Избранные - Марышев Владимир Михайлович. Страница 12

— Достаточно серьезная, но не смертельная. Что же именно вас интересует?

— Видите ли… Я, конечно, не избалован вниманием, так что бесконечно благодарен Кириллу Ильичу за приглашение. Но почему-то думал, что раз уж я — главное «блюдо» на этом вечере, то все «мечтатели» предварительно попробуют меня «на зуб». А уж встретившись с автором, пусть раздраконивают, как хотят — лишь бы шла живая дискуссия. Люблю их, честное слово! Правда, заочно: до сих пор приходилось препираться с глазу на глаз лишь с каким-нибудь редактором. Так вот, я был несколько удивлен, что обошлось без полемики.

Трое ваших единомышленников отделались дифирамбами — это проще всего, не правда ли? Остальные, похоже, меня и вовсе не читали. Осмелюсь спросить: а вы, Маргарита Николаевна?

— Понятно: вам глубоко запали в душу слова о том, что я — один из самых активных членов общества. Да, я читала ваши произведения. По крайней мере те, что мне любезно предоставил Кирилл Ильич.

— Ну и… как?

— Успокойтесь: дифирамбов я вам петь не собираюсь. Ведь вы, если только не кривите душой, убежденный их противник?

— Да как вам сказать… Может, немножко и кривлю.,

— Ну, не важно. В любом случае я не намерена вам льстить. Так вот, Андрей Витальевич, до булгаковского Мастера вам очень далеко. И дело тут вовсе не в искусстве владения словом — вы неплохой стилист. Но ваши произведения почти никто читать не будет — говорили это издатели? Вот видите… Людям интересно читать о людях. Рукописи не горят только в том случае, когда они раскрывают тайники человеческой души. Даже конвульсии целой Вселенной ничто по сравнению со смертными муками распятого на кресте Иешуа Га-Ноцри.

— Значит, вы советуете мне бросить мою никчемную писанину? — спросил уязвленный Ворохов. — Переключиться на сюжеты, более близкие читателю?

— Очень сложный вопрос… Вы даже не представляете себе, как мне трудно на него ответить. Видите ли, «переключившись», вы сразу попадете в разряд, так сказать, нормальных авторов, в основную обойму. Сейчас же ваше творчество уникально. Так не пишет никто! Что самое интересное — это вовсе не авангард, не попытка эпатировать массы. Авангардистам-то как раз порой везет, из нищих безумцев они становятся кумирами и обзаводятся солидным счетом в банке. Нет, я бы не советовала вам бросать это направление. «Неповторимый Андрей Ворохов» — согласитесь, это звучит лучше, чем «Ворохов из обоймы». В общем, выбирайте сами — или книги на полках, какая-никакая известность, деньги наконец, или сознание того, что это ваш путь, только ваш, и пройти его надо до конца, не изменяя себе. К тому же могут когда-нибудь подвернуться спонсоры, или же вы сумеете издаться за свой счет. А читатели, которых ваши сочинения приведут в восторг, наверняка найдутся. Правда, их всегда будут единицы…

Ворохов ответил не сразу.

— Благодарю, вы очень откровенны. И умны. Впрочем, в последнем я убедился сразу же, как только имел честь с вами познакомиться.

Однако про себя он подумал: «Какого лешего я затеял этот разговор? Вот уж действительно неисправимый! Рядом со мной женщина, о какой, может быть, я мечтал всю жизнь. Но кончится вечер — и она упорхнет от меня, растворится в ночи, а я вернусь в свою квартирку, откуда сбежала последняя подруга, и буду ждать, когда в очередной раз удачно повернется колесо фортуны… Нет, дурень, не о литературе надо было говорить, не о литературе!»

Голос Люсинды By затих, а вслед за ним смолк и шум прибоя. Следующая композиция оказалась куда более энергичной, и Ворохов получил истинное удовольствие, наблюдая, как ноги Маргариты Николаевны, извивающейся в ритме самбы, обнажаются чуть ли не до пояса. Он представил, как эти ноги страстно обнимают его спину, и даже замотал головой, чтобы прогнать наваждение: рано было об этом думать, ох как рано!

Веселье продолжалось. Сам председатель в танцах участия не принимал, а вот его жена позволила себе немного отвести душу. Был еще один тост — на этот раз просто «за дружбу». О литературе больше никто не заговаривал, и Ворохов подумал, что оно, пожалуй, и к лучшему — настрой был уже совершенно не тот.

Устав отплясывать, Маргарита Николаевна присела отдохнуть, а Ворохову захотелось прогуляться по квартире — давненько он не бывал в таких. Неплохо, очень даже неплохо: кроме зала, еще четыре комнаты, и обстановочка в каждой — просто люкс! Аж завидки брали. Андрей вспомнил свою однокомнатную хибару и горестно вздохнул…

Напоследок он решил заглянуть на кухню, но там уже оживленно разговаривали двое — Стадник и тот самый брюнет, сосед Ворохова по столу. «Не буду мешать», — подумал Андрей и от нечего делать прислонился к стене коридора. Вдруг он услышал слово «смерть» и навострил уши. Да, его новые знакомые явно избрали для беседы не самую приятную тему!

— И все же, — допытывался Стадник, — что вы думаете по поводу самоубийства Нейсона?

— Самоубийства? — саркастически переспросил брюнет. Говорил он не очень громко, и Ворохову приходилось напрягать слух, чтобы разобрать все слова — мешала гремящая в зале музыка.

— Так, значит, и от вас не ускользнули… м-м… странности этого дела?

— Странности… Алексей Петрович, да тут все кричит об убийстве! Преуспевающий бизнесмен, еще далеко не в годах, практически здоровый, не обделенный вниманием женщин, вдруг ни с того ни с сего решает разнести себе черепушку! Ну, знаете… Хотя бы записочку нацарапал.

— Короче, вы считаете, что переселиться в мир иной ему помогли? Но полиция не обнаружила никаких следов постороннего присутствия. В конце концов, ничего не пропало. Абсолютно ничего!

— Так это как раз и подозрительно! Сами подумайте. Стреляться у него не было никакого резона, ограбление отпадает, потому что ничего не взяли. «Заказуха»? В нынешней Америке это не очень распространено — здесь умеют договариваться. К тому же он был чрезвычайно осторожным человеком, старался ни с кем не ссориться. В общем, я склонен предполагать худшее. Вам не приходит в голову, что Малкома Нейсона «расшифровали»?

— Была такая мыслишка, была. Но ведь это же архиглупо — взять и кокнуть такого человека! Даже дурак — и тот сообразил бы, как поживиться, используя необыкновенные способности Нейсона. У вас поднялась бы рука зарезать курицу, несущую золотые яйца? По-моему, эта версия не выдерживает никакой критики.

— Как знать, как знать… Могущественного человека боятся все. Его могли прикончить только из опасения, что он когда-нибудь применит свою силу, выйдет из-под контроля и наломает дров?

— Чушь! Нейсон их в свое время уже наломал. Поэтому, достигнув в конечном счете всего, чего хотел, он решил, что неприятностей с него хватит. Я слышал, он поклялся жить, ничем не выделяясь, и даже в крайних случаях не прибегать к Дару.

— Ну, мы-то об этом знаем. А непосвященные? Какая-нибудь спецслужба наложила в штаны от страха, нервы сдали, ну и… Кстати, это еще не худший вариант. Конечно, вероятность очень мала, но если…

— Стоп! — решительно прервал брюнета Стадник. — Так мы далеко зайдем. Есть у нас свои пинкертоны, это их работа.

Они помолчали, а потом сменили тему — теперь разговор шел о каких-то запущенных делах. И ни слова о литературе!

«Черт побери! — подумал Ворохов, отлепившись от стены. — Куда это я попал? Где-то в Америке укокошили дяденьку, наверняка предпочитавшего всем книжкам на свете одну — чековую. Казалось бы, ну и хрен с ним! Каким боком это может интересовать господина Стадника, только что умилявшегося моими „Звездными островами“? Может, „Мечтатели“ — только „крыша“, а на самом деле здесь натуральное мафиозное гнездо? Хорошо, пусть так. Но тогда совершенно непонятно, на кой ляд им сдался я. Не был, не участвовал, не замечен, не привлекался… А самое главное — не обладаю! Всего добра — дешевенький компьютер, старый телек да видавшая виды магнитола. И все же они почему-то положили на меня глаз. Ну да ладно, стоит ли из-за этого „грузиться“? Взять с меня в любом случае нечего, а вот удовольствие я уже получил. И могу получить еще больше».