Как заполучить чужого мужа - Маслова Полина. Страница 40

— Что значит «записывать»?..

— Это неважно… Я надеялась, что вы поможете мне. Просто — протянете руку. И все. Но вы…

— Я помню, — быстро сказала Алена. — И что же?

— И я сделала то, что я сделала.

— Вадим, да?

— Да. Мне больше ничего не оставалось после того, как вы вышвырнули меня из машины, около вокзала…

Алена взглянула на меня исподлобья и еле заметно усмехнулась:

— Больше ничего?

— По крайней мере тогда… я так считала…

— Понятно… — кивнула Алена и спросила: — То есть — если бы тогда я протянула вам руку, то?..

— Да, — подтвердила я. — Все было бы по-другому…

Она покачала головой, улыбнулась как-то смутно, словно далеким мыслям — и вдруг — протянула мне руку:

— Вот, — легко сказала она. — Вот вам моя рука…

Я осторожно сжала ее пальцы — они оказались холодными и твердыми.

— Ну? — с иронией спросила Алена. — Теперь все будет по-другому?..

Я опустила руку.

— Я… возвращаюсь назад… Туда, откуда приехала…

— Что так? — поинтересовалась Алена.

— Все очень просто, — ответила я. — Мне никогда не стать такой, как вы. Я имею в виду вас и ваших подруг.

— Зачем же вы пришли? Попросить прощения?

— Примерно так… — ответила я. Алена окинула меня тяжелым взглядом:

— Вряд ли я смогу простить вас… Уезжаете — уезжайте…

Она кивнула на дверь, а я — в ответ… Я шла назад к воротам по вымощенной камнем дорожке и думала о том, что Вадим вернется сюда. Я чувствовала это. Я знала.

За воротами ждал «частник», подрядившийся возить меня по адресам за немалую сумму. Последним пунктом назначения в моем списке значился Феликс. Я открыла дверь квартиры собственным ключом. Было около четырех утра.

Феликс спал. Но от стука двери тут же проснулся. Я видела, как он рукой нащупывает возле матраса очки, как включает настольную лампу. Он был беззащитен спросонок и даже вызывал теплые чувства.

— Что-то случилось?.. Я улыбнулась ему:

— Как тебе сказать?… Ничего особенного… Просто Вадим все знает…

Феликс прищурился. Почуяв опасность, таившуюся, видимо, в моем взгляде, моей улыбке, он поднялся, запахнулся в плед. Ни дать, ни взять — Гамлет, принц датский. Он непроизвольно шевельнул плечами, и это движение выдало его привычное желание скрестить руки на груди. Если бы не плед, он бы непременно это сделал — именно так выражалось его привычное презрение в мой адрес.

— Что же он знает? — поинтересовался Феликс.

— Все, — пояснила я.

— Как мило сказано, — заметил Феликс. — И главное, всеобъемлюще. Все — к этому ничего не прибавишь.

— Тебе объяснить?..

— Если не сложно… — Феликс отвесил короткий поклон.

Улыбнувшись дрожавшими губами, я рассказала ему все: о своих одиноких вечерах, о его рукописи, на обороте которой я от нечего делать начала писать свои дневники, о том, как рукопись попала к издателю, и он заинтересовался ее изнанкой — то есть тем, что было с обратной стороны страниц, как затем я подписала договор…

Феликс вдруг опустил руки, плед соскользнул, обнажив неуместно тонкие ноги, словно по ошибке приставленные к этому телу.

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Феликс, — что написала книгу?..

— Да… Обо всем, что здесь со мной произошло…

— И ее собираются выпустить в том самом издательстве?..

— Да. В которое я пришла как твой агент… Феликс потрясенно покачал головой:

— Шикарно… Такое даже я не смог бы придумать…

Он пошел по квартире, зачем-то поочередно включая все лампы — бра, торшер, люстру. Постояв в центре освещенного пространства, он резко повернулся ко мне:

— И что же — Вадим это прочел?

— Я оставила распечатку на столе.

Феликс стремительно подошел ко мне, схватил меня за запястье.

— Он спал, когда ты уходила?!

— Да… — поморщившись от боли, ответила.

— Так вернись и забери этот хлам!.. Ты на машине?

— Нет…

Феликс схватил брюки. Прыгая, стал надевать их. Лучше бы он спал в штанах. Лучше бы я не видела его тонких ног — почти старческих и немощных. Вот уж колосс на глиняных ногах!..

— Я тебя отвезу, — деловито заметил Феликс, влезая в свитер.

Я пожала плечами и заметила:

— Ключи я оставила там же… На столе…

— Ключи от квартиры? — уточнил Феликс, замерев.

— И от квартиры тоже…

Феликс потрясенно смотрел на меня. Некоторое время он не мог выговорить ни слова. Наконец сумел:

— Дура… — простонал он. — Идиотка… Баба… Он схватил меня за плечи, вдавил спиной в стену.

— А молча?! — хрипло крикнул он. — Нельзя было уйти молча?! По-простому?! Без этих финтов?! Без книжек и ключей на столе?! А?!!

Он, тяжело дыша, с яростью смотрел на меня. Было время — этот взгляд действовал на меня, как взрыв бомбы на обывателя, — я теряла самообладание и была готова на все, лишь бы в его глазах вновь проглянуло что-то человеческое. На сей раз я ответила ему таким же яростным взглядом — моя убежденность в собственной правоте помогла мне устоять и не дрогнуть.

— Я не буду жить, как ты прикажешь!.. — сказала я. — Как ты сочинишь за меня!.. Понятно?! Я тебе не вещь! Не персонаж!

— Ну, конечно! — саркастически воскликнул Феликс. — Ты теперь сама писатель! Это я — твой персонаж!.. — Он рассмеялся — нервно и зло — и по привычке скрестил руки на груди: — Ну, расскажи, писатель, что со мною будет дальше! По твоему сюжету!

Я задумалась. Что будет с Феликсом дальше, меньше всего интересовало меня.

— Понимаешь, мой сюжет не о тебе, — объяснила я. — Ты возник и исчезнешь.

— Так не бывает, — заметил он. — Если какая-то линия началась, она должна закончиться.

— Ты опять поучаешь меня?

— Просто объясняю. Писатель не вправе бросать своих персонажей.

— Почему же не вправе? Как захочет, так и сделает!

— Читатель ему не простит.

Феликс улыбнулся, наслаждаясь моей минутной растерянностью.

— Хорошо… — согласилась я. — Дальше с тобой будет вот что. Ты уберешь свои руки… Я уйду… И больше мы с тобой не встретимся…

Феликс опустил руки. Он по-прежнему улыбался, но в улыбке возникло что-то новое, какой-то иной оттенок. Горечи, печали, растерянности — не знаю. Но он вдруг сказал тихо:

— Двойка с минусом.

— Что?..

— Двойка с минусом за твой сюжет… — Он обернулся: — Разве ты не чувствуешь, что здесь чего-то не хватает?..

— Чего? — спросила я, стараясь не расслабиться и не угодить вновь в его сети.

— Одной детали… — пояснил Феликс. Я молчала, напряженно глядя на него.

— Ну? Дать тебе последний урок? — спросил он.

— Дай… — помедлив, согласилась я.

' Он прошелся по комнате, как учитель по классу. Остановился. Склонил голову к плечу и проговорил легко и спокойно:

— Такая сволочь, как я, напоследок должна заплакать… Сделай так, чтобы я заплакал… Сумеешь — значит, писатель…

Я понимала, что, скорее всего Феликс опять дразнит меня. Что эти его парадоксы — не более, чем способ снова загнать меня в тупик. Но и задание, которое он так неожиданно сформулировал, своеобразный тест для начинающего писателя, не могло не заинтриговать меня.

Я с интересом смотрела на него. Он ждал. Его лицо было непроницаемо.

Что я могла сделать для того, чтобы Феликс — редкая сволочь, по его же собственному определению, — мог заплакать?.. Я вспомнила нашу первую встречу — его взгляд, показавшийся мне таким высокомерным при всей его приветливости и улыбчивости; вспомнила, как разделась при нем и для него, как он произнес это дурацкое слово «опаньки!» и затем долго выговаривал мне — и снова в этом было высокомерие; оно же, высокомерие, двигало им, когда он объявил мне впервые о том, что Вадим непременно уйдет из семьи; и с бабой Валей, когда он вез ее в качестве сюрприза в дом Алены, он наверняка был так же высокомерен, как со мной, как со всеми меньшими братьями и сестрами… Самым тяжким воспоминанием было его лицо в примерочной кабине, когда, изнасиловав меня, он заботливо расчесывал мои волосы щеткой… Подобное лечат подобным, вспомнилось мне. Я шагнула к Феликсу. Тронула ладонями его лицо. Он вздрогнул. Растерянно сморгнул. Сжал губы, которые помимо его воли задрожали. Я почувствовала, что на верном пути.