Чернобыльская тетрадь - Медведев Григорий Устинович. Страница 55
Но все же еще живы деревья, еще находят в этой плазме что-то свое, нужное для жизни. Вот и вишни, и яблони в буйном цвету. В отдельных местах уже есть завязь. Но все и цветы, и завязь копят теперь активность. Куда от нее денешься? Кругом она…
У плетня покинутого подворья девушка лет двадцати в белом хлопчатобумажном комбинезоне обламывает ветви цветущей вишни. Получился уже большой букет.
– Из каких мест будете, девушка? – спросил я ее
– Из Ейска… Приехала вот на помощь Чернобыльцам… А что?
– Да нет, ничего… Женихов здесь много. Солдаты-молодцы – на выбор…
Девушка засмеялась:
– Нужны мне ваши женихи… Я помогать приехала… – она окунула лицо в букет.
– Цветы грязные, – сказал я.
– Да ну вас, – отмахнулась от меня девушка и вновь принялась ломать ветки.
Я тоже сломал несколько густо усыпанных белыми цветами веток. Двинул с букетом к Кизиме. Свернул в переулок налево. Много пыли на дороге. Мимо прогромыхал миксер, поднял клубы радиоактивной пыли. Натягиваю респиратор, надвигаю глубже берет. От пыли ведь от 10 до 30 рентген в час…
Управление строительства Чернобыльской АЭС (название еще старое), а короче – штаб Кизимы, находится в бывшем здании ПТУ. У входа и кругом полно народу. Стоят, сидят на лавочках, ходят туда-сюда по делу и без дела. Подъезжающие и отъезжающие машины поднимают долго не оседающие облака пыли. Голубое небо, нещадное солнце, тишь и безветрие. Респираторы у большинства людей висят на шее. Некоторые, когда поднимается пыль, натягивают их на нос. Метрах в тридцати от ПТУ, в хоздворе – вышедшие из строя бетоновозы, миксеры, самосвалы. В общем-то они исправны, но настолько загрязнены радиацией, что, работая на них, облучаешься иной раз больше, чем от окружающей среды. Активность в кабинах до десяти рентген в час. Это большая проблема здесь: выход из строя техники от радиации…
Недалеко от крыльца ПТУ – два бронетранспортера, легковые машины: «Москвичи», «Жигули», «УАЗы», «Рафики», «Нивы». Дремлют за рулем или курят около водители.
Идет дозиметрист с радиометром на груди. Датчиком на длинной штанге измеряет активность пыли. У крыльца высокая густая липа. Птиц не слышно. В лучах припекающего солнца упруго звенит большая синяя муха.
Не вся живность исчезла. Мухи есть. И не только большие синие, но и обычные домашние. Много мух внутри здания. По запаху, ударившему в нос, становится ясно, что санузлы здесь работают плохо. В фойе, у входной двери дозиметрист измеряет активность спецовки на невысоком, в защитного цвета комбинезоне, рабочем. Лицо у рабочего буро-коричневое, он возбужден.
– Где был? – спросил дозиметрист, приставляя датчик к щитовидной железе.
– У завала… Еще в транспортном коридоре…
– Больше не ходи туда… Хватит с тебя…
– Сколько взял? – услышал я вопрос рабочего.
– Говорят, больше не ходи туда, – сказал дозиметрист и отошел в сторону.
Я попросил его измерить активность букета цветов.
– Двадцать рентген в час. Выбросьте его подальше… Я вышел на улицу и забросил букет в хоздвор, к радиоактивным машинам.
Вернулся. Заглянул в две-три комнаты. На полу вповалку отдыхают после схваченных доз рабочие в синих и зеленых робах. В одной из комнат молодой парень, привстав на локте, говорил другому:
– Будто цепами тебя измолотили, такая усталость. В сон дико клонит, а заснуть не могу.
– У меня тоже, – отвечает ему товарищ. – Вот они, мои двадцать пять рентген как проявляются…
Пришел к Кизиме. В приемной, у телефона надрывается диспетчер. Говорит с Вышгородом. Понял, что говорит с управляющим треста Южатомэнергострой А. Д. Яковенко.
– Нужны люди на смену! – кричит диспетчер. – Водители нужны! Рядом бригадир… Вот он… Даю трубку… Не надо?. Да они все нахватались уже…
Из кабинета Кизимы вышло несколько человек. Возбуждены. Вхожу. Кизима один. Откупоривает банку мангового сока. На щеках паутина волокон ткани Петрянова от респиратора «Лепесток».
– Привет, Василий Трофимович!
– А-а, привет москвичам! – безрадостно отвечает он. В его приветствиях всегда подначка. Не только сейчас. Всегда так было, сколько его помню. Человек на работе, кто бы он ни был, всегда интересует его прежде всего в деловом плане. Без лирических отступлений поясняет, кивая на банку сока:
– В нем больше всего витаминов, целый комплекс. От радиации помогает, восстанавливает силы.
Он жадно пьет сок. Судорожно дергается кадык.
– Вот, – говорит, – работаю как прораб…
Раздался телефонный звонок. Кизима взял трубку.
– Да! Кизима… Слушаю, Анатолий Иванович… Министр, – шепнул он мне, прикрыв микрофон рукой. – Да-да, слушаю. Взять карандаш и лист бумаги? Взял. Рисую наклонную линию под сорок пять градусов, так… Теперь вертикальную… Есть… Теперь горизонтальную. Нарисовал… Получился прямоугольный треугольник. Все? – Он еще некоторое время слушал, потом положил трубку. – Вот, понимаешь, работаю как прораб. Министр Майорец – как старший прораб, а товарищ Силаев, зампред Совмина СССР, – как начальник стройки. Полный бардак. Они же в строительстве ничего не понимают. Вот, пожалуйста, звонок министра. Передал мне рисунок по телефону. Треугольник… – Кизима повернул ко мне листок. – Это он заставил меня изобразить завал возле блока. Говорит, на него качай цементный раствор. Будто я первоклашка и ничего не знаю. А я этот завал пешком обошел еще 26 апреля утром. А потом еще несколько раз. И учти, без всяких дозиметров и респираторов. И сейчас только что оттуда… А он мне, понимаешь, рисуй треугольник. Ну, нарисовал, а дальше что? Мне, честно говоря, они не нужны: ни министры, ни зампреды. Здесь стройка, пусть радиационно опасная, но стройка. Я начальник стройки. Мне достаточно Велихова научным консультантом, военные должны организовать комендатуру и обеспечить порядок. И людей, конечно. Люди-то разбежались. Имею в виду штатный состав стройки. Да и дирекции. У них уехало без документов и выходного пособия более трех тысяч человек. Дозиметрическая служба не организована, радиометров и дозиметров не хватает. Оптические дозиметры, те, что есть, – большинство не работают. Посылаю на дело в опасную зону двадцать пять человек с одним дозиметром и тот неисправный. Но даже неисправный действует магически. Люди доверяют этой железке. А без нее не идут на облучение. Вот у тебя дозиметр… Отдай его мне. С ним пошлю еще двадцать пять человек…
– Вернусь из Припяти – отдам, – пообещал я Кизиме. – А за теми, по которым я договорился со Штабом гражданской обороны страны, ты послал машину? Полторы тысячи комплектов – это выход. Службу организуй сам. Не жди у моря погоды. Возьми на помощь одного опытного «дозика» у дирекции.
– Так и придется делать…
Вошел прораб, руководящий подвозкой сухого бетона к растворному узлу, от которого по трубе будут качать цементную смесь на завал.
– Василий Трофимович, – обратился он к Кизиме. – Нужны водители на замену выбывающих из строя. Мы сжигаем людей. Эта смена уже выбрала всю свою норму. Почти у всех – двадцать пять бэр и больше. Люди плохо себя чувствуют.
– А что Яковенко? – спросил я. – Три дня назад его диспетчер звонил в Москву и жаловался, что трест не может справиться с прикомандированными шоферами, мол, бездельничают, пьют водку, негде расселять, нечем кормить…
– Да что ж он врет! Мне позарез нужны люди!
– Я свяжусь сейчас с Москвой, попрошу, чтобы срочно командировали. Прораб вышел.
– Жжет грудь, кашель, болит голова, – сказал Кизима. – Так все время.
– Почему не экранируешь свинцом окна, кабины автомашин? Это уменьшит облучаемость.
– Свинец вреден, – убежденным тоном говорит Кизима. – Он настораживает людей и сдерживает работы. Я уже в этом убедился. Не надо свинец…
Звонок. Кизима снял трубку.
– Так… Так… А что говорит Велихов? Думает?.. Пусть думает. Прекратите пока подачу смеси на завал… – Положил трубку. – Гейзеры из жидкого бетона начали бить. На топливо в завале как попадет жидкость, начинается то ли разгон атомный, то ли просто нарушение теплообмена и рост температуры топлива. Резко ухудшается радиационная обстановка.