Пески Палестины - Мельников Руслан. Страница 37

А Мункыз смотрел на него и улыбался.

Очень весело!

— Слушай, дед, — Бурцев начинал терять терпение. — Я ведь сейчас напою тебя твоим же эликсиром. Ты у меня быстренько помолодеешь! До младенческого возраста! Чтоб старческое слабоумие прошло.

— Но я говорю правду! — возмутился алхимик.

— Тебе не под силу таскать такие тяжести!

— А я их и не таскал. Там, — кивок в темноту, — есть кому таскать и без меня.

— Там? — Бурцев уставился на него. — Есть? Кому?!

В отблесках факельного света мелькнула тень. И не одна. Из мрака, словно из стен выступали… И не понять, кто выступал… Грязные, страшные… Бурцев невольно отпрянул. Не заметил, как перешел на русский:

— Мать вашу!

Выставил факел вперед. Взмахнул перед собой гудящим пламенем:

— Стоять, уроды! Сожгу любого, кто приблизится!

— Эй, воевода, чего там? — прогремел сверху голос Гаврилы.

В подвал уже спускалась помощь.

— Не кричи так, Василий?Вацлав, — потребовал Мункыз. — И не нужно размахивать огнем. Это друзья.

— Друзья?!

Ничего ж себе дружбаны! Бурцев покрепче вцепился в факел. Рядом уже стояли Гаврила, Сыма Цзян и Джеймс.

— Да, друзья. Это не приведения, не джины и не дэвы. Это люди из плоти и крови.

— Что они здесь делают, Мункыз?

— Готовятся к ночной вылазке. Ты разве не знал, куда идешь, когда направил стопы к моему дому?

— Знал…

Так вот оно, иерусалимское подполье! Вот кто ведет в Святом Городе тайную войну! Пламя гоняло причудливые тени по серым камням и бледным лицам. Толком разглядеть или хотя бы сосчитать людей в этом обманчивом освещении было трудно, почти невозможно.

Подпольщики — вовсе, как оказалось, и не страшные, а скорее уставшие, измотанные — сползались на огонь, будто истосковавшиеся по свету узники. Все вооружены. Но очень?очень убого. Дубинки да короткие ножи. Да два копья на сучковатых палках. Да пара простеньких луков. Да одна ржавая сабля. На весь отряд. Доспехов нет. Щитов и шлемов тоже. С настоящим оружием у этих бойцов невидимого фронта было туго.

— Здесь воины, ремесленники, торговцы, дехкане… — негромко произнес старый араб. — Те, кто слишком много потерял. И кому терять больше нечего. Их семьи погибли. Их сердца жаждут мести.

Сарацин говорил. Бурцев слушал…

В отряд Мункыза входили и мусульмане, и христиане. Не было разве что иудеев: евреев немцы перебили всех поголовно, как только захватили город. Бойцы иерусалимского сопротивления через доверенных лиц поддерживали связь с повстанцами, рыскавшими по Святой земле, снабжали их информацией обо всем, что происходит в логове Хранителей и тевтонов, а также сами периодически совершали вылазки. Нападать на позиции германцев или на немецкие патрули для плохо вооруженых горожан было смерти подобно — смерти бессмысленной и ненужной. Поэтому главной целью подпольщиков становились дома сарацинских «полицаев».

А уж мунафиков вырезали безжалостно, часто — вместе с семьями. В ответ немцы устраивали показательные акции возмездия на улицах и рынках Иерусалима. Кровь за кровь. Террор за террор… И разомкнуть этот круг уже невозможно.

Городские партизаны гибли часто, однако тайные подземелья иоаннитов не пустовали. После каждой карательной операции в городе появлялись новые мстители. Мстители искали убежище и соратников. Кто очень хотел, кто хотел по?настоящему — находил.

Глава 43

Рассказ Мункыза прервал громкий стук. Били железом о железо. Где?то неподалеку. Звонкое эхо металось по подземелью.

— Что это? — вскинулся Бурцев. — Кто это?

— Франсуа, — даже в неверном свете факела видно было, как побледнел вдруг Мункыз. — Франсуа де Крюе. Он остался с вашим оружием.

— И что же твой Франсуа делает с нашим оружием?

— Н?н?не знаю.

Алхимик схватил факел, побежал на звук, освещая дорогу. Бурцев, спотыкаясь и матерясь, ринулся следом.

Тридцать шагов прямо…

Сзади слышался топот, чьи?то возгласы. Бежали, натыкаясь друг на друга, подпольщики, дружинники.

Десять направо… Узкий проход. Проем без двери. Небольшое помещение… Старик не входил — стоял, замерев, на пороге. Светил факелом. И в пляшущих отблесках Бурцев увидел…

Большие глиняные горшки. Закрытые, выставленные вдоль стен. Тоже какой?нибудь алхимический эликсир?

Маленькие масляные лампадки в глубоких стенных нишах. Их огоньки чуть тлели на кончиках фитильков и света почти не давали.

Сваленное на полу оружие, аккуратно уложенные снаряды. Да, это их добро. Вся тайно ввезенная в город контрабанда. Стоп! Нет, не вся! Булавы не хватает. И еще — «шмайсеров».

Распятие на голой каменной стене. А под распятием кряжистый длинноволосый усач в стеганом гамбезоне?поддоспешнике, как заведенный, поднимал и опускал булаву Гаврилы Алексича. Опускал на немецкие пистолеты?пулеметы. На то, что от них осталось. И при этом истово бормотал по?латыни. Молился…

Идиот! Бурцев отпихнул оцепеневшего Мункы?за, прыгнул вперед, повис на занесенной палице. Свалил незнакомца.

Они катались по полу, рыча и брызжа слюной. Разбили два горшка. Один — с темным сыпучим порошком, другой — с вязкой липкой жидкостью. Мункыз что?то кричал — негодующе и требовательно. Бурцев не слушал. И не отпускал противника, пока не отобрал оружие Гаврилы. Ох, как хотелось вмазать булавушкой по бледной усатой физиономии! Но чьи?то сильные руки уже оттаскивали Бурцева в сторону. Оттащили…

Бурцев вырвался, встал на ноги. Тоскливым взглядом окинул искореженные останки «шмайсеров». Ме?тал?ло?лом! Не стрелять из них больше, не бить фашистов. Зря только везли в Иерусалим!

— Мункыз, что за дела?! – яростно прохрипел он.

За алхимика ответил незнакомец в поддоспешной стеганке. Услышав немецкую речь, усач подскочил с пола, пригладил растрепанные волосы, оскалился щербатым ртом. И тоже прошпрехал — гордо, самоуверенно:

— С молитвой на устах я уничтожил твое дьявольское оружие, презренный колдун! Теперь ему не сгубить ни одной души.

— Да уж не сомневайся — теперь нипочем не сгубить, — огрызнулся Бурцев. — А за презренного колдуна сейчас в морду получишь, понял?

Щербатый, усатый, волосатый пошел пятнами, сжал кулаки.

— Ты… я… я… ты… Я вызываю тебя…

— В любое время, в любом месте!

— Прекратите! — Мункыз сунул факел в чьи?то руки, встал между Бурцевым и разгневанным усачом.

— Зачем ты впустил сюда слуг сатаны, Мункыз! — набросился незнакомец на старика?алхимика.

— Успокойся, Франсуа, к шайтану они не имеют никакого отношения.

— Они принесли адово оружие! Это немецкие колдуны!

— Уверяю тебя, ты ошибаешься.

— О нет, это ты ошибся, открыв пред ними наше убежище. Ты поверил их лживым речам, так? Но разве не известно тебе, насколько хитер и изворотлив может быть враг рода человеческого? Их следует изничтожить, пока не поздно. Всех до единого! А их богопротивное оружие…

— Слышь, ты! — взорвался Бурцев. — Я вот тебя сейчас самого так изничтожу!

— Хва?а?атит! — вскричал Мункыз. — Не тешьте нашего общего врага междоусобными распрями.

Бурцев взял себя в руки. Действительно… Давно ли сам разнимал Бейбарса с Бурангулом и читал им мораль. Да и грешно обижаться на убогого?то. А в глазах незнакомца плясала сумасшедшинка. Чем?то сродни той, что Бурцев видел во взгляде юродивого, повешенного у Иосафатских ворот.

Усач в гамбезоне тоже остывал. Злобно зыркал, пыхтел воинственно, однако драться уже не лез.

— Познакомься, Василий?Вацлав, это Франсуа де Крюе, — со вздохом представил Мункыз. — Доблестный рыцарь ордена Иоанна Иерусалимского, воин белого госпитальерского креста. Входил в отряд каида?магистра Гийома де Шатонефа, павшего под Аккрой. Франсуа — рьяный и непримиримый противник Хранителей Гроба. Иногда даже слишком рьяный и слишком непримиримый.

Мункыз покосился на разбитые «шмайсеры».

— Мне жаль, что так вышло.

— Мне тоже, — буркнул Бурцев. — Этот Франсуа…

— Достойнейший воин. Когда шла битва за Эль Кудс, он прикрывал отход своего каида и был ранен. Я спрятал его у себя, излечил и…