Дом Слотера - Мэтисон (Матесон) Ричард. Страница 5

Облако ярко сверкающего голубого света проплывало через зал, двигаясь в сторону гостиной.

Сердце сделало прыжок!

За облаком шел, вытянув вперед руки, Сол, в знакомой позе сомнамбулы, глаза устремлены вперед. Они блестели в бесформенной лучезарной голубизне.

Я попытался окликнуть его по имени, но обнаружил, что голос мне не повинуется. Я попытался пройти к лестнице, чтобы избавить Сола от этого ужаса. Но какая-то стена, невидимая в кромешной тьме, отбросила меня обратно. Это приближалось, удушало. Я боролся яростно и безрезультатно. Мои мускулы были бессильны против этой ужасающей, невозможной силы, которая удерживала меня.

Неожиданно острый тошнотворный запах влился в мои ноздри и, казалось, рроник даже в мозг, заставил чувства смешаться. Горло и желудок были опалены почти осязаемым огнем. Темнота сгустилась. Она обволакивала меня, словно жаркая черная грязь, давила на грудь так, что я едва мог дышать. Будто меня жгли живьем в черной печи, и тело мое было связано и запутано тугими темными бинтами. Я дрожал, всхлипывающий и беззащитный.

Потом все кончилось, и я стоял там, в холодном коридоре, покрытый испариной, ослабевший от безумных и бесплодных усилий. Я попытался пошевелиться — и не мог, пытался вспомнить про Сола, но мысли улетучивались из обезумевшего мозга. Меня трясло. Я повернулся, чтобы уйти в свою комнату, но после первого шага мои ноги подогнулись, и я тяжело рухнул на пол. Ледяная поверхность вдавилась в мою плоть, тело чуть не разваливалось от дрожи. Я потерял сознание.

Когда я вновь открыл глаза, я все еще лежал, скорчившись на холодном полу.

Я принял сидячее положение; зал плыл перед глазами в чередующихся приливах света и тьмы. В груди болело, беспощадная дрожь по-прежнему сотрясала мое тело. Я поднялся и, полусогнутый, потащился в комнату брата. Кашель раздирал мне горло, когда я запнулся об пол напротив его кровати.

Сол был там и выглядел изнуренным. Он был небрит, и темная, похожая на проволоку, поросль на щеках напоминала отвратительную опухоль. Рот открыт, звуки изматывающей дремоты исторгались оттуда, гладкая и белая грудная клетка поднималась и опускалась от мелких вдохов и выдохов.

Он не шевельнулся, когда я слабо потряс его плечо. Я назвал его по имени и был потрясен хриплым, резким звучанием собственного голоса. Я повторил имя, он с ворчанием шевельнулся и открыл один глаз, чтобы взглянуть на меня.

— Я болен, — пробормотал я, — Сол, я болен. Он повернулся на бок, спиной ко мне. Болезненный всхлип сотрясал мое горло.

— Сол!

Он, казалось, дернулся всем телом, затем его руки, вытянутые вдоль, сжались в костистые белые кулаки.

— Убирайся отсюда! — заорал он. — Оставь меня в покое, иначе я убью тебя!

Его нагоняющие страх слова отбросили меня от кровати, от того места, где я стоял, онемело глядя на него. Дыхание разрывало мое горло. И я услышал, как он жалобно бормочет себе под нос:

— Почему день длится так долго?

Тут я задохнулся от кашля, моя грудь заболела от пламенной боли, я поплелся в свою комнату и заполз на кровать, двигаясь наподобие старика. Я опустился спиной на подушку, натянул одеяла и лежал так, дрожащий и немощный.

Так я проспал весь день, урывками, ибо сон перемежался с приступами резкой боли. Я не в состоянии был подняться, чтобы поесть и попить. Я мог только лежать, дрожа и всхлипывая. Я чувствовал себя раздавленным жестокостью Сола ко мне, в той же степени, что и физическими страданиями. Боль была столь же, до чрезвычайности, жестока. Настолько, что во время одного из приступов кашля я заплакал, как ребенок, колотя по матрасу слабыми, неловкими кулаками и в исступлении стуча ногами.

Все же, я думаю, и тогда я плакал из-за большего, чем боль. Я плакал потому, что единственный брат не любит меня.

Казалось, та ночь пришла скорее, чем приходила какая бы то ни было ночь в моей памяти. Я одиноко лежал в темноте, молясь онемелыми губами, чтобы ему не причинили никакого вреда.

Я немного поспал и затем, внезапно проснувшись, уставился на свет, льющийся из-под двери. В ушах раздавался высокий гул. В тот момент я понял, что Сол все еще любит меня, но этот дом разрушает его любовь.

И тогда пришло решение. В отчаяньи я обрел поразительное мужество. Я с трудом поднялся на ноги и тут же зашатался от головокружения, перед глазами запрыгали черные точки. Но я надел халат и шлепанцы, добрался до двери и распахнул ее.

Почему все происходило так, а не иначе, сказать не могу. Я не знаю этого. Возможно, прилив смелости был причиной того, что черная преграда в зале растаяла. Дом сотрясался от вибрации и гудения. И тем не менее, они словно уменьшались, когда я спускался по лестнице, и голубой свет в гостиной неожиданно исчез, и я услышал оттуда громкое и неистовое грохотанье.

Когда я вошел, в комнате было все, как обычно. На каминной полке горела свеча. Но мои глаза были обращены в центр гостиной.

Там стоял Сол, наполовину обнаженный и неподвижный. Тело его застыло в каком-то танцевальном па, глаза были устремлены на портрет.

Я резко произнес его имя. Глаза мигнули, и он медленно повернул ко мне голову. Похоже, мое присутствие здесь показалось ему непостижимым, потому что взгляд его метнулся по комнате, и он закричал в отчаяньи:

— Уходи! Уходи!

Я повторил его имя, и он перестал озираться по сторонам, впившись в меня взглядом. Его осунувшееся лицо, безжалостно заштрихованное мерцающим светом свечи, было лицом лунатика. Он заскрежетал зубами и двинулся ко мне.

— Я убью тебя, — говорил он нараспев. — Я убью тебя.

Я попятился.

— Сол, ты не в себе. Ты не...

Я не мог продолжать — он накинулся на меня, вытянув руки, будто собирался вцепиться мне в горло. Я попытался шагнуть в сторону, но он ухватился за мой халат и подтащил меня к себе.

Мы стали бороться. Я умолял его очнуться от ужасных чар, под влиянием которых он находился, а он задыхался и скрежетал зубами. Голова моя моталась из стороны в сторону, и я видел, как чудовищные тени сгущаются по стенам.

Хватка Сола не была его хваткой. Я всегда был сильнее его, но в тот момент руки его походили на холодное железо. Я начал задыхаться, и лицо его стало расплываться перед глазами. Я потерял равновесие, и мы рухнули на пол. Щекой я чувствовал колючий коврик, ледяные руки Сола сомкнулись на моем горле.

Потом моя рука наткнулась на что-то холодное и твердое. Я понял, что это поднос, который я уронил прошлой ночью. Я схватил его и, понимая, что Сол не в своем уме и собирается меня убить, со всей силой ударил брата по голове.

Металлический поднос был тяжелым, и Сол растянулся на полу, как мертвый, руки его соскользнули с моего придушенного горла. Я с трудом приподнялся и, ловя ртом воздух, посмотрел на брата.

Кровь струилась из глубокой раны на лбу, куда врезался край подноса.

— Сол! — закричал я, ужаснувшись тому, что совершил.

Обезумев, я вскочил и понесся к передней двери. Когда я настежь распахнул ее, то увидел человека, идущего вдоль улицы. Я подбежал к балюстраде крыльца и позвал его.

— Помогите! — кричал я. — Вызовите «скорую»!

Мужчина пошатнулся и глянул на меня, сраженный испугом.

— Ради бога! — умолял я. — Мой брат разбил голову! Пожалуйста, вызовите «скорую»!

Довольно долго он смотрел на меня с раскрытым ртом, затем бросился бежать по улице. Я кричал ему вслед, но он не останавливался. Я был уверен, что он не сделает того, о чем его просили.

Когда я вернулся назад, я увидел в зеркале на стене зала свое бескровное лицо и тут же понял, что, должно быть, до смерти перепугал его. Я опять почувствовал слабость и страх, прилив силы закончился. В горле пересохло и саднило, желудок был на пределе. Я едва добрался в гостиную на трясущихся ногах-подпорках.

Я попытался поднять Сола на кушетку, но неподвижное тело оказалось для меня слишком тяжелым, и я опустился возле него на колени. Будто переломившись пополам, я резко упал вперед. Единственный звук, который я слышал, — мое хриплое дыхание. Моя левая рука рассеянно гладила волосы Сола, из глаз струились тихие слезы.