Нежная ярость - Мейсон Конни. Страница 36

Мудрые глаза тетушки Луизы изучали Филиппа, пока он не заерзал под этим взглядом. Она знала его лучше, чем он себя.

– Могу я говорить откровенно, месье Филип? – спросила она, намереваясь в любом случае высказать то, что у нее на душе.

– А разве ты можешь по-другому?

– Вы, конечно, должны понимать, что Амалии не в восторге от вашей женитьбы. Для всех было бы лучше, если бы ваша жена оставалась в Сен-Пьере. Или отошлите Амали отсюда. Она моя собственная дочь, и я хорошо ее знаю, – пробормотала тетушка Луиза многозначительно.

– А по-моему, Амали нормально отнеслась к моей женитьбе, – сказал Филип с типично мужской самоуверенностью.

– Если вам кажется, что моя дочь смирилась с вашей женой и ребенком, значит, вы плохо ее знаете.

– Ты зря беспокоишься, – сказал Филип, который не хотел показать, как его задели слова домоправительницы.

– Вы должны думать о вашей маленькой жене и о вашем ребенке.

– Ас чего ты взяла, что я о них не думаю? – спросил Филип, теперь уже рассерженный.

Тетушка Луиза покачала головой, увенчанной! тюрбаном.

– Не позволяйте Амали обвести вас вокруг пальца. Она никогда не смирится с мыслью о том,

что у вас есть жена. Что скажет мадам Габби об Амали? И как это отразится на ребенке?

– Мадам Габби и ребенок – моя забота, – сказал Филип с затаенным гневом в голосе.

– Простите мою дерзость, месье Филип, но я сейчас беспокоюсь не о своей дочке, а о вашей жене. – Чернокожая женщина отважно посмотрела на хозяина. Ее следующие слова ошарашили его: – каково будет место Амали в вашем доме теперь, когда у вас есть жена? Она по-прежнему будет согревать вашу постель?

– Ты слишком далеко заходишь! – взорвался Филип, не зная, что Габби напряженно прислушивается к их разговору.

– Простите меня, месье, но я думаю только о вашей жене. Амали может о себе побеспокоиться, но ваша малютка, похоже, не готова к встрече с подобной жизнью. Может быть, для всех будет лучше, если вы отправите Амали отсюда.

– Дом Амали здесь! – упрямо возразил Филип. – Здесь она выросла, и здесь ее место. Я не буду отсылать ее отсюда, но можешь быть спокойна, я не собираюсь брать ее в свою постель. Мне больше не нужна любовница, даже такая соблазнительная и обольстительная, как твоя дочь.

Услышав последнюю фразу, Габби издала удивленный возглас, и собеседники немедленно бросились к ней. Филип подбежал первым, а за ним шла высокая красивая негритянка, которая, казалось, заполняла собой все пространство комнаты – большая, но не толстая, с гладким лицом без морщин, цвета черного дерева. Она возвышалась в полный рост, который составлял шесть футов, а разноцветный тюрбан на голове увеличивал его еще дюймов на шесть. Ее большие груди напоминали спелые дыни, а мощные руки больше походили на руки Филиппа. Она без труда отодвинула Филиппа и наклонилась над Габби.

– Ага, моя маленькая, вы проснулись, – ворковала она певучим, мягким голосом на местном

диалекте, который Габби только недавно начала понимать. – Вы теперь дома, где и должны быть, и

тетушка Луиза будет хорошо заботиться о вас и о ребеночке.

Габби попыталась встать, но большие руки негритянки удержали ее.

– Нет-нет, вы должны отдохнуть, – сказала она твердо. Потом она повернулась к Филиппу и строго сказала: – Месье Филип, вы должны проследить, чтобы ваша жена не вставала.

Габби с благоговейным трепетом наблюдала, как внушительная женщина вышла из комнаты.

Габби огляделась, и то, что она увидела, ей понравилось, хотя массивная мебель придавала спальне немного суровый вид. Свежий ветерок, веявший! сквозь раскрытые окна на другом конце комнаты, ; принес прохладу ее разгоряченной коже. Наконец ее взгляд остановился на Филиппе.

– Как ты, моя милая? – заботливо спросил он. – Ты нас всех напугала.

– Сейчас неплохо, Филип, – ответила она слабым голосом. – Но тетушка Луиза права, мне лучше пару дней полежать в постели. Я и не знала, что поездка на плантацию будет такой утомительной. Я не хочу делать ничего, что могло бы повредить ребенку.

– Конечно, ты должна отдохнуть, малышка, – с готовностью согласился Филип, обрадованный тем, что она не собирается протестовать против отдыха в постели, на котором он собирался настаивать. Поцеловав Габби в лоб, он на цыпочках вышел из комнаты. Филиппу не терпелось поговорить с управляющим, которого он еще не видел. Сбор сахарного тростника был в полном разгаре, и работники на поле работали круглосуточно. Скоро начнется перегонка сахара на ром в больших котлах в специальном здании, расположенном рядом с сахарной плантацией, и Филип знал, что все дни, а может быть, и ночи будут заняты работой.

Заснув под действием успокоительного отвара тетушки Луизы, Габби не чувствовала, как Филип поздно ночью вернулся в спальню, лег рядом с ней на большую кровать и всю ночь обнимал ее. Когда Габби проснулась, Филип уже ушел, и единственным свидетельством его пребывания была вмятина на подушке. Поскольку Габби все еще ощущала слабость, тетушка Луиза велела ей лежать в постели несколько дней, и Филип поддержал ее.

11

Габби скучала от одиночества, она только изредка видела тетушку Луизу. Даже домашних слуг привлекли к работе на плантации. А когда Филип возвращался домой поздним вечером, то был озабоченным и неразговорчивым. Он падал в постель столь уставшим, что, едва коснувшись головой подушки, сразу же засыпал. Иногда он отсутствовал всю ночь, и Габби мучилась, представляя его с прекрасной Амали. Почему-то в заверения Филиппа тетушке Луизе в том, что любовница ему не нужна, Габби совершенно не верилось. Скоро ее тело изменится и перестанет вызывать в нем желание, тогда он вполне может вновь обратить свое внимание на любовницу.

Как только силы Габби восстановились, она обследовала весь дом, от винного погреба до огромного бального зала на верхнем этаже. Тетушка Луиза объяснила, что комнаты в доме специально идут в один ряд, с верандой по обеим сторонам, чтобы малейший ветерок беспрепятственно проникал туда. Комнаты были светлыми и даже какими-то воздушными. Мебель, в основном сделанная по французским эскизам, но из местных пород дерева, неплохо гармонировала с самим домом. Габби была в восторге от своего нового жилища и неустанно продолжала поражаться всему в нем, даже количеству слуг, поддерживающих в нем порядок.

Когда Габби познакомилась с Жераром, мужем тетушки Луизы, она изумилась, сколь он огромен. Этот мужчина настолько возвышался над своей женой, что она казалась вполне среднего роста. Его крупную голову увенчивала копна густых седеющих волос. Мускулы на его массивном торсе внушали уважение, но не это было самым удивительным во внешности этого могучего раба. Самым поразительным был цвет его кожи... белый! Такой же или почти такой же белый, как у нее с Филиппом. Теперь поняла, откуда у Амали золотистый цвет кожи. Когда Габби познакомилась с домом, она оценила, как хорошо наладила хозяйство тетушка Луиза и решила, что лучше в него не вмешиваться. Она легко приспособилась к беспечной жизни жены плантатора, ожидающей своего первого ребенка. Ее баловали и нежили, она привыкла к жаре, и ей понравились долгие часы послеобеденного отдыха, когда Филип обычно присоединялся к ней в их большой кровати.

Даже когда Габби оправилась от своего недомогания, Филип все не решался предложить ей близость, опасаясь, что это вызовет у нее новый приступ. Однажды Габби решила взять инициативу на себя и намекнула мужу, что их близость не повредит ни ей, ни ребенку. Первый раз, когда они занимались любовью, Филип относился к ней, как к фарфоровой кукле, которая может разбиться. Но вскоре ее желание превратило его страсть в бушующее пламя. Слишком много ночей он провел, лежа рядом с ней, держа ее в объятиях, но не решаясь притронуться к ней. Он пытался быть нежным, но вскоре они набросились друг на друга с пожирающей страстью. Когда наконец он проник в нее, она вскрикнула от удовольствия и прижалась к нему. Он быстро довел ее и себя до пика блаженства. После этого они занимались любовью каждую ночь, и усталость Филиппа бесследно исчезала, стоило ему лишь прикоснуться к Габби.