Папа Сикст V - Медзаботт Эрнест. Страница 4

— Греховные мечты, говорите вы, Феликс, — живо возразила герцогиня, — ну а бедный юноша Альберт, который теперь в рядах императорского войска сражается с турками и протестантами, забытый отцом и матерью, тоже греховная мечта?

— Вы ошибаетесь, синьора, — отвечал смущенный Перетти, — я не забыл его, но что я могу для него сделать? Я, бедный монах, не пользующийся расположением св. отца папы.

— Сегодня вы ничего не можете сделать, я с этим согласна, но завтра, когда вы будете одним из могущественнейших владык католического мира?

Францисканский монах улыбнулся.

— Герцогиня! — сказал он. — Материнская любовь затемняет ваш рассудок. Дорога к почести и славе для меня уже закрыта.

Выражение лица Перетти противоречило его словам. Герцогиня это заметила и сказала:

— От вас самих зависит: скажите слово, и вы будете на верху могущества…

— Тише, тише, синьора, ради Бога тише, — со страхом прервал ее монах, — не забывайте, что стены этого монастыря имеют уши.

Улыбка торжества мелькнула на губах герцогини. Перетти требует сохранять секрет, следовательно, в душе он питает надежду.

— Вот в чем дело, — продолжала она, понижая голос. — Я имею самые положительные известия, что на этих днях вы избавитесь от своего злейшего врага.

Это известие было приятно Перетти, но он не изменил себе, лицо оставалось бесстрастным.

— «Злейший враг»,… говорите вы, синьора, — продолжал он, — но чем же я, бедный монах, прозябающий в этой келье, мог возбудить ненависть? Не ошибаетесь ли вы?

— Перестаньте со мной лицемерить, Феликс, — возразила герцогиня, — это, право, лишнее. Поговорим откровенно. Папа Григорий при смерти; я это знаю от моего дяди кардинала Фарнезе.

Ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице Перетти.

— Смерть папы была бы большим несчастьем для всего христианского мира, — сказал он. — Его святейшество не может быть моим врагом потому, что вражда бывает только между равными; хотя он и не признал глубокую преданность, которую я к нему имею, но, во всяком случае, ввиду текущих событий, крайне неблагоприятных для святой католической церкви, смерть папы может повести к весьма тяжелым осложнениям, ибо теперь необходимо, чтобы глава католицизма был человек умный и энергичный.

— Я с вами совершенно согласна, — отвечала герцогиня. — Святая коллегия в данную минуту занята этим важным вопросом: выбором нового папы, и, как мне кажется, он уже найден.

— А как его имя, синьора? — медленно спросил настоятель.

— Александр Фарнезе, мой дядя, — почти шепотом отвечала герцогиня.

Кардинал Александр Фарнезе пользовался чрезвычайной популярностью в Риме, его звали «великий кардинал» (gran cardinaie). Умный, образованный, справедливый, Фарнезе пользовался общей любовью. Получивший кардинальскую шапку четырнадцати лет от своего дяди папы Павла III, он никогда не ронял своего кардинальского достоинства. Обладая колоссальным богатством, в сто двадцать пять тысяч червонцев ежегодного дохода, Фарнезе делал много добра, что также весьма способствовало его популярности. Ко всему этому, он был еще не стар. Лучшего преемника папе Григорию VII, чем кардинал Фарнезе, нельзя было и найти. Генерал францисканцев все это разом сообразил, и в груди его шевельнулось чувство зависти. Перетти давно мечтал о папской тиаре, но, как человек умный, хорошо понимал, что мечты его несбыточны. Помолчав немного, он сказал:

— Простите, герцогиня, но я не понимаю, как может касаться меня, скромного монаха, выбор вашего дяди в папы?

— Очень много, мой милый Феликс, — отвечала герцогиня, — я уполномочена моим дядей сделать вам формальное предложение. Вы стоите во главе кардиналов папы Пия V, следовательно, ваша партия располагает восемью голосами. Мой дядя распоряжается грегорианцами, составляющими почти половину святой коллегии, кроме того, на стороне дяди есть много французских кардиналов. Соединенные с вашими, они составят большинство. В награду дядя обещал сделать вас первым министром, и вы будете раздавать кардинальские шапки всем, кому захотите. Принимаете ли вы мое предложение?

— К сожалению, прекрасная герцогиня, ваш план неосуществим, — отвечал Перетти, — кардиналы папы Пия V будут руководствоваться своей совестью и, конечно, не послушаются бедного францисканского монаха.

— Но, Феликс…

— Что же касается меня, — продолжал Перетти, — то я не добиваюсь земных почестей и довольствуюсь этой скромной сутаной и бедной кельей; другого ничего не желаю.

— Следовательно, вы отказываетесь?

— Да, отказываюсь.

— Понимаю, — отвечала, сверкнув глазами, герцогиня, — вы уже обещали ваши голоса какому-нибудь другому конкуренту. Если это так, то скажите прямо, какие вам сделаны обещания, и мы, быть может, предложим вам что-нибудь лучшее, да не на словах, а на деле.

— Вы можете оскорблять меня, синьора, — почтительно отвечал Перетти, — но повторяю вам, что скромный монах, как я, чересчур далек от мысли о житейской суете. Тем не менее, смею уверить вас, что под этой сутаной бьется преданнейшее вам сердце монтальтоского пастуха.

— Но извините меня, Феликс, — отвечала герцогиня, — вы должны понять мою горячность, здесь дело идет о чести фамилии Фарнезе и о том, чтобы дать святой церкви достойного папу, который возвратил бы ей ее прежнюю славу и могущество.

— Успокойтесь, герцогиня, святой дух снизойдет на кардиналов и внушит им их обязанности, они изберут достойного наместника Христа.

Сказав эту ничего не значащую фразу, генерал францисканцев встал, давая этим знать, что аудиенция кончена.

Герцогиня ушла разгневанная. Перетти опять принялся читать Маккиавелли.

КАК ВЫБИРАЛИ ПАПУ

ВСЯКИЙ раз, когда приходится поднимать завесу прошлого, скрывающего от нас все ужасы Римской курии, и цитировать авторитетных современников, описавших нравы и обычаи католического духовенства того времени, — невольно является опасение, что читатель заподозрит в преувеличении, до такой степени невероятна вся эта мрачная история. Между тем трудно обнаружить пристрастие посланников Венецианского сената, состоявших в ту эпоху при святом престоле, или такой личности, как Григорий Лети. Наконец, лучшим доказательством того, каких колоссальных размеров достигло растление нравов римского духовенства, — есть реформация. Ни один не смел подумать о том, что делали католические священники, монахи, епископы и папы. Достаточно припомнить, — говорит Понтано, — Люкрердцию Божиа, дочь папы Александра VI и в то же время его жену, чтобы иметь понятие, какой пример собой давали подчиненным именовавшие себя наместниками Христа Спасителя. На знаменитом соборе в Тренто занимались исключительно вопросом изыскания способов исправления нравов Духовенства и, видя полнейшую невозможность достигнуть цели, решили дать духовенству любимое иезуитское правило: «Если ты не можешь отрешиться от порока, то, по крайней мере, скрывай это». Но и подобное решение было не по вкусу священникам, они не хотели расстаться, с прелестью свободно отправляться в дом к светским гражданам и, открыто посягать на нравственность их жен и дочерей. Монахи восставали против реформации главным образом потому, что она лишала их женских монастырей, этих гаремов, существовавших исключительно для монахов. Фанатик и инквизитор по призванию, Пий V хотел огнем и железом исправить нравы духовенства, но не преуспел в этом. Времена Александра VI, Венкоззы и Сикста IV были чересчур близки. Последний, как передает Платина, открыто дарил придворным Ватикана молодых девушек. Папа Бон Компаньи тоже был далек от мысли исправить нравы духовенства. После царствования папы Сикста V, с особенной строгостью преследовавшего порок, достаточно было нескольких дней правления папы Иннокентия XI и господства знаменитой Олимпии, чтобы вернулись все прелести Сикста IV и Александра VI. Этот коротенький экскурс в историю был нам необходим, чтобы дать понятие читателю, при каких условиях состоялось избрание Перетти на папский престол.