Вереск и бархат - Медейрос Тереза. Страница 29

За последнюю неделю она не провела и минуты с ним наедине. Пруденс неизменно спускалась из своей комнаты к обеду. Но встречаясь с ней глазами, Себастьян обнаруживал, что взгляд девушки полон презрения, причину которого он не мог отыскать, и это заставляло его сердце сжиматься от боли. Стопка писем, адресованных ей, лежала на столе нетронутой. Каждый день, на рассвете, он мерил шагами библиотеку, прислушиваясь к эху своих шагов. Этим утром, отчаявшись дождаться Пруденс, он вернулся в постель и провалялся до полудня, проснувшись еще более вялым и раздражительным, чем прежде.

Под столом туфелька Девони, украшенная бантами, уже в третий раз, скользнула по его ноге. Триция завладела другой его ногой. Себастьян чувствовал себя так, словно оказался опутанным какой-то змеевидной лианой, которая будет высасывать из него кровь до тех пор, пока не выпьет всю до капли.

Бронзовые с позолотой часы на каминной полке отсчитывали бесконечные минуты, пока Девони собирала свои карты и целое столетие раздумывала, какой из них пойти.

Себастьян расслабил узел галстука. На всю оставшуюся жизнь он стал добровольным пленником изящной гостиной и огромного дома, утонченная роскошь которых угнетающе действовала на него. Во всем убранстве чувствовалась рука Триции: в хрупких фарфоровых статуэтках, расставленных на позолоченной каминной полке, крошечных розах, вышитых на парчовых диванных подушечках, легких линиях чайного столика в стиле шератон. Все это заставляло Себастьяна чувствовать себя неуклюжим гигантом, помещенным в кукольный домик.

Панический ужас обуял его. Каждый прожитый день приближал его ко дню свадьбы, к тому некогда желанному дню, когда он станет хозяином «Липовой аллеи» и навсегда останется жить в этом бутафорском мире.

Взгляд Себастьяна снова метнулся к двери. Он едва сдержал порыв взбежать по лестнице и вытащить Пруденс из ее комнаты за тугой узел волос. Если ей хочется увидеть, как ведет себя простой крестьянин, видит Бог, он будет более чем счастлив показать ей это.

Чайный сервиз тонкого фарфора стоял на столе. Себастьян свирепо взглянул на свою пустую чашку. Он ненавидел чай. Ему до смерти хотелось эля (Эль – английское крепкое пиво, светлое и густое.), охлажденного в быстрых водах горной речушки.

Сердце Себастьяна встрепенулось, когда серый котенок спрыгнул с тисовой изгороди и, распушив хвост, промчался по лужайке мимо окна, преследуемый Борисом. Себастьян приподнялся со стула и увидел, как Пруденс выбежала из-за изгороди и, приподняв юбки своего строгого черного платья, бросилась всед за собакой. Волосы свободно развевались на ветру. Она наступила на подол своей нижней юбки и едва не упала. В одно мгновение животные и девушка скрылись из вида в рощице лайковых деревьев, прилегающей к лужайке.

Девони забарабанила ногтями по столу. Сквайр со щелчком открыл серебряную табакерку и засунул щепотку табака в свой луковицеобразный нос. Себастьян дико огляделся вокруг, недоумевая, не пригрезилась ли ему вся эта сцена?

– Разве вы не видели? – возмутился он. Триция обмахивалась своими картами.

– Это всего лишь Пруденс вышла на послеобеденную прогулку.

Девони сделала свой ход и кокетливо произнесла:

– Чудесный день для прогулок, не правда ли?

– Ничто так не улучшает пищеварение, как ежедневный моцион, – объявил сквайр Блейк и громко высморкался в платок.

Себастьян медленно опустился на стул. Не удивительно, что Пруденс старалась выглядеть как можно незаметнее. Все в этом доме обращались с ней так, словно она была невидимкой.

Себастьян попытался сосредоточиться на игре, но обнаружил, что в волнении измял в руке все карты.

– Еще чаю, сэр? – Старик Фиш в белых перчатках удерживал перед ним поднос.

– Нет! – рявкнул Себастьян.

Старик Фиш отступил, с осуждением глядя на Себастьяна, имевшего наглость отказаться от чая.

Но ровным голосом вышколенного, привыкшего ничему не удивляться слуги произнес:

– Очень хорошо, сэр. Возможно, позже. Себастьян схватил дворецкого за руку. Поднос угрожающе покачнулся.

– Ни сейчас. И не позже. Ни вечером. Ни следующим утром. Никогда.

Нездоровый цвет лица дворецкого стал еще на оттенок бледнее. Себастьян обнаружил, что все сидящие за карточным столиком с изумлением уставились на него. Он встал, уронив на стол испорченные карты.

– Ради Бога, прошу меня извинить. У меня разболелась нога. Я немного вздремну.

Себастьян заставил себя прижаться к напудренной щеке Триции. Тяжело опираясь на трость, он вышел из гостиной и прикрыл за собой дверь, краем уха уловив сочувственные возгласы, летевшие ему вслед.

Оказавшись вне поля зрения обитателей гостиной, Себастьян бросил свою трость в горшок с апельсиновым деревом, стоящий в холле. Через парадную дверь он вышел на крыльцо и, старательно обходя окно гостиной, прошел через лужайку. Себастьян миновал лаймовую рощу и вышел на заросший луг. Высокая трава, как море, волновалась вокруг него, склоняясь к земле под порывами ветра. Островки васильков и лютиков утопали в изумрудной зелени.

Темные тучи заслонили солнце, и на луг легла тень.

– Пруденс! – Его крик потонул в шелесте трав и шепоте ветра в листьях деревьев.

Солнце выбрало этот момент, чтобы бросить вызов тучам, и вновь запестрел луг всеми красками лета. Себастьян прикрыл глаза от слепящих лучей. Густой сосновый лес на другом краю луга словно парил в голубой дымке. Он зашагал к нему, влекомый спасительной прохладой и тишиной.

Слуха Себастьяна достиг жалобный женский плач. Он отвел в сторону косматую сосновую ветку. Пруденс стояла на коленях, склонив голову, на камне, который нависал над неподвижной гладью пруда. Волосы упали ей на лицо, открывая шею ласковым солнечным лучам.

Себастьян опустился рядом с ней, вздохнув с облегчением от того, что нашел беглянку, и нежно коснулся ее поникшего плеча.

– В чем дело, девочка? Что случилось? Пруденс вскинула голову. Слезы смочили ее темные ресницы.

– Я опоздала. – Девушка в ужасе указала рукой на подножие холма позади себя. – О, Себастьян!

Он чуть не потерял равновесие, когда она бросилась к нему на грудь. Себастьян не знал, было ли ее страстное восклицание адресовано ему или коту. Он был поглощен ощущением прелести того, как тонкие пальцы девушки гладили его сюртук.

Пруденс всхлипывала, уткнувшись лицом ему в шею, а он обхватил ладонью ее голову, разглядывая поверх нее предмет, который девушка указала. Пучки серого меха торчали из мшистой впадины. Озадаченная морщинка пересекла лоб Себастьяна.

– Пруденс, где твом очки?

Его безразличный тон заставил девушку испуганно затихнуть.

– У меня на тумбочке, полагаю. Я забыла их. Я одевалась к чаю перед тем, как выбежать на улицу.

Себастьян не мог не заметить, что она также забыла и свой корсет. Волнующая округлость и мягкость девичьей груди вызывали у него головокружение.

Пруденс вытерла глаза его галстуком.

– Ворота парка открыты всего несколько минут. Я не знала, что Борис отвязан. Мой бедный, дорогой Себастьян, – бормотала она. – Как ужасно.

– В самом деле, ужасная кончина для несчастной белки, – сухо произнес Себастьян.

Девушка взглянула на него широко раскрытыми глазами. Мужчина улыбался. Она медленно перевела взгляд на подножие холма, ее глаза сузились до ярко-фиолетовых щелок. В этот момент кот Себастьян выскочил из-за дерева с выгнутой спиной. С громким лаем, переходящим в жалобное поскуливание, следом за ним трусил Борис. Котенок пятился боком, шипя, словно маленький демон. Взмахом одной мохнатой лапы он прочертил алый след на блестящем носу Бориса. Взвизгнув от боли, дог отскочил назад и помчался к усадьбе, поджав хвост. Котенок улегся на бок и принялся вылизывать себя своим розовым шершавым язычком.

Себастьян откинул голову и от души захохотал.

– Но я думала, что Борис разорвал… – Пруденс зажала рот рукой, но веселый смешок все-таки успел сорваться с ее губ. Слезы радости заструились по ее щекам. Себастьян вытер их пальцами.