Нефритовые четки - Акунин Борис. Страница 133

– Я знаю, мой японский стал нехорош, – признал Фандорин-доно (не буду больше передавать его акцент, потому что слишком утомительно писать катаканой), – я даже перепутал «ри» и «сяку», но тебе придется потерпеть. Ты обратил внимание на крайне любопытное обстоятельство? Давеча, беседуя в столовой, мы с тобой собирались предпринять два действия: во-первых, воспользоваться междугородной телефонной связью, а во-вторых, расспросить Лебрена и госпожу Эжени. При этом про телефон я сказал по-русски, а про опрос свидетелей по-японски. Сразу после этого внешняя линия вышла из строя, и первое стало невозможно. Зато разговору в башне, очень важному для расследования, ничто не помешало.

– И что же это значит?

– Каждое наше слово подслушивают. Хозяин говорил, что его покойный отец устроил в доме множество всяких фокусов. Очевидно, в их число входит какая-то хитроумная система подслушивания. Можно, находясь в некоем особом месте, слушать, о чем говорят в других комнатах. Это раз. Люпен провернул ловкую аферу в Петербурге. Значит, он скорее всего, владеет русским. Это два. Поняв, что мои междугородные переговоры для него опасны, он повредил линию. Но японского негодяй явно не знает. Иначе он предупредил бы профессора, что меня ни в коем случае нельзя подпускать к девушке. И это три.

– Лебрен-сенсей – сообщник Арсена Люпена? – ахнул я.

– Безусловно. Если только это не сам Люпен. – Круглые глаза господина с удовольствием смотрели, как я делаю ошеломленное лицо. Я знаю, что ему это нравится, и в таких случаях стараюсь вовсю. – Собственно, вариантов всего два. Арсен Люпен играет либо роль профессора, либо роль управляющего. Всю операцию задумала и осуществляет эта парочка. Мы знаем, что Боско появился в усадьбе недавно и сразу сумел завоевать доверие владельца. Это обычная метода Люпена. Он частенько, соответствующим образом загримировавшись, внедряется в какой-нибудь богатый дом и вынюхивает, чем там можно поживиться. Иногда поручает это кому-то из своей шайки. В деле почти никогда не участвует больше двух-трех человек. Не знаю, в чем состоял первоначальный замысел Люпена, но беда, случившаяся с девушкой, ускорила события. У мерзавца возник подлый, но чрезвычайно сильный план, как обобрать дез Эссара, ничем при этом не рискуя.

Фандорин-доно задумался.

– Пожалуй, все-таки Люпен – это управляющий, а так называемый профессор – его подручный. Ты понял, что в парижскую клинику звонил не сам дез Эссар? Хозяина к аппарату позвал Боско. Убитому горем отцу и в голову не пришло, что он разговаривает с фальшивым Лебреном. Именно поэтому сообщники ни в коем случае не могли допустить, чтобы я проконсультировался с профессором Смайли. Их обман насчет того, что больную ни в коем случае нельзя трогать с места, немедленно раскрылся бы. А именно на этом и построен весь замысел.

– Получив в парижской полиции точные приметы Люпена, вы могли бы опознать преступника – по тем же ушам, – подхватил я. – Вы заметили, господин, что у Лебрена, которого я больше не стану именовать «сенсеем», уши заостренные, как у летучей мыши?

– Я заметил, что у «мсье Боско» ушей под кудрями вообще не видно.

Мне стало немножко скучно. Я надеялся, что эта история закончится каким-нибудь более интересным образом.

– Что теперь? – Я с трудом подавил зевок. – Пойдем и схватим сначала одного, а потом второго?

Фандорин-доно покачал головой.

– Нет, мы их возьмем с поличным. Скоро вернется хозяин. С деньгами. Это и будет наживка для рыбки. Мы знаем, кто преступники. Знаем, что они нас подслушивают. Все козыри теперь в наших руках. Я полагаю, дальше произойдет вот что…

И он с поразительной точностью предсказал, что всех нас под каким-нибудь предлогом выманят из комнаты, где будут лежать деньги. Хотя вообще-то ничего особенно поразительного в этом нет. Когда столько лет служишь такому человеку, приучаешься доверять его предсказаниям.

Когда за домом грянули выстрелы, мы переглянулись и поняли друг друга без слов. Погасший свет лишь подтвердил, что Люпен готовится нанести завершающий удар. Разбойник понимает, что денег ему не отдадут, и собирается украсть их, не дожидаясь полуночи. Тут-то ему и конец. А темнота, в которую погрузился дом, нам с господином только на руку.

Мы расположились в заранее условленном месте, будто специально предусмотренном для засады. Стены коридора, что ведет из столовой к лестнице, с обеих сторон заняты высокими шкафами, где хранится всякая утварь. Я встал в один из них, приоткрыв дверцу, господин в другой, напротив.

Ждать пришлось совсем недолго. Я только-только успел помассировать себе глазные яблоки, чтобы лучше видеть в темноте, как на противоположном краю столовой скрипнула дверь. Там возникли две тени, остановились на пороге, очевидно, тоже давая глазам возможность приспособиться к мраку.

Фандорин-доно выскользнул из своего укрытия и крепко взял меня за плечо, чтобы я не сорвался с места раньше времени. Это было немножко обидно – как будто я новичок! Я напряг мышцы плеча, и господин понял – убрал руку.

Один из людей, прокравшихся в столовую, жестами отдавал распоряжения. Это несомненно и был Арсен Люпен.

Они подошли к столу, и первый, протянув руку, дотронулся до мешка с деньгами, будто хотел проверить, на месте ли он.

Фандорин-доно молча показал мне на второго: мол, он твой.

Мне всегда достается что похуже, но я не сетую. Такова карма вассала.

В одно мгновение мы пересекли расстояние, отделявшее нас от стола. Я вскочил на скатерть и ногой, но не очень сильно, двинул своего противника по подбородку, а когда он упал, прыгнул на него сверху.

Человек он был сильный и, видно, не робкий. Хоть и полуоглушенный, он все же попытался ударить меня кулаком в лицо. Я, конечно, мог бы уклониться, но не стал этого делать. Отступление, даже временное, лишь укрепляет у врага волю к сопротивлению. Поэтому я бестрепетно принял удар, и еще неизвестно, что было ушиблено сильнее – моя скула или его кулак. Правда, кольцо на его пальце сильно оцарапало мою щеку, но это пустяки.

Потом я надавил упавшему коленом на грудь, зажал ему запястья и раза два, тоже умеренно, стукнул лбом в лоб, чтобы он понял полную безнадежность борьбы.

Он понял, но не сразу. Упрямый был противник, он извивался и дергался не менее полуминуты. Я уже знал, что это врач – когда я колотил его головой, мне щекотнули нос висячие усы.

Ожидая, пока фальшивый профессор выдохнется, я посматривал, как дела у господина, которому, стало быть, достался фальшивый управляющий, он же Арсен Люпен. Зрелище было весьма элегантное, напоминающее театр теней.

Господину было интереснее, чем мне. Он не сумел свалить врага на пол, и они быстро перемещались вокруг стола, обмениваясь ударами. Судя по тому, что я мог разглядеть в темноте, Люпен действительно владел некоторыми навыками новомодной борьбы «пустая рука», однако биться ногами не обучился. Атаку сверху еще как-то держал, но почти всякий раз, когда Фандорин-доно пускал в дело нижние конечности, удары достигали цели. Наконец, господину удалось сделать превосходную подсечку, а дальнейшее было просто. Хороший увакири по макушке, и бой закончился.

Тут как раз и мой упрямец захрипел, обмяк.

Именно в этот миг, словно желая отметить победу Закона над Преступлением торжественной иллюминацией, вновь включилось электричество.

Я увидел под собой бледное, с закатившимися глазами лицо Уотсона-сенсея. А господин держал за горло поверженного Шерлока Холмса.

Не помню, кто меня поднял и усадил на стул.

Голова раскалывалась. С трудом разлепив веки, я увидел, что Холмс, сидящий напротив меня, в ненамного лучшем состоянии: одна половина лица вся багровая, на тонких губах кровь, воротнички растерзаны и измяты. Над ним с несчастным видом возвышался Фандорин, сам целый, но с надорванным у плеча рукавом.

Кто-то шумно сопел у меня за спиной. Кое-как обернувшись, я увидел японца. Он покаянно закланялся и забормотал извинения, все повторяя: «Мне нет просенья, мне нет просенья». По его лицу стекала кровь. Значит, и ему досталось. Это до некоторой степени улучшило мое настроение – насколько это было возможно в такой ситуации.