Отзвуки эха - Мэтисон (Матесон) Ричард. Страница 23

– Здравствуй, дорогой, – шепнула она.

– Здравствуй! Не представляешь, как я рад тебя видеть. А где Ричард?

– Спит на заднем сиденье. Я не стала его поднимать, сам понимаешь, в моем положении.

– Конечно. – Я нервно улыбнулся. – Сейчас я за ним схожу.

Раскрасневшийся Ричард крепко спал в машине. Из-под одеяла виднелась только головка с румяными щечками. На секунду я замер, охваченный чувством безмерной любви к малышу, потом наклонился и осторожно поцеловал теплую щечку. Он зашевелился и вытащил из-под одеяла ручонку.

– Боже, как я люблю тебя, мое солнышко, – прошептал я и взял его на руки.

Когда я вошел в дом, Энн стояла в гостиной с кочергой в руке.

– Что тут было? – немного натянуто поинтересовалась она.

– Я разжигал огонь, – скороговоркой выпалил я, – уронил кочергу и забыл поднять. А те пятна – это я случайно пролил кофе.

– Да? – Она положила кочергу на место. В ее голосе звучало недоверие. В ее мыслях оно тоже занимало не последнее место.

Она уселась на диван и указала мне на место рядом с собой. Я весь напрягся, отчетливо осознавая, что она чувствует, и понимая что я ничего не смогу ей рассказать – ни об Элизабет, ни об Элен Дрисколл.

Я сел рядом и, хотя ощущал стену между нами, был по-детски счастлив, что она вернулась. Ее любовь и преданность давали мне силы жить.

– Расскажи мне о... – Я всеми силами старался избежать разговоров о своей особе.

– Все было довольно обычно, – вздохнула Энн.

Только сейчас я заметил, какие у нее красные, опухшие глаза. Обругав себя за эгоизм, я нежно поцеловал заплаканное лицо.

– Очень было тяжело?

– Да, хорошего мало, – прошептала Энн и отвела глаза, – особенно когда после кладбища собрались все родственники. Не понимаю, почему некоторым людям бывает так весело на похоронах. Наверное, радуются, что их черед еще не настал.

– Может быть... А как папа?

– В общем, неплохо. Он собирается немного пожить с дядей Джоном. Думаю, будут ездить на рыбалку, как всегда.

– Ему это пойдет на пользу.

Последовало довольно долгое молчание. У меня не было ни малейшего желания его нарушать. Тем более, что я знал: рано или поздно разговор вернется к моим проблемам.

– Том! – наконец не выдержала Энн.

Я отлично знал, что творится у нее в душе. Больше всего она боялась обидеть меня, причинить боль неосторожным словом, однако считала своим святым долгом довести разговор до конца. И еще я понимал, что обязан ей помочь.

– Ты сомневаешься в моем психическом здоровье, не так ли? – спокойно спросил я.

Энн нервно вздрогнула, чувствуя себя очень неуютно.

– Как тебе сказать, я бы, пожалуй, не стала выражаться так грубо.

– А что может изменить формальная вежливость? – обозлился я. – Слушай, давай не будем играть словами. Я понимаю тебя и считаю твое отношение совершенно естественным.

Мне ужасно хотелось рассказать ей об Элен Дрисколл, но что-то мешало.

Я был недопустимо резок с ней, но никак не мог остановиться.

– Чего ты от меня хочешь? – Я уже почти кричал. – Могу порадовать: я не сумасшедший. В этом нет ни малейшего сомнения. Имей в виду, я отлично знаю, что отрицание самого факта болезни – первый признак психического заболевания. Но тем не менее я здоров. Насколько я понимаю, у меня внезапно появился дар, но я не знаю, что с ним делать.

Тут я предусмотрительно замолчал, понимая, что еще немного, и я выложу ей все о последних событиях. А время для этого еще не пришло.

– Не знаю, что сказать, – грустно улыбнулась Энн. – Когда я приехала, ты выглядел так странно...

– Я просто устал, слишком много работал, да и переживал, все ли в порядке с вами.

– Нет, – нахмурилась Энн, – я же чувствую: тут что-то другое. И еще эта кочерга посреди комнаты. Не знаю, почему ты ее не поднял, но уверена, не потому, что не захотел.

– Я просто забыл про эту чертову железку, – тут же отреагировал я. Что ж, хорошим лжецом я никогда не был и, видимо, уже не стану.

– Послушай, Том, – неуверенно заговорила Энн, – ты должен пообещать мне одну вещь. Напиши своим родственникам и узнай, не было ли у вас в родне... неуравновешенных людей.

Кажется, я не смог скрыть обиду. А Энн разозлилась:

– Том, ты должен понять. Я ношу нашего ребенка, и мне нужна уверенность в будущем. Сколько можно выносить постоянное напряжение и неизвестность! Я ужасно устала. К тому же ты сам рассказывал о фокусах, которые так любил показывать твой отец.

Моему удивлению не было предела. Безмозглый осел! Как же я сам об этом не подумал! Они ведь действительно существовали, знаменитые отцовские фокусы. Неужели она права и тут есть какая-то связь?

Я вспомнил, как это было. Отец давал нам толстую телефонную книгу, предлагал выбрать оттуда любое имя, адрес и номер телефона и уходил из гостиной. Мы делали то, что он просил, и захлопывали книгу.

Отец возвращался и всегда точно находил нужную строчку. Но при этом он был так весел и небрежен, что мы воспринимали происходящее как простой фокус.

Так я впервые подумал о наследственности.

– Хорошо, я напишу, может быть, мой дед был медиумом, а прабабка – ведьмой.

– Том! – возмутилась Энн. – Это не шутки!

Потом я долго умывался, а Энн мыла в кухне посуду. Казалось, мы оба оттягивали момент, когда снова останемся вдвоем. Войдя в спальню, Энн спросила:

– Ты отдал Элизабет ее расческу?

– Да, – ответил я, только вынужден был отвернуться, чтобы Энн не увидела моего лица.

– Вот и хорошо.

Глава 14

Энн попросила меня сходить к Элси и забрать наши формы для кексов. Элси довольно часто забывала возвращать чужие вещи. Я послушно направился к двери, не забыв при этом переступить через кочергу, которая так и валялась посреди комнаты. На улице я увидел лежащую на траве возле своего дома Элизабет. Над ней склонились люди в белых халатах. Мне было ее жаль, но остановиться я не мог: я шел за формами для кексов.

В дом Элси я постучал с заднего крыльца. Кстати, на двери оказалась табличка: «Дом Элси». Раньше я ее не замечал. На Элси был желтый, плотно облегающий тело халатик. Почему-то влажный. Когда она наклонилась за формами, халат приподнялся, обнажив полные ноги. Элси обернулась и зазывно заулыбалась: «Иди сюда, Томми». Она протянула мне форму, но та ударила меня током. А Элси начала гладить мои волосы, целовать щеки, глаза, губы и все шептала: «Томми, Томми, Томми». Желтый халат распахнулся. Как выяснилось, белья на ней не было. Я рванулся прочь и выскочил на крыльцо. Но не мог освободиться из когтистых лап соседки. Она осыпала поцелуями мое лицо, шею... А на нашем крыльце стояла Энн и молча наблюдала безобразную сцену. Я отчаянно пытался вырваться, но ее хватке мог бы позавидовать бульдог. Элси тоже заметила Энн и, продолжая цепляться за меня, закричала, чтобы я немедленно ее отпустил. Я кинулся к Энн, стал объяснять, что не виноват, но она меня прогнала. Тогда я вернулся и от души влепил Элси пощечину. Она шлепнулась на пол и завопила, что убьет меня. Я выскочил на улицу и побежал в сторону бульвара. По дороге заметил Дороти и рявкнул, чтобы она убиралась из нашего квартала, но она послала меня к черту. И я продолжал бежать. Увидел, как Фрэнк помогает своей рыжеволосой подружке выйти из машины. Потом они, обнявшись, пошли к дому мимо стонущей на траве Элизабет.

А я бежал дальше. Дома проносились мимо. На бульваре я увидел железнодорожные пути. «Забавно, – подумал я, – никогда не замечал здесь железной дороги», – и побежал вдоль нее. Впереди я увидел множество огней. Они меня заинтересовали, и я побежал быстрее. По дороге я сообразил, что где-то потерял формы для кексов, значит, Энн будет ругаться. Потом вспомнил, что она меня вообще выгнала. И рванулся дальше. Впереди что-то происходило: свет прожекторов, снующие повсюду люди, звуки сирен. Затем я увидел ужасную сцену. Крушение поезда. А я стою среди обломков. Рядом лежит на боку локомотив. Причем колеса еще вращаются, а из трубы со свистом вырывается пар. Я не мог пошевелиться, просто стоял и смотрел по сторонам. Везде лежали тела. Деловитые санитары сновали взад-вперед с носилками. Подъезжали все новые машины «Скорой помощи». На куче щебня лежала голова. Меня попросили отойти в сторону, и полицейский провел еще группу врачей к пострадавшим. Насколько я понял, поезд сошел с рельсов.