Изнанка экрана - Марягин Леонид. Страница 60
Ленька сел играть под последнюю руку. Котыша хотел было переместить его на первую («садись туда, там места больше»), но парнишка отказался:
— Мне и здесь хорошо!
Парни поднимали карты и делали ставки.
— Рубль!
— Прошел!
— Прошел!
— Бросил.
— Три!
— Пять! — заявил Ленька.
Охотников на эту ставку не нашлось и он, не открыв карты, взял кон, ссыпав деньги себе за пазуху.
Теперь сдавал он. И опять выиграл, здорово повысив ставку.
В третий раз ему пришлось предъявить карты и Котыша, рискнувший пойти на десять рублей, охнул:
— Да. Ему кобыла прет!
На руках у Леньки были три туза.
Деньги со стола переместились к Леньке за пазуху.
— Ставьте! — предложил он, тасуя колоду.
— Сдавай — я отвечаю! — зло потребовал Котыша — денег у него больше не было.
— Без денег я не играю. Кто ставит?
Картежники молчали.
— Тогда я пошел. — Ленька положил колоду на стол.
— Стой! — схватил его за руку Котыша. — Отыграйся!
— В дрынку не отыгрываются. — Ленька выдернул руку и шагнул от стола.
— Стой, ты, сука, жидовская морда! — Котыша вскочил и сорвал с пояса матросский ремень с залитой свинцом бляхой.
Этого терпеть было нельзя. Ленька остановился и, стиснув кулаки, приготовился к драке.
Котыша шел на него, зажав в руке конец ремня. Бляха покачивалась у его щиколотки в такт шагам.
Ленька прыгнул вперед, упреждая удар бляхой, выхватил ремень и стеганул им Котышу по голове.
Тот, согнувшись вдвое, качаясь то ли от водки, то ли от удара, пошел прочь. Сквозь пальцы, прижатые ко лбу, сочилась кровь.
А Ленька, не выпуская трофейного ремня из побелевшей от напряжения пятерни, нарочито медленно, чтобы картежники не посчитали его трухнувшим, брел к подъезду.
Он лежал на кровати поверх покрывала лицом к стене, подтянув ноги к животу.
Репродуктор слюнявил песню:
От удара камешка задребезжало оконное стекло.
Ленька выглянул во двор.
Внизу с перевязанной головой — бинт на лбу и под челюстью — стоял Котыша и манил его к себе.
В темной комнате, под светом фотоувеличителя, он вытащил из черного пакета «вальтер», проверил обойму и сунул пистолет в карман шаровар.
Бабушка, чистившая картошку на пустой в этот дневной час кухне, угадав по выражению лица внука что-то недоброе, кинулась наперерез и загородила выход из кухни, раскинув руки.
— Ты шо? Ты шо, скаженный? — успокаивала она.
Ленька стоял перед старухой бледный, не разжимая губ.
— Не пущу! — выкрикнула бабушка.
Внук резко нагнулся и проскочил мимо бабки под ее рукой.
Сжимая в кармане «вальтер», он стоял у подъезда и оглядывал двор. Котыши во дворе не было. Ленька понял, что ждут его за балаганами, где происходили все драки и толковища.
Узкая, в ширину человеческого корпуса, щель между балаганами — так называли самостроенные сараи — вела к этому известному в округе месту.
Ленька появился из щели и тут же прижался спиной к стене балагана.
Потом он много раз пытался понять: что толкнуло его к стене? Спасло от ударов сзади? И приходил к выводу — судьба или Господь. В разные периоды его жизни ответы менялись.
Но сейчас он прилип к стене.
А против него, шагах в пяти, топталась ватага пьяных парней и в центре — перевязанный Котыша. Почти никого из ватаги Ленька не знал или не узнал теперь.
Кто-то сунул Котыше в руки большой, похоже кухонный, нож, и тот, выставив его перед собой, двинулся к Леньке.
Шаг, второй, третий...
Вжимаясь в стенку, Ленька с трудом — рука не слушалась — вытащил «вальтер» из кармана и поднял его на уровень живота. Снял с предохранителя.
Дальнейшее выглядело невероятно. И Котыша, и его кореша рассосались, растворились в пространстве пустыря.
Ленька попытался шагнуть, повернуться — ноги не слушались. С усилием переставляя ступни, он двинулся в щель между балаганами и только на половине пути заметил, что держит пистолет перед собой. «Вальтер» не попадал в карман шаровар; он остановился и, оттянув клапан левой рукой, затолкал его.
У подъезда, в который он вошел, сгрудились невесть откуда взявшиеся соседки по квартире.
Находиться дома ему пришлось совсем недолго.
Камешек ударил в окно.
Ленька приник к стеклу.
Снизу, со двора, его манил к себе парень на велосипеде — Эдик Трекало.
Ленька, кивнув — мол, понял, — исчез от окна. Его место заняла бабушка, с тревогой взиравшая на неизвестного велосипедиста.
Трекало остановил велосипед у раскрытой двери сарая. Ленька сполз с багажника, и Трекало моментально укатил.
Костя Коновалов в майке, обнаруживающей скромные по его блатному положению татуировки, расположился в прохладном полумраке сарая, оклеенного старыми газетами, на кровати, опершись о спинку с никелированными шарами. Вплотную к кровати стоял стол, покрытый чистой скатертью, на котором в изобилии разместились яркая летняя снедь и бутылки лимонада. За столом, затылком к двери, сидела девица, демонстрируя Ленькиному взгляду узкую, тощую спину с пунктиром позвонков.
— Руфка, выйди, — спокойно приказал Костя.
Руфка оглянулась на Леньку, сунула руки в рукава ситцевого халата, до того лежавшего под ней, на табуретке, запахнулась и встала.
— Выйди, выйди! — недовольно заявила она. — То я нужна, то — выйди.
— Скоро позову, — успокоил ее Костя. — Ну как? — вяло улыбнулся он Леньке.
Тот стоял за витой спинкой кровати у Костиных ног.
— Я вышел во двор, они играли в карты...
— Я уже все знаю. И чо тебе сказали, и как ты ответил, — прервал Костя, спустил ноги с кровати, открыл крышку подпола и какой-то проволокой выудил оттуда бутылку запотевшей «Московской». Повертел ее в руках.
— Они пьяные. Ждут тебя возле дома. Говорить сейчас с ними без пользы... Ты домой сегодня ночевать не ходи... Может быть много крови...
Где-то в глубине души после приезда Трекало Ленька рассчитывал на Костину защиту и теперь после ленивых Костиных слов почувствовал себя очень неуютно и в этом сарае, и в этом мире.
Но Костя, не отрываясь от манипуляций с бутылкой, слегка успокоил:
— Так что где-нибудь покантуйся до завтра, до вечера. А вечером приходи в лес к холодильнику. Часов в шесть.
Ленька не отходил от спинки кровати, хоть и понимал, что разговор окончен.
— Ты мне Руфку позови, — повернулся к нему Костя. — Она сейчас, верняк, у крыльца сидит... Позови.
Руфка Ляляка — так звали эту свободную девицу — действительно сидела на скамейке у крыльца казармы, вытянув длинные, совсем не такие уж костлявые, ноги и курила «Норд».
— Тебя Костя, — сказал Ленька подойдя.
— А ты что, ему шестеришь? — оценивающе окинула его взглядом Руфка.
— Просто попросил.
— А ты ништяк, я бы с тобой страданула! Ты приходи, когда я не занята буду.
— Может быть, — ответил Ленька, чтобы как-то вывернуться.
Руфка по-своему поняла его неуверенность и хохотнула:
— А ты, наверно, еще целка? Ты не тушуйся — я тебе ее сломаю.
И ушла, затягиваясь папироской.
Ноги сами вели его к казарме, где жила Рита. По дороге он соображал, кого из подруг попросит вызвать ее, если она дома, а может, и постучится сам — Ленька знал ее окно: четвертое от крыльца на первом этаже. Идти к Ритиной комнате через весь коридор под взглядами обитателей многолюдной казармы он стеснялся — казалось, все узнают их отношения...
Но идти пришлось — подруг Риты в сквере не было, а под самым окном расположилась компания незнакомых парней.