Орлиный мост - Мазо Жак. Страница 43

— Это не всегда написано на лице!

— Верно. Тем не менее уже можно исключить женщин. Трудно представить, чтобы какая-нибудь из них прогуливалась ночью по деревне или бродила по дому Жерома. Речь идет скорее о мужчине, которого я могу охарактеризовать следующим образом: загадочный, вероятно, грубоватый, но это не значит, что недалекий, сильный и очень чутко воспринимающий природу. Кто-то вроде Эмиля в пятьдесят лет. Во всяком случае, подозреваемый, о котором я думаю, не похож ни на Пьера, ни на Полена, не говоря уже о том, что Антонен нейтрализован.

— Кстати, ты его навещала?

— Я была настолько потрясена всем случившимся, что это вылетело у меня из головы… Но я вернусь туда забрать оборудование.

К этому времени они проголодались и заказали фирменные сандвичи, потом стали говорить о другом, в частности об Эндрю, за которого беспокоилась Мюрьель.

Она рассказала, что звонит сыну каждый день и начинает сильно по нему скучать. Мишель слушал ее с какой-то печалью, и она это заметила.

— Ты, кажется, жалеешь, что у тебя нет детей?

— Да, немного. В моем возрасте мужчина не может не думать об этом. Но, полагаю, если бы мне суждено было их иметь, я бы давно стал счастливым отцом…

Растрогавшись оттого, что его слушают, Мишель приподнял завесу своей личной жизни. Он снова вспомнил об отце, уехавшем сразу после его рождения. По нескольким фотографиям и тому, что рассказывала о нем мать, Мишель выдумал его сам. Это был мифический отец с замашками авантюриста, красивый, умный, потерявшийся не то во время бури, не то в непроходимых джунглях. Инспектор в который раз заговорил о матери, с которой прожил до восемнадцати лет, и вспомнил, что ему было крайне тяжело с ней расстаться. Потом Мишель заключил:

— Вероятно, я должен быть тем, кто я есть: единственным избалованным сыном, не знающим реальных трудностей жизни.

— Может, ты еще и немного капризный? — предположила Мюрьель, взволнованная его искренним рассказом.

— Не думаю, скорее слишком независимый.

— Независимости никогда не бывает слишком много.

— Видимо, бывает. Иначе я бы привязался к какой-нибудь женщине…

Мюрьель не стала продолжать. Говорить об отношениях между мужчиной и женщиной значило будить в себе слишком тягостные воспоминания и заставлять Мишеля произносить такие слова, которые могут оказаться неуместными…

Немного помолчав и заметив ее смущение, инспектор решил сменить тему разговора.

— Как зовут главного редактора, с которым ты встречалась несколько дней назад?

— Грапелли. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так. Хотел его повидать, пока ты будешь забирать вещи из клиники.

— Мне заехать за тобой?

— Нет, жди меня здесь. Я ненадолго. Потом мы пойдем к Ноэми.

На этом они расстались, сознавая, что в своих откровениях зашли не так далеко, как им того хотелось…

Мишель шел легкой походкой. Излив душу Мюрьель, он успокоился. К тому же он не чувствовал, что ей не нравится его работа полицейского, а это для него было принципиально. В действительности, несмотря на некоторые сомнения, он жаждал признания своих профессиональных качеств — качеств, необходимых для его профессии, приносившей ему огромное удовлетворение, в частности, в ходе вот таких необычных расследований, когда приходилось демонстрировать незаурядные мыслительные способности, а также богатое воображение.

Мишель добрался до редакции газеты и понял, что ему повезло: Грапелли принял его без промедления и стал еще более любезен, узнав, что инспектор приехал по рекомендации Мюрьель.

— Если вы приехали по рекомендации этой милой девушки, то добро пожаловать! Боже мой, как она красива!

— Я ей об этом скажу, думаю, ей будет приятно.

Мишель объяснил главному редактору, в чем состоит цель его приезда. Тот выслушал его и отвел в помещение, где хранились архивы.

— Будьте как дома, инспектор. Посмотрите номера, которые вас интересуют, если что — позовите меня!

Мишель поблагодарил его и погрузился в поиски.

Часом позже Мишель и Мюрьель уже сидели в кафе.

— Послушай-ка, — шутливым тоном начал Мишель, — если бы ты собралась замуж, тебе бы не пришлось объехать полмира в поисках родственной души!

— Почему?

— Грапелли без ума от тебя!

Мюрьель улыбнулась:

— Да, я это заметила. Но этот мужчина не в моем вкусе.

— Однако он не так уж плох, к тому же журналист — отличная партия.

— Не настаивай. Он меня нисколько не привлекает, кроме того, я терпеть не могу журналистов.

— Отчего же?

— У них на любой вопрос готов ответ, и чаще всего они говорят, чтобы ничего не сказать… Нет, ты знаешь, я бы предпочла человека другой профессии…

— Например?

— Почему бы не полицейского?

Удивленный Мишель не знал, что ответить. Мюрьель рассмеялась:

— Ты видишь, я говорю то, что думаю. — Потом она добавила: — Довольно шутить. Ты нашел свое счастье?

— Не знаю, действительно ли это мое счастье, но кому-то это покажется несчастьем.

— Ты можешь говорить яснее?

— Не сейчас.

— Я настолько глупа, что не в состоянии тебя понять?

— Не сердись. Я хочу эффекта неожиданности. Подумай о встречах, что нам предстоят. Это очень важно.

Выпив кофе за стойкой, они поехали к Ноэми на машине Мюрьель, где лежало оборудование, взятое из клиники.

— Как прошло посещение клиники? — с беспокойством спросил Мишель.

— Наилучшим образом. Все тут же начали мне улыбаться.

— Да, теперь там многим станет спокойнее. Кстати, ты видела Антонена?

— Видела, он все в том же состоянии. Вялый и похудевший. Если бы только ему удалось из этого выбраться…

Они поставили машину перед домом семьи Майар и постучали. Ноэми открыла, оставив дверь на цепочке.

— Что вы хотите? — спросила она еще более резко, чем обычно.

— Извините за беспокойство, — начала Мюрьель, — но нам надо с вами поговорить.

— В этом нет необходимости. Я не хочу, чтобы вы видели мою дочь.

Мишель подошел ближе и заговорил тоном, не допускающим возражений:

— Послушайте, мы не войдем, если вы не разрешите. Но хотел бы уточнить: отныне я веду официальное расследование и могу вызвать вас повесткой в любое удобное мне время или получить разрешение проникнуть в ваш дом. Мне не хотелось бы прибегать к крайним мерам, тем более что вам, очевидно, не в чем себя винить. Тем не менее, сознательно или нет, вы можете знать вещи, которые окажутся полезными в нашем расследовании.

Ноэми продолжала смотреть в сторону других строений тупика, словно боялась быть застигнутой врасплох, разговаривая с ними.

— Повторяю вам. Я не хочу, чтобы Вероника…

— Хорошо! — согласился Мишель. — Мы не будем общаться с вашей дочерью, если вы этого не желаете, но вы сами могли бы принять нас.

И все-таки Ноэми не решалась открыть дверь.

— Пожалуйста, — попросила она, — оставьте меня в покое! Я ничего не знаю!

— В таком случае, — пригрозил Мишель, — я не буду больше уговаривать вас. Я не только официально вызову вас в жандармерию, но и попрошу ордер на обыск.

Инспектор не обратил внимания на неодобрительный взгляд Мюрьель. Он и так был достаточно терпелив, теперь надо закончить расследование и воздать должное невинным жертвам! Мишель подождал несколько мгновений и, видя, что Ноэми никак не может решиться, сделал вид, что уходит.

— Хорошо! Во всяком случае, я вас предупредил…

Мюрьель не двигалась, стараясь оценить ситуацию.

И тут вдруг Ноэми открыла дверь.

— Я согласна. Только, прошу вас, ненадолго…

Они расположились на привычном диване, тогда как Ноэми села на пуфик. В этом было что-то трогательное — настолько беззащитной она казалась.

Обменявшись взглядом с Мишелем, Мюрьель задала первый вопрос:

— Мадам, скажите, Вероника, то есть голос Тома ничего не поведал вам, пока вы сидели с дочерью?

— Нет.

— Позволю себе повторить вопрос. Это очень важно. Вполне возможно, что именно в состоянии вашей дочери ключ к разгадке всего дела.