Конец эпохи - Марышев Владимир Михайлович. Страница 70

Родриго мог еще долго изводить себя проклятыми вопросами, но тут наконец подошел Норрис.

– Всё, давайте собираться, – распорядился шеф. После чего резко повернулся и, ни на кого не глядя, зашагал к пандусу.

Глава 9

«ТУПИЦЫН-ЛЕВИ»

Родриго пытался нарисовать Софи. Серьезная заявка, если учесть, что до сих пор ему удавались только полуабстрактные картинки. Кстати, почему они удавались? Даже странно… Если вспомнить историю, на самом деле все авангардисты умели вполне сносно сработать чей-нибудь портрет. Но они считали пустым занятием копировать природу, вот и изощрялись, покрывая холст бесформенными кляксами. Это, мол, более высокая ступень в выражении своего «я»! Родриго пошел другим путем. Насамовыражавшись досыта и даже получив лестные отзывы, он наконец-то решил отдать дань всеми оплеванному, как убогий продукт нищего духа, реализму.

Тут-то и выяснилось, что создавать нечто «концептуальное», вписывая квадратики в треугольники, куда проще, чем, не мудрствуя лукаво, набросать образ любимой женщины. А ведь, казалось, ничего хитрого нет. – Черты лица у Софи были легкие и чистые: достаточно провести несколько линий – и она улыбнется своему отставленному кавалеру с молочно-белой поверхности хромопласта. Родриго приступил к работе с увлечением, но вскоре обнаружил странную вещь: глаза у француженки получились чужие. Огромные, жгучие, они затягивали его под опахало длинных густых ресниц, на самое дно зрачков, где, как черная вода, плескалась неуемная страсть. Это были глаза Исабель…

Родриго смутился и, очистив лист, несколько минут просидел в неподвижности. Наконец тряхнул головой, отгоняя наваждение, и снова взялся за люмограф.

На этот раз он наделил Софи сочными чувственными губами своей нынешней подруги. Губами, вкус которых познал сполна…

– Проклятие! – Родриго швырнул люмограф на стол и нервно зашагал по комнате. В какой-то миг ему даже показалось, что с его рассудком творится неладное. А что, вполне может быть. Он всегда гордился своим умением «замораживать» время, но, видимо, за такие особенности психики рано или поздно приходится расплачиваться…

Лучший способ развеять сомнения – предпринять третью попытку. Немного остыв, Родриго вернулся к столу и уже не без опаски придвинул к себе лист. Чтобы облегчить задачу, на этот раз он решил изобразить Софи в профиль, и дело быстро пошло на лад. Нос с едва заметной и, как ни странно, очень украшавшей его горбинкой, плавная линия подбородка, прямые волосы до плеч – она словно только что откинула их назад, обнажая маленькое изящное ушко… И тут, к своему изумлению, Родриго увидел в этом ушке длинную причудливую серьгу. Именно такие обожала Исабель – они подчеркивали ее южную красоту. А вот француженка брала исключительно природным обаянием, хотя никогда не задумывалась об этом. Ей бы и в голову не пришло не то что носить – даже примерить какие-нибудь блестящие висюльки!

Родриго долго разглядывал злополучную серьгу, пытаясь понять, в какой момент она выскочила из-под люмографа. Неужели на него нашло затмение, мозг отключился, а рука, повинуясь каким-то странным рефлексам, продолжала рисовать?

Он представил себя на приеме у психоаналитика. «Любопытный случай, – сказал бы тот. – Вы хотите вернуть прошлое, не догадываясь, что любая ваша попытка обречена на провал. Когда-то вы повстречали необычную женщину и вообразили, что она идеал, как некая абстрактная Прекрасная Дама для средневекового рыцаря. Эта мысль полностью овладела вашим сознанием. Настолько, что все достоинства вашей нынешней пассии меркнут, когда вы пытаетесь сравнить ее с объектом несбыточных желаний. Но природа берет свое. Она заставляет вас больше жить настоящим, упиваться текущими минутами бытия. Это не значит, что в вашей памяти угаснут воспоминания о той женщине. Но вы будете относиться к ним именно как к воспоминаниям, не пытаясь изменить то, что невозможно изменить в принципе. Я бы сказал, что вы расстаетесь с миром иллюзий и постепенно, небольшими шажками, возвращаетесь к реальности, чтобы окончательно в ней утвердиться. Да, часто бывает, что теми, с кем отношения складываются легко и просто, без мук и терзаний, дорожат меньше. Но это заблуждение. Научитесь ценить свою подругу так, как она того заслуживает, и вы поймете, что можете быть с нею счастливы. Да что там “можете” – обязательно будете! То, что вы практически бессознательно выводите черты ее лица – вот они, те самые небольшие шажки. Не пытайтесь от этого избавиться. Вы не больны – напротив, выздоравливаете».

«Наверное, так оно и есть, – подумал Родриго. – Неужели так легко разложить душу по полочкам, ни разу не прибегнув к простым, но всё объясняющим понятиям “любовь” и “отсутствие любви”? Видимо, в самом деле легко. Но почему же меня не утешают эти безупречные выкладки? Почему мне по-прежнему тяжело? Что это – временная боль, без которой не обходится заживление ран?»

Воспоминания вновь занесли его на Оливию. Что если Мак, экспериментируя над ним, не просто удовлетворял свое любопытство, а выступал в роли психотерапевта? Ты мучишься оттого, что не можешь обладать любимой женщиной? Так получи ее! Обладай! Наслаждайся тем, как она стонет и задыхается под тобой, лови рвущееся из прекрасных губ бесстыдное и святое слово «еще»! Ну вот ты и познал то, к чему так долго стремился. И не думай, что тебя надули, подсунув наспех состряпанную фальшивку. Поверь, в реальной жизни у вас всё было бы именно так. Фирма гарантирует! Как видишь, ничего сверхъестественного не произошло. Приятно, конечно, чертовски приятно, но сказать, что ты переродился в высшее существо, испытал ощущения, недоступные никому из смертных, было бы большим преувеличением. Так успокойся и сохраняй душевное здоровье. То, что ты считал главным в жизни, оказалось всего лишь одним из ее этапов. Ты его прошел, но сколько их еще будет впереди…

Родриго вскочил.

«К черту! – подумал он. – Чего я добиваюсь этим самокопанием? Встряхнись, идальго! У тебя всё хорошо, просто замечательно. Брось марать хромопласт, сходи развейся. Куда? Да хотя бы посиди у шефа – всё равно надо как-то убить время. Повод? Придумаешь по дороге – лишь бы не оставаться в этих стенах, где всё сейчас пропитано твоей слабостью и болью…»

Действительно, ему надо было каким-то образом убить полчаса до совещания. Видимо, в его ходе и решится, могут они вообще что-либо сделать на Камилле или так и останутся пассивными наблюдателями. Этот вопрос не давал покоя Норрису, который остро переживал неудачу с Кристаллом. Он даже пытался подгонять Симакова, но тот разводил руками: «Вы же не хотите, Хью, чтобы мы завершили исследование наспех, вместо полноценного продукта выдали полуфабрикат. Моим сотрудникам нужно время – сами понимаете, работа непростая».

Времени понадобилось целых восемь дней – как известно, Господь сотворил мир за несколько меньший срок. Ученые стойко хранили молчание, но по их возбужденному виду можно было судить, что назревает грандиозное открытие. Только что оно принесет людям? Для служителей науки минус – тоже результат, но никак не для десантников. Они уже совершенно извелись, когда Симаков наконец объявил, что работа закончена…

Норрис снова перебирал свои камушки. На этот раз, увидев Родриго, он не потрудился их убрать, только кивнул на кресло: садись, мол.

Родриго сел, не зная, что сказать. В сущности, у него и не было желания что-либо говорить. Хотелось просто сидеть и смотреть на шефа – такого задумчивого, спокойного, оставившего свои недавние треволнения где-то в другом мире. По-видимому, его молчание устраивало и Норриса. Он тоже общался с прошлым, но не так, как Родриго, а по-своему – без всякой надежды изменить когда-то вынесенный судьбой приговор. Можно тешить себя мыслью, что всё еще образуется, продолжать упорно цепляться за соломинку – но только не в том случае, когда второй ее конец уходит в могильную черноту. Шеф просто вспоминал, не травя себе душу, но все эти годы храня в ней тихую скорбь. Наверное, такое состояние было ему необходимо – просто для того, чтобы не превратиться в отдающий приказы автомат. Кто знает?