Вереск и бархат - Медейрос Тереза. Страница 71

Этот нахал положил свои ноги на стол… Но ведь она посулила ему кусочек своего угощения, и он расселся в ожидании обещанного.

Пруденс вернулась в холл с двумя медными кубками, начищенными до блеска и наполненными янтарным элем.

Себастьян все еще стоял у двери, словно был нежеланным гостем в собственном доме. Он взглянул на нее, затем окинул взглядом празднично прибранный холл, весело пылающий в камине огонь и накрытый атласом стол. Глаза его были непроницаемы.

– По правде говоря, я не голоден. Я думал, что ты уже спишь.

Пруденс все внимание сосредоточила на размещении кубков на столе, изо всех сил стараясь скрыть, как ранило ее его равнодушие.

– Я ждала тебя. Ты не обедал. Я подумала, что ты должен просто умирать с голода, – ответила она, улыбаясь, и вновь упорхнула на кухню.

Джейми перестал ковырять в зубах ножом, подскочил и размашистым жестом выдвинул стул.

– Трон для лаэрда поместья!

Себастьян тяжело опустился на стул.

– Снова играешь роль Купидона?

Джейми загадочно улыбнулся.

– Это мудрее, чем играть роль дурака.

Вопль отчаяния донесся из кухни. Себастьян вскочил, но Джейми, предостерегая от поспешных действий, жестом удержал его.

– На твоем месте я бы не делал этого.

Пруденс не появлялась несколько минут. Дверь распахнулась. Она вошла в комнату, удерживая в руках глиняную тарелку с выщербленными краями, и с выражением угрюмой решимости поставила ее перед Себастьяном.

Он уставился на черный сморщенный комок, затем прокашлялся и мягко спросил:

– Что это?

– Почечный пудинг.

Джейми с любопытством разглядывал содержимое тарелки.

– Больше похоже на сажу, чем на пудинг.

Себастьян бросил на него хмурый взгляд и воткнул нож в жалкое творение в надежде, разрезав его, обнаружить сочную сердцевину. Но упругий комочек вывернулся из-под ножа и выпрыгнул из тарелки на стол.

Пруденс в отчаянии застонала.

– Не хочешь немного черной фасоли? – запинаясь, спросила она.

Поверх ее головы Себастьян заметил предостерегающие жесты Джейми.

– Нет, спасибо.

Но Пруденс выглядела такой удрученной, что он сдался.

– Ну, может быть, немного.

Джейми закатил глаза и провел пальцем по горлу.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он и расправил свою потрепанную шляпу. – Я обещал одной красотке в деревне заскочить к ней и поцеловать перед сном или, может быть, что-нибудь еще, если она позволит…

– Спокойной ночи, Джейми, – попрощался Себастьян.

Джейми взглянул на Пруденс и хотел сказать что-то ободряющее, но лихорадочный румянец на ее щеках и повлажневшие глаза заставили его промолчать.

– Я принесу хлеб, – сказала она, когда Джейми исчез в ночи.

Ее губы дрожали. Она не осмеливалась встретиться с глазами Себастьяна.

Он вернул в тарелку кусочек пудинга и принялся кромсать его ножом. Он действительно умирал с голода, но не в том смысле, в каком думала Пруденс. Он изголодался по вкусу ее губ и по тому наслаждению от обладания друг другом, которое они вместе испытали в пещере. Тот сладенький кусочек лишь разжег его аппетит.

Смолистый запах кедра дразнил его ноздри. Пруденс развесила пахучие ветки над каждой дверью. Себастьян огляделся вокруг, впервые в действительности увидев замок со времени возвращения.

Холл теперь ничем не напоминал тот увешанный паутиной ужас, которым был еще неделю назад. Пол был чисто выскоблен и вымыт. Плетеный коврик лежал перед камином. Два кресла уютно расположились на нем, приглашая обменяться секретами.

Нежная забота Пруденс открыла древнюю красоту мебели тяжелого дуба и вишневого дерева. Прикосновение ее любящих рук было повсюду.

Кроме него. Себастьян вонзил нож в пудинг, разрезая засушенное мясо, и обнаружил, что оно обуглилось даже внутри.

Если Пруденс все еще будет в замке, когда наступит весна, размышлял он, она украсит его цветами: жасмином, жимолостью, колокольчиками. Для него жизнь без их дурманящего аромата и без нее была невыносимой. Словно в ответ на его мрачные раздумья небо угрожающе раскололось раскатом грома.

Пруденс вернулась с кухни, неся тарелку с соленой олениной и нарезанным хлебом. Себастьян отмахнулся от оленины и проглотил кусочек пудинга.

– Себастьян, я не настаиваю, чтобы ты ел это.

– Мне нравится.

Пруденс вновь робко попыталась выразить свой протест, но он так яростно взглянул на жену, что она боязливо отступила к другому концу стола. Она старалась не смотреть, как он с трудом проглатывает каждый кусок жесткого пудинга, запивая его большим глотком эля.

Пруденс играла камеей, скалывающей на груди ее кружевное жабо. Себастьян отчаянно боролся с собой, стараясь не смотреть на нее голодными глазами, но проиграл битву.

Свет свечей переливался в ее волосах, придавая им цвет красного вина, мерцающего в хрустальном бокале. Лавандовое шелковое платье подчеркивало белизну ее кожи. В своих грязных бриджах и пропитанной потом рубашке он чувствовал себя рядом с ней грубым крестьянином.

Пруденс подняла свой кубок.

– Джейми сказал мне, что двое французов спрашивали сегодня о тебе в деревне. Ты знаешь, почему?

Ее вопрос не удивил Себастьяна. Его лишь удивляло, что она так долго на задавала его. Возможно, она так же боялась ответа, как и он.

– Скорее всего – это бульдоги д'Артана. Старик дал мне две недели на то, чтобы я прислал ему формулу. Если Мак-Кей сдержит свое обещание, больше нам и не понадобится.

– А что Киллиан обещал тебе?

Себастьян поморщился от того, как она произнесла имя Мак-Кея. Нежность и уважение слышались в ее голосе.

– Помилование, – сухо ответил он. – Мак-Кей уехал в Лондон просить аудиенции у короля. Его Величество будет благодарен за предостережение о том, какую змею он пригрел в Палате Общин.

Губы Пруденс дернулись. Она и лаэрд Мак-Кей не могли бы придумать лучшего способа помочь Себастьяну, если бы даже провели в раздумье долгие месяцы.

Она поднесла ко рту вилку, чтобы скрыть улыбку.

– И что ты обещал ему взамен?

Себастьян выпил остатки эля.

– Тебя.

Ее рука замерла. Он поспешил нарушить молчание и, изучая подгоревшую фасоль с явным интересом, пояснил.

– Поскольку у нас не было письменного согласия на брак от твоей опекунши, английский суд даст свое согласие на его расторжение без помех. Конечно, во избежание скандала тебе будет лучше убедить судью в том, что наш союз не был осуществлен.

– Какую причину я назову? – Голос Пруденс был странно равнодушен.

«Ну почему она так чертовски спокойна», – недоумевал Себастьян. У него возникло желание сломать что-нибудь. Он засунул в рот большой кусок хлеба и пренебрежительно ответил:

– Мне все равно. Скажи, что сочтешь нужным. Что я слишком громко храплю. Что недостаточно часто купаюсь. Что предпочитаю мужчин женщинам.

Пруденс надела очки. «О, черт, – подумал он. – Вот, начинается». Хлеб застрял у него в горле. Она поглядела на него поверх очков.

– Это правда? Себастьян нахмурился.

– Правда что? Что храплю? Дурно пахну?

– Предпочитаешь мужчин женщинам?

Он бросил на нее долгий взгляд из-под ресниц. Внезапно у него возникло желание поссориться и осуществить отчаянную потребность освободиться от путаницы мыслей и чувств. Себастьян испытывал это желание и прежде, но в задымленных тавернах и шумных пивнушках он мог подраться и таким образом дать выход своей дурной энергии.

Он выпутал рукоятку ножа из складок скатерти и мгновенно нашел повод для ссоры.

Себастьян схватился за край скатерти, опрокинув свой пустой кубок.

– Это ведь было твое платье, да? Розовое платье, в котором ты была у Кэмпбеллов в ту ночь, когда я ограбил тебя?

Пруденс неуловимо преобразилась. Она надменно и гордо взглянула на Себастьяна, превратившись из жены лаэрда-горца в герцогиню Уинтон.

– Клюквенное.

– Клюквенное? – заревел он.

– Платье было клюквенное, а не розовое.

Себастьян встал и сдернул скатерть со стола, обнажая уродливое, потрескавшееся дерево. Тарелки упали на каменный пол и вдребезги разбились.