Синее море, белый пароход - Машкин Геннадий Николаевич. Страница 21

— Видишь… — сказал я Юрику.

— Да, — ответил он и засунул палец в рот.

— Теперь иди домой, — сказал я, поворачивая назад.

— А ты?

— Я пойду искать тех, кто поджег дом дяди Рыбина.

— И я с тобой, — ответил Юрик, морща нос.

Я остановился, взъерошил ему пух на голове, крепко взял за руку и потащил вниз по дороге. Надо было б спуститься по обрыву — и быстрее к речке Мутной, которая впадала в море за городком, за правым краем волнолома, но с братом я побоялся идти по обрыву.

Мы с ним прошли под императорскими воротами. Здесь я на минуту остановился. Юрик заметил, что я пристально гляжу в землю. А я глядел на кривую тень арки-меча.

— Ты следы увидел этих… кто поджег дядю Рыбина? — спросил он.

— Да, — очнулся я, и пошагали мы с Юриком дальше. Мы шли горячими улицами, и скоро брат захныкал, что ему жарко. На окраине в придорожной канаве я сорвал серый лопух и накинул Юрику на голову.

До речки было два километра. Я ходил туда раз и видел, какие непроходимые кусты в устье. В них можно спрятать целый катер.

Когда мы подошли к темно-зеленому кустарнику в устье речки, я приказал брату залечь в траве и слушать мои сигналы. Если я выстрелю ракетой, то он должен мчаться изо всех сил в порт и звать на помощь дядю Семена или отца. Юрик отдал мне честь и залег. Я пошел по кустам над самой речкой. Над раздвинутыми ветками черемухи, ольхи и тальника колыхался терпкий настой горячего воздуха. Бабушка говорила не раз, что травы и деревья остро пахнут перед грозой. Я подумал об этом мельком, потому что пристально оглядывал каждый просвет в кустах.

И я увидел маленькую гавань чуть выше устья. Волны раскачивали подрубленные ветки кустов. Трава была притоптана, и в ней мелькнуло что-то цветастое. Я нагнулся. Это был «бог счастья», втоптанный в сырую землю. Я вызволил его из земли и отер. Он безмятежно ухмыльнулся фарфоровыми зубами. Только нос у него чуть сколупнулся… Спешили, сильно спешили хозяева. Эх, Сумико, Сумико!..

— Гера, я искупнусь разок? — Юрик незаметно подкрался сзади.

— Я тебе как велел?! — закричал я на него.

У брата опять сморщился нос и задергались щеки.

— Ты никаких сигналов не подаешь, — забормотал он, протыкая пальцем серый лопух, — а мне жарко стало — солнце вон как печет.

— Горе мне с тобой, — сказал я, понизив голос. — Купайся, только быстро…

Он разделся и стал барахтаться в воде у самого берега. Поднял всю муть со дна. Рожица брата сияла, как луковица на солнце. Я уж и сам решил разок искупнуться, но потом поглядел на божка и отставил. Надо было спешить…

— Идем, — приказал я Юрику.

— Еще разок искупнусь, и все, — ответил он.

Я поймал его за скользкую руку и подтолкнул к одежонке.

— Гера, ты не нашел тех?.. — начались расспросы.

— Не нашел, — ответил я, помог ему натянуть майку и потащил через кусты к дороге.

Обратно мы шли быстрее. Однако Юрик не прекратил своих дурацких расспросов.

— Гера, куда мы бежим?

— В порт.

— Зачем?

— Попросим катер.

— Кататься?

— Да.

— Знаешь, что я придумал?

— Что?

— Поплывем на тот остров, где «Оранжад».

— Можно было бы… Но тебя мамка не отпустит.

— С тобой отпустит.

Оставалось только пожать плечами.

Чем ближе мы подходили к порту, тем больше я завидовал велосипедистам, проносившимся мимо. У меня за ушами стало мокро — туда стекал пот.

Юрик сильно пыхтел, но расспросов не прекращал.

— Гера, а Сумико мы возьмем?

— Она уже уплыла…

— На белый пароход?

— На белый.

— А почему она тебя не взяла?

— С какой стати?

— Она твоя невеста, да?

— Много будешь знать — быстро состаришься.

— Я бы сам на ней женился, когда вырос, — она красивая.

— «Красивая»… Она японка, а ты русский.

— Ну и что? Она же красивая.

— Ты еще мал и глуп…

— Возьму вот женюсь и тебя не побоюсь.

Я остановился, положил руку ему на плечо и сказал:

— Перестань болтать, иначе будешь сидеть в корзине.

Брат умолк и лишь изредка косил на меня сизым глазом.

У проходной будки нам преградил дорогу парень-японец с красной повязкой на рукаве. Он был года на четыре старше меня, но только чуть выше ростом. Он помахивал деревянным самурайским мечом.

— Назад ходи! — заявил он нам и постучал мечом по ступеньке проходной.

— Мы к Семену Ивановичу Щавелеву, — ответил я, засовывая руки в карманы.

— Моя порт охраняй, — сказал японец и положил меч на свое покатое плечо. — Пропуск нет — не пускай.

— Я тебе сейчас как дам! — ответил я, выставляя вперед кулаки.

Я бы поколотил этого япошку, потому что злость вдруг во мне закипела, как вода в чайнике. И хорошо, что Юрик в это время пролез сквозь стержни в ограде и закричал:

— Дядя Семен! Дядя Семен!

Японец бросился через проходную за Юриком. Но тут и я проскочил в порт через будку.

Семен шел мимо, перебирая на ходу листки бумаги. Он вскинул голову и сразу же поднял руку навстречу японцу. Тот опустил свой меч и выпятил в улыбке зубы, похожие на костяной веер.

Я давно уже не видел Семена таким усталым. Усы его выгорели на солнце.

Семен подхватил Юрика на руки и закружил. Но я не дал им разыграться. Я поймал Семена за рукав кителя, а Юрику сунул в руки божка, чтобы отвлечь от нашего разговора.

— Дело есть, — сказал я Семену.

— Да ну? — ответил он и подкрутил правый, поникший от пота ус.

Он сложил свои листки и засунул в карман кителя. Если бы он не спрятал эти бумажки, я бы ничего не сказал. Но Семен все-таки умел кое-что видеть по глазам. И он приготовился серьезно выслушать меня.

Я начал с того, что был до сих пор доверчивым дураком. Мною крутили японцы, как Юрик вон тем божком. Я предатель. Мягкое сердце — оно подвело. Вместо того чтобы мстить японцам за деда, стал заводить с ними дружбу. И главное, знал, какие они коварные… Я рассказал про генерала Сиродзу. И что Кимура надеется на новую победоносную для них войну. Все они одинаковые… Меня обвели вокруг пальца. Улыбались мне, дарили рыбки и усыпили мою бдительность. Сумико заколдовала меня, что ли… А потом Кимура поджег дом Рыбина. Недаром чуткий Рыбин не спал по ночам. А я-то, я-то!.. Вчера узнал, где скрывается Кимура, и утаил от отца. И вот Кимура ночью поджег дом Рыбина, и они удрали все вместе в своей шлюпке… Правильно, что отец называл меня слабаком, правильно… Только я знаю, куда они уплыли. Они хотят спрятаться на Птичьем острове и там жить…

— Семен Иванович! — Я облизывал пересохшие губы. — Давайте догоним их!

Он долго смотрел на меня вприщур, зачем-то пощупал мой лоб и потом почесал свой затылок.

— Что ж, вояка, может быть, в твоем бреду есть доля правды, — сказал Семен, растягивая слова, как резину. — Пусть сплавают — проверят…

— Эх, дядя Семен! — сказал я и отшатнулся. — Там же Сумико!..

Он подхватил меня и привлек к себе, заглядывая в глаза. Но я освободился от его объятий.

— Жарко, — сказал Семен, расстегивая китель.

— Пойдем домой. — Я отобрал у брата «бога счастья» и подтолкнул Юрика к проходной.

— Уже надулся, вояка, — сказал Семен и загородил нам дорогу. — Пойдемте. Переговорим с вашим отцом.

— А без него не обойдемся? — спросил я.

— Он сейчас распоряжается катерами, — ответил Семен и повернул лохматую голову к пирсу, где маячил отец.

— Тогда скажите ему, что я во всем виноват, — попросил я, вытирая пот за ушами.

— Много берешь на себя. — Семен наморщил загорелый лоб. Его губы изогнулись серпом, только концами вниз. — Генерал Сиродзу тут виноват пока больше всех…

Мы пошли к пирсу. Три тени — большая, поменьше и совсем маленькая, — точно копья, были направлены на отца. Он бегал по пирсу и что-то кричал в рупор вслед катеру, который шел прямо к волнолому. На катере синели куртки и белели косынки японцев. Полно их было и на волноломе. Они суетились на фоне остекленевшего моря.

Семен оставил нас в тени огромного чана, пахнущего селедкой, а сам, выпрямившись, пошел к отцу. Семен хлопнул его по плечу. Отец покричал еще немного и положил рупор на железную тумбу.