33 марта - Мелентьев Виталий Григорьевич. Страница 21

— Ну и что же? Всё правильно. Даже если он и не жил пятьдесят лет, так ему всё равно тринадцать лет. Так мы и запишем тринадцать! Но… но, позвольте… тогда, как же быть всё-таки с годом его рождения?

Регистраторша первый раз растерялась и почти с ужасом посмотрела на Васю. Смотрели на него и многие учёные, которых невольно привлёк громкий и строгий голос регистраторши. Она сказала:

— Я действительно ничего не понимаю. Ведь если он родился в сорок втором году, значит, по всем правилам ему шестьдесят три года. Но ему тринадцать. Значит, он родился в девяносто втором, но в этом году он даже не жил. Ничего не понимаю!

— Позвольте, — вмешался один из учёных врачей. — Здесь, видимо, нужно применить не арифметику, а алгебру… Я, правда, не занимался ею уже лет сорок, но всё-таки попробуем. Запишем условия задачи. Вася Голубев прожил тринадцать лет. Так. Это, значит, его актив. Плюс тринадцать. Положительное, так сказать, число. Потом он не жил целых пятьдесят лет. Поскольку он не жил эти годы, то логически это будет отрицательное число минус пятьдесят. Понимаете? Теперь мы складываем, сколько он жил и сколько он не жил… Та-ак… Плюс тринадцать плюс минус пятьдесят… Итого получается… — Учёный-врач вдруг покраснел, побледнел и почти закричал: — Так ведь получается нечто необыкновенное — человек с отрицательным возрастом! Оказывается, Васе Голубеву в данный момент минус тридцать семь лет. Но ведь этого не может быть!

Учёные-доктора, конечно, поняли, что человека с минусовым возрастом быть не может. Таким образом, не только арифметика, но и алгебра оказалась бессильной перед задачей, которую невольно задал Вася учёным.

Доктора некоторое время глубокомысленно молчали, потом вдруг зашумели. Случай этот непосредственно не касался их специальностей, но он всё-таки заинтересовал их. Одни рассуждали так:

— Голубев родился в тысяча девятьсот сорок втором году. Значит, арифметически ему шестьдесят три года. Но мы все видим, что ему тринадцать лет. Арифметика зачёркивается. Алгебра результата не даёт. Значит, на помощь нам может прийти только логика…

Другие возражали:

— Какая же здесь может быть логика? Раз он жил на земле, значит, ему шестьдесят три года. Это же очень просто.

— Нет, не так просто. Жить — это значит расти, стариться, словом жизнь — это движение. А Вася Голубев не рос, не старился, не двигался. Значит, он не жил. Ведь так, если рассуждать логически? А если это так, то нужно признать, что алгебра права. Но та же логика не позволит нам признать возможным появление человека с минусовым возрастом. Так что и логика отказывает.

Учёные-доктора думали. Вася молчал. Дедушка краснел так, славно он был виноват в том, что Вася невольно задал всем такую невероятную задачу. Не растерялась только регистраторша.

— В конце концов, меня это не касается, — решительно сказала она. — Раз он действительно родился в тысяча девятьсот сорок втором году, так мы и запишем. А потом кому нужно — разберутся.

Мудрое решение пришлось всем по нраву. Учёные-врачи облегчённо вздохнули:

— И в самом деле. Нам ведь важно выяснить не его возраст, а установить те изменения в его организме, которые могли возникнуть в результате длительного пребывания на морозе в течение определённого периода времени, а также установить, по возможности точно, причины его… ну… так сказать, оживления, или, точнее, возвращения в нормальное состояние…

Вася упрямо молчал. Он ещё не мог понять: с каких пор относительные числа перенесены в алгебру? Может быть, так требует новая программа? А может быть, настоящая алгебра поможет ему установить собственный возраст? И он, кажется, в первый — но, как потом выяснилось, не в последний — раз пожалел о том, что так мало и так поверхностно знает математику.

О логике он почему-то не вспомнил…

Вопрос как-то сам по себе несколько отодвинулся, и Вася подумал:

«Поскольку я отстал от этих людей на полвека не по моей вине, я обязан учиться, чтобы догнать их. А для того, чтобы учиться, нужно спрашивать…»

Однако ему показалось не совсем удобным задавать вопросы таким серьёзным и таким учёным людям. Трудно сказать, как они посмотрят на это. Ведь врачи никогда не отвечают на вопросы. Они всегда только сами спрашивают: «Не болит ли горло? Покажите язык. Вдохните, выдохните. Здесь болит?… А вот так больно?»

И на всё нужно отвечать. Но когда врачу задаёшь совершенно ясные вопросы: «А когда я выздоровею?» или «Когда мне можно будет выйти на улицу?» — следует покровительственный ответ: «Всё в своё время. Полечитесь, молодой человек, полежите, а там будет видно. И зачем вам спешить? Разве дома плохо? Книги есть, чего вам ещё нужно?»

Попробуй растолкуй, чего ещё нужно! И сразу станет понятным, что только глупый человек может задавать такие дурацкие вопросы.

А перед Васей сидели не какие-нибудь, а учёные-врачи. В такой обстановке, прежде чем задать вопрос, подумаешь и подумаешь.

Но пока Вася думал, он всё сильнее хмурил свои светлые брови. Чем ближе они сходились над переносицей, тем больше в Васе накапливалось силы воли. В таком состоянии Вася долго находиться не мог. Он вначале покраснел и попыхтел от напряжения, а потом очень вежливо и не слишком громко спросил:

— Простите, пожалуйста, но меня интересует один вопрос. Не могли бы вы ответить мне на него?

Первым с живостью обернулся Ли Чжань:

— Пожалуйста, мой друг. Мы охотно ответим тебе на все твои вопросы.

— На чём летели товарищи индусы, если им помешали магнитные бури? И почему не могли прилететь американцы?

Среди учёных-докторов прокатился шумок. Они задвигались на местах, как ученики в классе, когда учитель наконец прочёл условие задачи. Послышался приглушённый шёпот, странные, оканчивающиеся на «ус» слова. Учёные переглядывались с Ли Чжанем, а он — с ними. И в эту очень неприятную, напряжённую минуту к Васе подошёл дедушка и, заикаясь от уважения к учёным-докторам, сказал:

— Мне кажется, что ему… — дедушка ласково обнял Васю за плечи, — ему нужно рассказывать всё так, как есть на самом деле.

— Вы уверены? — строго и в то же время заботливо опросил Ли Чжань. — Вы проверяли?

— Видите ли… — Дедушка от волнения прижал к груди руки. — Видите ли, раз он живёт в современном обществе, он не может быть отгорожён от его влияния. А он совершенно нормальный человек, и ему всё интересно. Значит, ему лучше всего сразу всё объяснить. Тем более, что многое он и так знает — ведь он в своё время был старостой кружка «Умелые руки» и занимался вопросами техники будущего.

Это сообщение дедушки учёные-доктора восприняли несколько настороженно, но всё-таки с должным вниманием. Шум, движение и шёпот в их рядах стали утихать. Тогда один из индусов спросил:

— А вы уверены, что преждевременное раскрытие всех особенностей техники нашего общества не нанесёт ему психической травмы?

Вася опять насторожился: ему попалось совершенно новое слово — «травма». Видимо, и дедушке это слово было не совсем знакомо. Он на мгновение задумался и пробормотал:

— Травма… травма… Ах, да это же повреждение или потрясение организма. Так что же они боятся, что Вася испугается до смерти? Ну нет! Он не из таких.

И он уже твёрдо ответил учёным-врачам:

— Да, я уверен, что никаких нервных потрясений, или, как вы говорите, психических травм, не предвидится. Он парень крепкий.

— Ну что ж… — сказал Ли Чжань. — Я думаю, что мы проведём первый опыт и разъясним Василию Голубеву его вопрос. Вы не возражаете? (Учёные не возражали.) Индусы, как и многие другие из присутствующих, прилетели на эту нашу научную конференцию на специальных, очень быстрых самолётах. Вас удовлетворяет этот ответ, молодой человек?

— Нет, — честно и немного обиженно ответил Вася. — Не удовлетворяет.

— Почему? — удивился Ли Чжань.

— Потому что самолёты бывают разные, — твёрдо сказал Вася. — Я знаю, что были самолёты, которые летали со скоростью, превышающей скорость звука. Я читал — и мне рассказывал папа, и потом на вечере в нашей школе лётчики, — что звуковой барьер преодолеть было очень трудно. Но его преодолели. И тогда реактивные самолёты с газовыми турбинами, нагнетающими воздух, полетели быстрее звука. Но летели они всё-таки не очень высоко. Не дальше начала стратосферы.