Пираты Елизаветы. Золотой век - Марвел Питер. Страница 21

Отец Франциск оглядел экипировку монаха и, удовлетворенно тряхнув головой, подхватил обретенный дорожный сундук.

– Ну что ж, в путь, дорогой племянник! – сказал он. – И да поможет нам Бог!

Дамиан вздохнул и, придерживая одной рукой узелок, а другой шпагу, последний раз окинул взглядом загадочное помещение. Что это была за странная библиотека, почему в ней хранилось оружие и кто ею пользовался, навсегда осталось для него загадкой.

Тем временем отец Франциск, который с каждым часом становился все больше похож на воина и все меньше на монаха, перешел к следующему стеллажу и толкнул его. Стеллаж подался в сторону, открывая черный провал, из которого на них дохнуло гнилой сыростью.

– Следуйте за мной! – приказал отец Франциск. – Дверь за нами закроется сама.

Подняв над головой свечу, предусмотрительно упрятанную в стеклянный фонарь, он первым устремился в потайной ход. Дамиан поспешил за ним. Вначале они долго спускались по пологой лестнице. Свеча в руках отца Франциска едва разгоняла густой мрак, царящий под этими сводами. Несколько боковых ходов встречалось им на пути, и Дамиан догадался, что они ведут в подземные узилища и тайные лаборатории Ордена. Ведь Орден не только преследовал ученых – он еще, и воспитывал их, и давал им приют, лишь бы они работали на благо Общества Иисуса. В противном же случае упрямцев ждали подземные камеры, где они могли вдоволь поразмышлять о превратностях судьбы и собственном несносном характере. Нечаянно коснувшись рукой стены, Дамиан ощутил на руке влажную плесень и капли воды – значит, они были уже ниже фундамента и, подобно гномам или углекопам, пробирались глубоко в толще земли.

Наконец лестница кончилась, и они двинулись по подземному коридору, где идти можно было, только согнувшись в три погибели. Упрямо пробираясь вперед, Дамиан усилием воли сдерживал ужас, готовый захлестнуть его с головой. Ему казалось, что вот-вот стены и вовсе сомкнутся, сомнут ему ребра, сдавят голову и навсегда похоронят его в жирной глине и камнях. Воздуха не хватало, и он шел уже, дыша ртом и, то и дело, касаясь стен руками, словно так он мог защититься от обвала и раздвинуть смыкающиеся над его головой тысячи тонн земли. Но вскоре тесный проход сменился открытым пространством, в котором стало немного легче дышать. Шедший впереди отец Франциск выпрямился, и, словно повторяя его движение, пламя свечи взметнулось вверх.

– Мы в карстовых пещерах. Раньше местные индейцы поклонялись здесь своим мерзким богам.

Дамиан расправил затекшую спину и огляделся. В слабом свете едва проступали из тьмы огромные сталагмиты, розовым хрусталем росшие прямо из пола пещеры. Навстречу им гигантскими водопадами стремились и никак не могли достигнуть земли сталактиты – огромные застывшие слезы земли, которые век за веком струит она в тайниках своего сердца. Еле-еле можно было разглядеть на несколько ярдов вокруг эти шедевры природной архитектуры, перед которыми мерк гений Бернини – этого певца барокко и светоча контрреформации.

Тысячи гримасничающих лиц, звериных морд, великолепных цветов то и дело выступали из этого хаоса, словно Дамиану удалось попасть в последние дни творения, когда Создатель своим предвечным Словом вызвал из небытия тварную жизнь. От овладевшего им восторга Дамиан забыл, почему он здесь находится, но твердый голос професа заставил его прийти в себя.

– Здесь приносились жертвы богу мертвых, здесь они и хоронили своих касиков, – сказал отец Франциск и поднял свечу высоко над головой.

– …ов…ов, – повторило гулкое эхо.

– Ныне мы ничего не знаем ни об их цивилизации, ни об их обычаях. Почти двести лет назад эти племена были уничтожены нашими с вами предками, – усмехнулся иезуит.

– …ами…ами, – снова откликнулось эхо.

– Они исчезли без следа, эти гнусные пожиратели себе подобных, жадные каннибалы.

Отец Франциск вынул из кармашка золотые часы-луковицу – неслыханную роскошь – и щелкнул крышкой. Сам Дамиан никогда не держал такого чуда механики в руках.

– Тик-так, тик-так, тик-так, – потрескивали стрелки, в глубине сферического эллипса что-то тренькнуло и звякнуло.

– так… так… – шепнуло эхо.

– Нам надо торопиться. Мы уже достаточно отдохнули. До выхода осталось ярдов двести. Идемте же.

Дамиан с непонятным чувством оглядел этот природный храм. Отчего-то он вспомнил, как старенький преподаватель рассказывал ему о великих христианских монастырях, что вырубили в красных камнях сирийской пустыни великие подвижники древности. Как теперь стоят они заброшенные, и только нарисованные копотью кресты на покинутых стенах еще напоминают о тех, кто победил в самой страшной борьбе – борьбе с тьмой в собственном сердце. И до боли в груди стало жалко, что не придут под эти своды мудрые старцы и юные послушники, не зажгут лампад, не помолятся за мир, подобно роженице лежащий в скорбях и болях, не принесут Бескровную Сыновью Жертву, дарующую любовь, не оплачут мертвецов, чьи души под этими сводами тщетно взывают о милосердии. Сердце вдруг шепнуло ему, что самая великая миссия – это осветить собою мир, в котором ты живешь. А вовсе не носиться со шпагой в поисках кровавой добычи тех, кто заплатил за нее своей совестью, оставив по себе недобрую память.

– Эй, не зевай! – резкий голос отца Франциска вырвал Дамиана из забытья. Он вздрогнул и суетливо принялся оправлять на себе оружие. – Скоро выйдем наверх.

– …ерх…ерх, – пропело эхо.

И они снова вошли в узкий проход, пол которого постепенно повышался у них под ногами. Вдруг отец Франциск остановился и задул свечу. От неожиданности Дамиан налетел на него, но тут же испуганно отшатнулся. Дамиан угадал, что спутник обернулся к нему, и, несмотря на полную темноту, изобразил на лице вину и почтительное внимание.

– Теперь осторожно, – предупредил отец Франциск. – Сейчас будут ступени наверх – всего шесть. Приготовь пистолеты. Про этот потайной ход они не должны знать, но на каждую дюжину найдется свой иуда. Имейте в виду – если кто-то попытается вас остановить, стреляйте не раздумывая.

– Слушаюсь, дон Фернандо! – пробормотал Дамиан, высвобождая пистолеты. – Клянусь вам, живым меня не остановить.

Молча они поднялись по щербатым каменным ступеням. Отец Франциск, скрипнув петлями, осторожно приоткрыл дверцу. Она была такой низкой, что огромный алоэ, росший снаружи, закрывал ее целиком. Отец Франциск внимательно прислушался к ночным звукам и, согнувшись в три погибели, выбрался из подземелья. Дамиан выполз за ним следом.

Они находились на каком-то заброшенном, похожем на свалку пустыре, край которого упирался в подножие невысокой, буйно поросшей кустами и пальмами горы, над которой сияли крупные неподвижные звезды.

Отец Франциск прикрыл дверцу и, отбрасывая фиолетовую тень на голубоватую в свете звезд траву, осторожно пошел вперед. Вокруг было тихо. Только где-то поблизости шумел и плескался небольшой ручей да трещали цикады.

Но едва отец Франциск и Дамиан отошли от подножия горы к небольшой рощице, как вдруг от деревьев отделились человеческие тени. Навскидку их было около шести. Они быстро окружили двух иезуитов, и в свете звезд было видно, как маслянисто поблескивают их обнаженные клинки.

– Хотят взять живыми, – шепнул отец Франциск, а затем крикнул:

– Abi in pazi! [15] – что прозвучало не менее страшно, чем боевой клич каннибала.

Одновременно с этим отец Франциск вскинул оба пистолета и выстрелил. Грохот выстрелов взорвал ночную тишину. Кто-то завопил от боли. Дамиан, который возле отца Франциска превращался в послушную, не ведающую страха машину, также спустил курки. Из его пистолетов вырвались длинные струи пламени, на секунду молниями осветив лица нападавших, искаженные гневом, болью и ненавистью. Кто-то со стоном повалился прямо ему под ноги.

– Дави иезуитскую гадину! – крикнули из темноты, и тут же на Дамиана кто-то навалился сзади, обхватив его руками. Дамиан ловко двинул нападавшего каблуком в голень, одновременно ударив локтем под дых. Хватка ослабла, и в следующий момент, охваченный страхом и злостью, Дамиан, не раздумывая, ударил незнакомца кинжалом, с которым он не разлучался с тех пор, как покинул Севилью. У иезуитов было одно преимущество – им не надо было щадить своих противников, тогда как те должны были захватить их живыми.