными мышцами брюшного пресса раскачанное на верёвках здоровенное бревно. Однако удар по ушам валил с ног любого, даже самого сильного человека, будто соломенный сноп! Искусству этому шамана обучил сам Господин Повелитель Погоды, предварительно взяв страшную клятву молчания.

Лицо Перегниды сейчас напоминало печёное яблоко – и фактурой, и общим выражением. Глаза превратились в узенькие щёлочки, из носа текло. Шамана передёрнуло от отвращения; он хотел было отоварить старуху снова, но в следующую секунду ведьма показала, на что она способна.

Костяной протез взлетел вверх. Кипадачи едва успел поставить блок скрещенными кулаками, защищая своё мужское достоинство, но замах был такой силы, что его приподняло, перекувырнуло в воздухе и вынесло на улицу, под ноги изумлённых прохожих. Менее ловкий человек запросто мог бы сломать себе позвоночник. Забыв о смоукере, Перегнида полностью переключилась на нового противника. Когда шаман встал, держась за поясницу, старуха была уже в нескольких шагах от него.

Среди кипадачи трусов нет. Все они – воины; не выдержавший обряда посвящения изгоняется из племени и навеки должен забыть дорогу в родную деревню. Но есть разница (порой весьма тонкая) между трусостью и разумной осторожностью. И эта самая осторожность подсказала шаману, что сейчас самое время предпринять тактическое отступление. Ведьма пёрла вперёд с целеустремлённостью обиженного грохманта; казалось, она напрочь забыла о своих колдовских способностях и собиралась разделаться с обидчиком голыми руками.

Шаман принял боевую стойку, сделал ложный выпад и попытался врезать старухе в челюсть, однако та ловко, как профессиональный боксёр, дёрнула шеей, уходя от удара. Тут кипадачи допустил ошибку: подпустил ведьму слишком близко, и старуха не преминула этим воспользоваться. Тяжеленный сапог Перегниды смачно припечатал босую ступню шамана к асфальту. Тот заорал и запрыгал на одной ноге, держась обеими руками за больное место.

Ведьма изрыгнула проклятие. Окажись на месте шамана кто-нибудь другой, всё было бы кончено в тот же миг; и только вонючая, исходящая паром лужа напоминала бы некоторое время о случившемся. Старый кипадачи, однако, не зря слыл отличником оккультно-диверсионной подготовки. Каким-то чудом он успел сделать нужный пасс и отразить враждебное эфирное воздействие; затухающие гармоники с шипением и визгом ударили в окна и стены ближайших домов; несколько прохожих, задетых рикошетами, в корчах повалились на асфальт. В один миг на улице воцарилась паника: драка шамана и ведьмы из бесплатного аттракциона превратилась в смертельную опасность для всех присутствующих. Открытые по случаю жаркого дня окна захлопывались; матери подхватывали на руки детей и спешили убраться подальше. Спустя несколько секунд улица опустела; противники остались одни. Внезапно Перегнида ухмыльнулась. Пальцы её вновь пришли в движение, сплетаясь в сложную фигуру; внутренним оком шаман уловил, как токи энергии изменяют свои русла, слетаясь к ведьме. Силы, пущенные инфернальной старухой в ход, были таковы, что шаман понял: в одиночку ему с нею не совладать. Медлить было нельзя; кипадачи буркнув «Блин!», крепко вцепился в висящую на шее тыкву и всосался внутрь. Спустя миг горлянка звонко хлопнулась о землю – и, подпрыгивая на выбоинах, стремглав покатилась по улице прочь. Перегнида ошеломленно вытаращилась, так и не завершив проклятия: про такое колдовство она даже и не слыхала! Впрочем, замешательство её длилось недолго: при виде улепётывающей тыквы ведьмой стремительно овладел азарт погони.