Храм Саламандры - Арчер Вадим. Страница 62

– Когда вернешься, можешь попросить себе добавочную награду, – снисходительно сказал маг. – И помни – чем быстрее ты вернешься, тем больше будет награда.

– С чем вернусь, хозяин? – спросил Боварран.

– У подножия огнедышащей горы ты найдешь идола. Вместо глаза у него красный драгоценный камень. Мне нужен этот камень целым и невредимым. Если ты утаишь его или разобьешь – ты от меня и на дне океана не скроешься.

– Я буду очень стараться, хозяин.

– Постарайся. А сейчас я наложу на тебя заклинание, и ты будешь чувствовать, где находится камень. Это поможет тебе отыскать его. Закрой глаза и не шевелись.

Каморра дал кусок карты в руки Боваррану, чтобы лучше видеть местоположение камня во время заклинания. Как и в предыдущий раз, маг сосредоточил внимание на шаре, затем на клочке карты, закрыл глаза и дождался появления видения. Вскоре он четко различил камень во лбу идола и начал произносить первые строки заклинания:

– Пусть тот, кто меня слышит, слышит только меня. Пусть тот, кто меня слышит, видит только то, что я вижу… – Маг выговаривал заклинание четко и громко, не пропуская ни слова. Перечислив все условия связи и все ее свойства, он наконец договорил последние строки:

– …Пусть протянется связь между тем, кто меня слышит, и тем, что я вижу. Пусть будет так!

Маг ощутил, как энергия алтаря полыхнула на мгновение и опала.

Заклинание сработало. Боварран стоял неподвижно, не смея открыть глаза.

– Посмотри на меня, – потребовал Каморра. – Что ты чувствуешь?

– Не знаю, – пробормотал полууттак. Каморра раздраженно поморщился.

– Покажи мне, где находится то, что ты должен найти. Быстро!

Боварран вздрогнул и после некоторой заминки показал:

– Там?!

Палец полуутака действительно указывал на север. Вдруг поблизости раздался посторонний звук, произведенный каким-то живым существом.

– Что это?! – встревоженно спросил Каморра.

– Крыса?

– Крысы не чихают. – Маг оглядывался по сторонам, больше всего опасаясь, что кто-то из черных жрецов подслушал его. – Ну, сейчас я ему устрою…

Но шум произвел не жрец, а всего-навсего Витри, прятавшийся под полом рядом с местом, где стояли Боварран и Каморра, и поневоле слышавший все, что маг говорил своему спутнику. Смысл разговора остался непонятен лоанцу, не знавшему ни о каких камнях. Кто и с кем разговаривал, тоже было неясно.

Единственное, что понял Витри, – один человек посылал другого за каким-то камнем.

Первые слова заклинания – «тот, кто меня слышит», – произнесенные таким сильным магом, как Каморра, подействовали на Витри точно так же, как на Боваррана. Лоанец потерял контроль над собой, полностью подчинившись воле мага, ему показалось, что он задремал на мгновение, но тут же проснулся. Когда полууттак отвечал на вопрос Каморры, Витри поймал себя на том, что знает, в какую сторону тот показывает. В этот миг у него запершило в носу от пыли. Он не до конца сдержал мгновенное чихание и замер от ужаса, но было уже поздно.

Каморра не стал искать, где прячется тот, кто мог оказаться свидетелем тайного поручения. Тот слышал мага из своего убежища, и этого было достаточно.

– Убирайся отсюда, – приказал Боваррану маг. – А утром отправляйся в путь.

Полууттак закивал и помчался прочь из храма. Удостоверившись, что посланец ушел, Каморра подключился к силе шара и заговорил:

– Пусть тот, кто меня слышит, навеки забудет все, что слышал.

Пусть сила алтаря выжжет ему рассудок! Пусть он станет идиотом до конца дней своих! Да будет так!

Магическое излучение полыхнуло, выполняя заклинание. Где-то совсем близко послышался короткий сдавленный стон. Маг постоял немного, прислушиваясь, затем усмехнулся и пошел прочь.

Шемма выбрался из-под сцены и, сдерживая внутреннюю дрожь, невольно возникшую при виде открывшегося перед ним зрелища, пошел к выходу.

Дойдя до полураспахнутой двери, он осторожно выглянул наружу. Хотя солнце ушло за горизонт, вокруг было еще светло. Шемма понял, что поторопился с вылазкой, но не стал возвращаться назад. Нечего было и мечтать подобраться к хозяйственным помещениям алтаря по открытому пространству храмовой площади, зато ворота ограды были совсем рядом. Табунщик опустился на каменную мостовую и осторожно пополз к ним, то и дело прикидываясь одним из убитых. Охраны у ворот не было, поэтому он благополучно выбрался наружу и укрылся в кустарнике у стены.

Дорога из Бетлинка в Келангу шла вдоль ограды храма, спускалась с холма и проходила по западному краю деревни, располагавшейся между дорогой и Ционскими скалами. Храм и деревенские постройки были окружены луговиной, восточный край деревни поднимался вверх по склону, поэтому Шемма хорошо видел, что происходит в деревне и окрестностях. Сражений на деревенских улицах не было, зато на дороге в Келангу виднелись люди – последние из местных жителей, успевших спастись бегством. Уттаки, слишком нерасчетливые, чтобы пускаться за ними в погоню, вовсю громили лавки, шарили в избах и дворах.

Между храмом и деревней не росло ни одного подходящего для укрытия куста, но Шемма, подгоняемый растущим аппетитом, пополз вдоль дороги, замирая при каждом подозрительном звуке. Табунщик видел деревню только мимоходом – вечером, когда они с Витри искали гостиницу, и утром, по пути в храм. Несмотря на это, он с математической точностью запомнил все торговые и питейные заведения, встреченные на пути. Добравшись до околицы, он свернул с дороги прямо на ближайшее такое заведение – трактир на деревенской площади.

Пока табунщик пробирался в деревню, небо на западе потемнело. На востоке из-за Ционских скал показалась широкая круглая луна, светло-оранжевый оттенок которой постепенно сменился желтым, а затем и белым. При свете луны Шемма отыскал заднее крыльцо трактира и прислушался. Впереди, на площади, слышался гнусавый говор уттаков и виднелся свет костра, но в самом трактире было тихо. Чуть подождав, табунщик полез внутрь.

Медленно продвигаясь среди перевернутой мебели, он обыскал полки, стойку, затем пробрался в кухню и пошарил там. Его худшие подозрения оправдались – ничего съестного здесь не осталось. Уттаки, безусловно, были мастерами своего грабительского дела.

Подавив разочарованный вздох, Шемма еще раз с пристрастием обшарил кухню и нашел за плитой полурастоптанную краюху хлеба, отскочившую в угол. Он поднял краюху, вытер о перепачканные землей штаны и поднес было ко рту, но вспомнил о Витри и сунул ее за пазуху, а затем выглянул в окно на площадь. Там два десятка уттаков сломали деревянный забор, развели из досок костер и жарили на нем куски мяса, насаженные на копья.

У Шеммы потекли слюнки. Он вылез из трактира и стал подбираться к уттакам, укрываясь в тени деревенских построек. Когда между табунщиком и дикарями не осталось никаких укрытий, он пополз по площади прямо к костру, используя испытанный прием – то и дело прикидываясь убитым. Оказавшись поближе, Шемма вдруг увидел, что это за мясо.

У костра лежали останки убитого человека. Уттаки отрубали секирами куски мяса, накалывали на копья и обжаривали в костре. Если бы желудок Шеммы не был совершенно пуст, табунщика бы непременно стошнило. Он лежал ни жив ни мертв, боясь шевельнуться.

В это время из глубины деревенской улицы вышли еще несколько уттаков, направляясь к костру. Они увидели неподвижно лежащего Шемму, оказавшегося на их пути, окружили его и загалдели по-уттакски. Шемма не знал уттакского наречия – он, как и все жители острова, говорил на языке прибывших с моря. Но табунщик знал и древний лоанский язык, до сих пор использующийся в его родном селении и имевший общие корни с уттакским. Поэтому, когда один из уттаков ткнул его пикой в обширный зад и произнес слово, обозначающее одновременно «вкусный» и «жирный», Шемма безошибочно понял смысл ведущегося вокруг него разговора. Уттаки, несомненно, считали, что это тело будет вкуснее того, недоеденного, валяющегося у костра.

Шемма заорал громче любого уттака, вскочил и кинулся бежать вверх по улице. Дикари на мгновение обмерли, но тут же опомнились и бросились за ним.