Баранкин, будь человеком! - Медведев Валерий Владимирович. Страница 12

– Спасите! – закричал в это время Малинин. – Баранкин! Где ты? Ой, мама!

Мне хотелось, чтобы пчела подольше погонялась за Костей и как следует его проучила, но, когда он закричал, да ещё таким жалобным голосом, мне его даже жалко стало. И потом я вспомнил, что Малинин не человек, а бабочка. Его пчела ужалит, а он возьмёт и заболеет или, того хуже, умрёт от пчелиного яда. Что я с ним тогда буду делать?.. Я ведь не знаю, как бабочки переносят укусы пчёл, а может быть, они их вообще не переносят…

Схватив в лапы лёгонький сучок, я подлетел к пчеле сзади и изо всех сил ударил её по голове. Оглушённая ударом, пчела свалилась в кусты, а у меня от голода потемнело в глазах, и я, кренясь на один бок, стал падать в траву…

СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТОЕ

Я понимаю свою ошибку, но в действие вступает ужасный закон природы

Когда я открыл глаза, я увидел, что лежу на берегу большой лужи, а возле меня сидит мой лучший друг Малинин и обмахивает меня своими расписными крыльями.

– Что с тобой? – спросил меня Костя.

– Так, полежать захотелось… – сказал я. – Ап-чхи!.. Что такое? Никак не могу прочихаться!..

– Знаешь, где ещё можно поесть нектара? – сказал Костя.

– Иди ты со своим нектаром знаешь куда… Ап-чхи!.. – Я смерил Малинина презрительным взглядом с ног до головы и чуть не расхохотался.

Он сидел на берегу лужи, весь перемазанный цветочной пыльцой, одно крыло у него торчало торчком, а другое повисло, как ухо у собаки. И вид у него был такой несчастный-пренесчастный, что мне его опять стало ужасно жалко, но на этот раз я взял себя в руки.

Собрав последние силы, я пополз молча к луже и стал с наслаждением пить из неё обыкновенную дождевую воду.

Малинин попробовал ещё раз заговорить со мной, но я теперь на все его вопросы отвечал молчанием. Я решил с ним вообще больше никогда в жизни не разговаривать.

Я демонстративно пил из лужи сырую воду (это вместо обещанного нектара!) и размышлял. Неужели я всё-таки ошибся? Да нет, не может же быть, чтобы на земле не было такой жизни, о которой я мечтал там, на лавочке во дворе. Есть такая жизнь, и я её во что бы то ни стало найду! Просто мы с Малининым Костей, очевидно, не там её искали. Конечно, наше превращение в бабочек и воробьёв было ошибкой. Теперь-то уж это было совершенно ясно. Их жизнь выглядела только со стороны прекрасной, а на самом деле при ближайшем рассмотрении она оказалась просто невыносимой. Но почему? Я сидел, молча пил воду, думал, думал и решил, что такой жизни, о которой мы мечтали с Костей, наверное, вообще на земле нет..

В это время мимо меня пробежал по берегу лужи муравей. Муравей то бежал, то останавливался, а я смотрел на него и продолжал мучительно думать: «…Если такой жизни нет на земле, то, может быть, она есть ТАМ, под землёй, и, если от всяких хлопот и забот нельзя улететь, так, может, от них можно просто взять и спрятаться, взять и скрыться от них, предположим, в том же муравейнике…» Я проводил взглядом муравья и с сомнением покачал головой. Спрятаться в муравейнике, конечно, можно, а как быть с муравьями? Они же, можно сказать, знаменитые работяги. Сколько я ни наблюдал за ними, никогда я не видел, чтобы муравьи просто сидели бы на месте и ничего не делали. Всё время они или куда-то бегут, или откуда-то возвращаются и всегда с собой тащат или какой-нибудь листик, или комочек земли, или хвойную иголку… И на муравейник как ни посмотришь, всё время они его ремонтируют, с утра до вечера… Вот так превратишься в муравьёв, а они возьмут и заставят вместе с ними пыхтеть на строительстве… Нет, уж лучше ещё раз превратиться во что-нибудь другое, только не в муравья!.. А в кого? В кого же всё-таки нужно превратиться так, чтобы опять не влопаться в эти ужасные перепалки и передряги, из которых мы с Костей еле ноги унесли? В кого же надо превратиться? В кого?..»

И тут я вдруг неожиданно вспомнил, как в тот злополучный день на общем собрании Алик Новиков почему-то обозвал нас трутнями! Тру-тня-ми! Минуточку! Минуточку! А что такое трутни? А трутни – это, между прочим, и есть такие существа, которые ведут такую жизнь, о которой мы мечтали с Костей на лавочке! Тогда почему же мы превращались в воробьёв и в бабочек? Вот дураки! Какие же мы с Костей были беспросветные дураки!

– Малинин! – закричал я (когда я понял нашу ошибку, я, конечно, сразу же перестал сердиться на Костю и решил тотчас же поделиться с ним своим открытием). – Малинин! – закричал я. – Ох, и дураки мы с тобой, Малинин!

– Конечно, дураки! – согласился со мной охотно Малинин. – Особенно ты, Баранкин!..

– Да я-то, я просто круглый идиот, Малинин! И как это мне сразу в голову не пришло!.. Сколько зря времени потеряли!

– Вот именно! – отозвался Костя.

– И зачем нам надо было превращаться с тобой в воробьёв и бабочек?

– Вот я тебя и хочу об этом спросить, Баранкин! – сказал Малинин. – Зачем нам надо было с тобой превращаться в бабочек и воробьёв?

– Когда нам надо было сразу же превратиться в трутней!

– Как – в трутней? Почему – в трутней? – закричал Костя Малинин испуганным голосом.

– Потому – в трутней, что трутни потому и называются трутнями, что они в жизни ничего не делают или делают только то, что им захочется! А ведь это и есть наша с тобой мечта, Малинин!

– Знаешь, Баранкин! – сказал Малинин каким-то противным голосом. – Я из-за тебя уже столько истратил сил на то, чтобы ничего не делать, что уж лучше бы я всё это время что-нибудь делал!..

– Малинин! – закричал я. – Но ведь я тоже не меньше твоего на это сил потратил! А теперь мы с тобой превратимся в трутней и от всего этого и отдохнём!

– Как – превратимся! – завопил Костя Малинин. – Опять превратимся?.. Ну знаешь, Баранкин! Хватит с меня, Баранкин! Я и так за эти два раза напревращался по горло!

– Костенька! Так ведь те же два раза не в счёт! Раз не в того, в кого надо, превращались, значит, не считается ведь!

– Почему это – не считается?

– Потому что надо же нам в конце концов превратиться в того, в кого надо было превратиться… А превратиться нам надо было в трут-ней!..

– Да в каких трутней?.. – спросил Костя вдруг каким-то спокойным и даже безразличным тоном.

– Ну что ты? – сказал я. – Что ты, не знаешь, что ли, какие бывают из себя трутни?

– Не знаю я, какие из себя бывают трутни, – ответил Малинин, почему-то потягиваясь и зевая.

– Ну что ты, Костя, – сказал я, немного растерявшись, – ты должен знать, какие бывают они из себя…

– Почему это я должен?.. А ты сам-то, Баранкин, знаешь?..

Я хотел по инерции закричать, что я, конечно, знаю, какие трутни бывают из себя, но поперхнулся и ничего не сказал, потому что, честно говоря, я… я не имел ни малейшего представления о том, как выглядят эти самые изумительные трутни, в которых нам давно бы следовало превратиться с Костей Малининым! Вместо этого я произнёс совсем другое.

– Ну что ты, Малинин, – сказал я, – помнишь, нам Нина Николаевна рассказывала про трутней и рисунки показывала…

– Не помню, – сказал Малинин, – и ты не можешь помнить…

– Это почему?

– Потому что на этом уроке мы с тобой вместе изобретали новый язык…

Это правда, на том уроке мы с Костей действительно оба не слушали Нину Николаевну: в это время мы изобретали новый язык. Задача была трудная, нужно было изобрести такой язык, который на всём земном шаре понимали бы только два человека – я и Костя Малинин. Поэтому нам, конечно, было не до Нины Николаевны и не до трутней…

– Подожди, Малинин, – сказал я, – но ты же иногда посматривал на доску?

– Ну и что?

– Так, может, ты хоть случайно запомнил, как выглядят эти трутни?..

– Ничего я не запомнил, – сказал Малинин, снова потягиваясь и зевая.

– А ты, может, мне это нарочно говоришь, чтоб не превращаться в трутней?

– Да честное слово!!!