Поцелуй пирата - Медейрос Тереза. Страница 26

– Вы, сэр, занимаете в моем доме положение слуги, – скрипучим голосом прервал его адмирал, – и вряд ли я могу ожидать от вас понимания и соблюдения приличий, принятых в нашем обществе. Тогда как моя дочь… – Он задохнулся от ярости, стремительно подошел к Люси и начал кружить вокруг ее поникшей фигурки, как ястреб над испуганной ланью.

«Если адмирал посмеет ее ударить, – стиснув кулаки, подумал Морис, – завтрашнее утро я встречу в тюрьме за убийство своего нанимателя».

Но сэр Люсьен Сноу был далек от мысли применить силу, располагая более убийственным для провинившейся дочери оружием. Люси не поднимала головы, пока он с ледяным презрением обозревал ее, начиная с растрепавшихся волос и кончая порванным – и запачканным подолом платья.

Наконец, когда гнетущее молчание отца стало невыносимым, она прерывисто вздохнула:

– Отец, пожалуйста, я…

– Придержи язык, девочка. Я не нуждаюсь в твоих жалких извинениях и никчемных оправданиях. Я знаю им цену. Бог свидетель, я достаточно наслушался сказок от твоей матери.

Он подозрительно взглянул в лицо Люси, принюхался и улыбнулся с леденящим душу злорадством. С издевательской нежностью адмирал погладил дочь по голове.

Шею Люси залила густая краска, и Морис проклял себя, догадываясь, что она вспомнила невинное прикосновение его пальцев к губам. Смит метнул на него взгляд, значение которого Клермонт не успел понять, так как лицо дворецкого снова приняло невозмутимое выражение. Самому же Морису становилось все труднее сохранять безразличный вид, но он опасался, что, дав волю обуревавшим его чувствам, он только повредит Люси.

– Что всего удивительнее, – ядовито продолжал адмирал, – что я все еще питаю какие-то иллюзии в отношении прекрасного пола, хотя его представительницы не устают меня разочаровывать. Да, разочаровывать! Своим безнравственным и безответственным поведением, которое они демонстрируют с тех пор, как Ева приняла яблоко, предложенное ей Змием, и стала причиной грехопадения человеческого рода. Тебе есть что возразить на это, Люсинда?

«Только не оправдывайся, – взмолился в душе Морис, – черт побери, не делай этого, Люси!»

Она подняла голову. Ее потемневшие серые глаза, резко выделяясь на мертвенно-бледном лице, прямо смотрели в пытливо прищуренные глаза отца.

– Я очень сожалею, отец.

Лицо Смита беспомощно сморщилось, он сразу стал выглядеть глубоким стариком.

– Очень хорошо, – проговорил адмирал, видимо, удовлетворенный кротким смирением дочери. – Я постараюсь найти в себе силы простить тебя.

Тяжело опираясь на трость, он стал медленно подниматься по лестнице. Люси, жалкая и подавленная, провожала его полным отчаяния взглядом.

Морис осторожно коснулся ее плеча, не обращая внимания на присутствие Смита.

– Он не имеет права подобным образом обращаться с вами.

Гневно сверкнув глазами, Люси упрямо тряхнула головой.

– Нет, сэр, он как раз имеет полное право. Он безупречен. Я – это единственная ошибка, которую он допустил в своей жизни.

Сбросив с плеча его руку, она побежала по лестнице. Охваченный яростью, Морис повернулся и наступил на что-то мягкое. Он увидел под своими сапогами букетик лаванды, поднял его и прижал к лицу. Растоптанные цветы еще таили еле слышный нежный аромат. Морис вспомнил смущенную улыбку Люси, когда он воткнул букетик ей в волосы.

Праздник Короля Нищих… Цветы для его дамы…

Он подождал, сжимая трофей в кулаке, пока Смит погасит все лампы в холле, и затем перешел в гостиную. На этот раз наступившая тишина как нельзя больше подходила состоянию Мориса.

Вдруг его глаза напряженно сузились: кто-то наблюдал за ним, от души наслаждаясь его бессильным гневом. Он круто обернулся и встретился с самодовольной ухмылкой сэра Люсьена Сноу.

Кровь бросилась в голову Мориса, и он со всего размаху стукнул кулаком в ненавистную физиономию. Бюст рухнул на пол, рассыпавшись на тысячу кусочков. Сзади кто-то вежливо кашлянул.

«Смит, – подумал Морис, раздражение которого улеглось после этого бессмысленного поступка. – Конечно, это Смит, вездесущий и всевидящий верный оруженосец адмирала».

Клермонт повернулся и с вызовом посмотрел ему в глаза.

– Очень сожалею. Должно быть, я случайно задел в темноте локтем…

– Не беспокойтесь, сэр. Рано или поздно это могло случиться с кем угодно. Пойду принесу метлу.

Ни слова упрека!

«Загадочный слуга адмирала, кто он, враг или друг ему?» – гадал Морис, глядя вслед дворецкому.

На следующее утро никто не пришел будить Мориса. Проведя половину ночи в печальных мыслях перед медленно угасающим огнем в очаге, а другую – в тревожной дремоте, он проспал до десяти. Проснувшись, молодой человек обнаружил на полу конверт, подсунутый кем-то под дверь. Он торопливо вскрыл его, уверенный, что найдет в нем извещение о своем увольнении.

Но это была лишь записка Смита, сообщавшая, что в течение ближайших нескольких дней его услуги в качестве телохранителя не понадобятся, так как мисс Сноу не собирается выезжать. Однако адмирал будет благодарен мистеру Клермонту, если тот поможет ему в работе над мемуарами. Короткий постскриптум, приписанный рукой самого сэра Сноу, извещал, что стоимость так неловко разбитого мистером Клермонтом бюста будет каждый месяц вычитаться небольшими суммами из его жалованья.

Морис презрительно усмехнулся, но тут его глаза снова вернулись к фразе: «… Мисс Сноу не собирается выезжать».

«Уж не заперли ли дочь адмирала в ее комнате, как какую-нибудь опозоренную средневековую принцессу?» – подумал он, комкая записку. Впрочем, если это и так, то почему он должен возмущаться? Люсинда Сноу его не волнует. Если она предпочитает жить под тиранической властью отца, то кто он такой, чтобы вмешиваться? И все же он не мог изгнать из воспоминаний ту, другую девушку, чьи большие серые глаза так лукаво блестели, когда она прятала сладости в карман, как озорной ребенок.

Отчаянное желание Мориса освободиться от Ионии и ее молодой хозяйки все росло по мере того, как монотонно тянулись дни. Вынужденный несколько лет назад терпеть мрачное одиночество, он не любил его. Но сейчас в обществе адмирала его ожидала такая невыносимая, наводящая дрему тоска, что он готов был бежать куда глаза глядят. Как последние листья деревьев уступают безжалостному дыханию надвигающейся зимы, так и его нервы начинали сдавать. С каждым днем ему становилось все труднее оставаться почтительным только ради того, чтобы когда-нибудь улучить возможность тайком просмотреть переписку адмирала и провести несколько минут в библиотеке без свидетелей. Частенько вежливые реплики застревали в его горле, которое сжималось от презрения к самому себе.

Он стал плохо спать, каждое утро без всякого принуждения поднимался до рассвета и бесцельно бродил по парку. Поеживаясь от осенней промозглости, он невольно вспоминал жуткий озноб, не оставлявший его во время долгого заточения в сырой темной камере французской тюрьмы. Какой бы неприветливой ни казалась зима в Англии, ей было далеко до безнадежного холода, сковывающего его душу все те годы.

Хотя Морис постоянно твердил себе, что мысли о дочери адмирала только отвлекают от дела, его прогулки неизбежно заканчивались у старого раскидистого дуба, что стоял под ее окном, как верный часовой. Он прислонялся к его грубому морщинистому стволу, поднимал воротник куртки, укрываясь от холодного ветра, и подолгу вглядывался в занавешенное окно в надежде хоть на минутку увидеть тонкую фигурку в белом.

Люси сидела у окна, поджав под себя босые ноги и зябко кутаясь в плед, наброшенный поверх ночной рубашки. Между неплотно сдвинутыми шторами оставался узкий зазор, в который она могла видеть своего телохранителя, наблюдающего за ее окном. Трудно сказать, когда именно его неизменное появление на посту под дубом перестало ее раздражать. Но с тех пор стоило девушке рано утром выбраться из теплой постели и увидеть, как его трубка подмигивает ей красным огоньком, как ее весь день не покидало чувство защищенности от любого зла.