Бледна как смерть - Маунтин Фиона. Страница 39

Тоби остановился, откусил кусок лепешки, медленно разжевал. Наташины мысли пришли в движение. Неужели Бетани рассказали все это, когда она звонила в Британскую библиотеку? Наташе не хотелось думать о том, что Бетани могла покончить жизнь самоубийством, оставив записку. Еще меньше ей хотелось, чтобы Бетани узнала о том, что, уходя, Лиззи оставила записку, которая давала единственный шанс узнать, была ли передозировка случайностью.

Записка также могла послужить ключом ко многим тайнам.

– Что говорят о записке?

– Никто не высказал твердой уверенности, из чего я сделал вывод: строк, написанных Лиззи, никто не видел. Версии разные: то ли она прокляла Россетти, то ли попросила позаботиться о ее брате. Холл Кэйн упоминал какую-то поездку в поезде, во время которой Россетти сказал, что записка оставила в его сердце рану, которая никогда не заживет.

Наташа понимала, что Тоби смотрит на нее, ожидая реакции. Она наклонилась к нему через стол и сжала его руку.

– Ты – гений. Невозможно поверить, что тебе удалось за такое короткое время так много узнать.

Она была тронута выражением, появившимся у него на лице, которое, впрочем, тут же сменилось озабоченностью.

– Я не понимаю, каким образом все этот может помочь тебе в поисках девушки.

Она вздохнула.

– Не напрямую. Но скажу тебе кое-что интересное. Если бы я нашла доказательства того, что Бетани – прямой потомок Маршаллов, я бы поверила еще кое-чему.

Воспользовавшись его профессиональными качествами, Наташа чувствовала себя обязанной вкратце рассказать о некоторых деталях своего расследования. Она повторила рассказ Бетани, изложенный Адамом, о воспоминаниях ее бабушки – о том, что картина «Беата Беатрикс» была нарисована Россетти с трупа Лиззи.

Лицо Тоби напряглось.

– Я никогда ничего подобного не слышал. Какой ужас!

– Тем не менее это многое объясняет, не так ли? Маршалл был в доме Россетти в ночь смерти Лиззи. Ты сам сказал, что два дня Россетти не мог поверить, что жена в самом деле умерла. Более того, Маршалла позвали еще раз. Он мог увидеть что-то интересное. Например, Россетти за мольбертом, ошибочно полагавшего, что она еще жива, и мертвую Лиззи в качестве модели. Если Бетани была родственницей Дженет Маршалл, то нетрудно предположить, что эта легенда передавалась из поколения в поколение, начиная с того человека, который видел это своими глазами. Может, Россетти забальзамировал тело Лиззи. Это объясняет, почему ее красота не исчезла, когда гроб открыли шесть лет спустя.

Наташа говорила быстро, ее мысли витали далеко отсюда. Тоби с сомнением глядел на нее. Его пальцы сомкнулись, образовав подобие мостика.

– У меня возникло подозрение, что умопомешательство заразно. – Он усмехнулся. – Серьезно. Я имею в виду, что после смерти Лиззи у Россетти развилась какая-то форма психического расстройства. Доктор Маршалл прописал ему лекарства, которые принимала Лиззи и от которых она умерла – хлорал и настойку опия. – Он снова начал рыться в своих бумагах. – Ты понимаешь, о чем я? Есть письмо Россетти к Маршаллу, в котором он прощает доктора за то, что тот вернул его к жизни после попытки суицида.

Тоби сделал паузу, посмотрел на Наташу.

– Может, и самоубийство заразно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Наташа доехала до набережной на метро. Она шла вдоль Миллбэнк и увидела Адама задолго до того, как он ее заметил. Казалось, что с того момента, когда он поцеловал ее, прошло несколько минут... или несколько недель.

Он смотрел на огороженную заборчиком лестницу, спускавшуюся к Темзе. Так же, как во время их второй встречи, в Оксфорде. Трудно было поверить, что это одна и та же река. Вода приобрела стальной цвет и слабый солнечный свет не мог проникнуть в ее глубину. На противоположном берегу в окнах каменных джунглей и домов-башен изредка отражались эклектические блики.

Для января день выдался на удивление теплым, как это иногда бывало в Лондоне. Люди прогуливались вдоль набережной, совсем как весной.

Когда Наташа была маленькой, Стивен рассказывал ей, что большие города создают свой собственный микроклимат, и, если отъехать от такого города на несколько миль, даже просто в пригород, погода будет совершенно иной. Легко свыкнуться с тем, что дома и улицы созданы руками человека, но мысль о том, что, будучи раз построенными, они начинают управлять природой, придавало окружающей действительности зловещий колорит.

Лучше она будет просто наблюдателем. Она взяла с собой в поезд «Сны прерафаэлитов», намереваясь более тщательно изучить книгу. Постепенно мировоззрение Россетти, Морриса и компании пробуждало в ней интерес: они с недоверием относились к современному им миру, видели разрушительную враждебную сущность в городах, механизмах и фабриках, хотели оторваться от реальности, уходя в мир средневекового рыцарства и таинственных мистических религий. Она сама часто задумывалась над этим. Невозможно изучать историю, стоять одной ногой в прошлом, если часть твоей души не стремится вернуться обратно. При условии, что рядом будут спортивная машина, компьютер, МР3-плейер и, конечно, мобильный телефон.

Она подошла к Адаму сзади, остановилась, почти прикоснувшись к нему. Вода двигалась далеко внизу, то приближаясь, то отдаляясь. По реке плыла единственная маленькая лодка, медленно подкрадываясь к Лондонскому мосту. Стук ее двигателя разрезал воздух.

Адам повернулся к ней, обнял ее за талию, поцеловал. Потрясение, которое она испытала, было сродни удару током, результатом которого стало легкое головокружение и потеря ориентации в пространстве.

– Я опоздала?

Он покачал головой.

– Это я пришел раньше. Не хотел заставлять тебя ждать.

Он завороженно смотрел на нее. Видя выражение его лица в тот момент, легко было представить себе, что Наташа – единственная женщина, которой он восхищается. Но она своими глазами наблюдала те же картины в студии, с Энджи и Дианой. Он был одним из тех мужчин, кто в совершенстве владеет искусством заставлять женщину думать, что она – единственная и неповторимая во всем мире. Должно быть, полезное качество для фотографа. Именно тот мужской тип, без которого она могла в жизни обойтись.

Время от времени надо бы напоминать себе об этом.

Они направились к галерее Тейт.

– Ты так и не сказала, почему не носишь часы.

Она была удивлена тем, что он помнит о такой мелочи.

– Говорят, в моем теле слишком большой статический заряд.

– Я могу в это поверить. А как ты это поняла?

– Стрелки сходят с ума.

– Правда?

– В детстве я думала, что это просто мои фантазии.

– В том возрасте хочется быть похожим на сверстников. Когда становишься взрослым, отличаться от других – это хорошо.

– Временами. Но иногда нет.

Несколько компаний молодых людей сидели на ступеньках галереи, постукивая банками кока-колы, поглощая хот-доги, купленные в палатке напротив.

Адам обнял Наташу за плечи, направляя ее к одному из длинных белых коридоров, разбегавшихся от центра галереи, подобно паутине.

Она точно знала, куда они идут. Без сомнения, Адам хотел показать ей картины, вдохновившие его на создание фотографий. Она бы с удовольствием на них посмотрела, но только не сегодня.

Она увидела «Офелию» сразу, как только они вошли в длинную узкую галерею. Картина висела на уровне глаз справа, на бледно-голубом фоне стены.

«Беата Беатрикс» находилась в дальнем углу. Наташа прошла вперед и остановилась перед ней.

Картину окружало сияние, подобное тому, которое создавал нечеткий фокус фотографий Адама – как будто свет проходил через холст, словно сквозь матовое стекло, заставляя светиться концы рыжих волос Лиззи. Глаза Лиззи, или, скорее, Беатриче, были закрыты, лицо запрокинуто, выражая капитуляцию, руки лежали на коленях ладонями вверх, чтобы принять белые маки. Наташа внимательно рассматривала прикрытые набрякшими веками глаза, бледную кожу. Создавалось впечатление полного покоя, хотя женщина на картине изображена сидя. Можно было легко представить, как Россетти поднимает из гроба мертвое тело жены, усаживает ее, наклоняет голову, придает ее безвольным рукам именно это положение.