Рыцари рейха - Мельников Руслан. Страница 58

— Вацалав?! — позвал Бурангул.

Глазастый лучник-юзбаши указывал на море.

Е-пс-с-с! Уже послали. Несколько точек вынырнули из-за песчаной косы, рассыпались по водной глади. Точки приближались — медленно, осторожно. Переставали быть точками, обращаясь в венецианские парусники и галеры... А нехило! На них что же, весь флот республики бросили? Проверку на вшивость устроили? Психологическую атаку? Ну-ну...

Неподвижный «раумбот» сидел на мели кормой к противнику. И весьма кстати... Бурцев встал к двадцатимиллиметровке. Повертел пулемет, пощелкал железками, проверил. Все в порядке! «MG. С/38» от удара судна о мель не пострадал. Зенитный лафет с клеймом «L. С/38» — тоже. Станина позволяла легко ворочать громоздкое — семьсот-восемьсот кг — орудие во все стороны. И по горизонтали, и по вертикали. Максимальный угол подъема был обычным для большинства немецких зениток: плюс восемьдесят пять, что позволяло даже с близкого расстояния расстреливать высокие береговые цели. При этом минимальный угол был снижен до минус двадцати пяти. Тоже очень удобно: можно всадить очередь под ватерлинию противника хоть при абордажной схватке.

В авангарде венецианского флота шел «Буцентавр». Оцарапанный бок, несколько недостающих, сломанных «раумботом» весел и ручной пулемет на носу галеры... Да, вряд ли этот плавучий дворец спешил сейчас на древний обряд обручения с морем.

О том, кто заправляет флотилией, гадать не приходилось. Синьора Типоло завалили, затоптали во всеобщей панике. Сенаторы-аристократы разбежались. Венецианские гвардейцы со своими кондотьерами — тоже. Остаются немцы — больше некому. Конфисковали, небось, Хранители Гроба и братья ордена Святой Марии корабли, что получше, загнали на суда перепуганных морячков да гребцов, кого поймать смогли, — и полный вперед. Под тевтонскими мечами и «шмайсеровскими» стволами.

С «Буцентавра» ударила пулеметная очередь. Первая, предупредительная: пули просвистели над катером.

— Рус, сдавайся! — донесся усиленный мегафоном голос. — Ты есть деваться некуда! Ты есть сопротивляться бесполезно!

Ага, как же! Бесполезно! Рано растыкались, мля! И предупредительной пальбой воздух сотрясаете понапрасну, мать вашу!

Бурцеву предупреждать было некого. И терять — нечего. А потому он бил на поражение сразу. Бил, пока не опустошил магазин. А опустошив, перезарядил пулемет и добавил снова. И еще раз перезарядил. И опять — частыми короткими очередями...

С парусников и галер отвечали редко. Не мудрено! Зенитная двадцатимиллиметровка все-таки посолиднев ручных пулеметов и «шмайсеров» будет. Шмаляла она не пулями даже, а стограммовыми снарядиками, которые прошивали деревянные венецианские кораблики навылет — от носа до кормы. И до четырехсот выстрелов в минуту эта машина выдавала исправно, даже с учетом перезарядки. Так что...

Бурцев и сам едва не оглох от лая кормового орудия и команду свою перепугал до полусмерти. Но — нормалек! Изрешеченный «Буцентавр» тонул. Шла ко дну еще одна галера поменьше. Заваливались на бок два парусных когга. С других судов — изрешеченных и относительно еще целых — в панике бежали венецианские мореходы. Люди так и сыпались за борт, в надежде добраться до берега вплавь.

А Бурцев расстреливал неповоротливые плавучие мишени, как в тире: неторопливо, вдумчиво, со вкусом, с расстановкой, короткими — в три-четыре патрона — очередями. Корабли тонули, и, в конце концов, за венецианцами последовали немцы. Братья Святой Марии срывали доспехи. Хранители Гроба избавлялись от громометов. И те и другие налегке прыгали в воду. Прыгали, прыгали...

Брошенные командой, лишенные управления суда, неудачно поймав парусами ветер, переворачивались. Две-три полузатопленные посудины летучими голландцами дрейфовали в открытое море. И лишь с полдюжины быстроходных коггов арьергарда, вовремя выйдя из-под обстрела, благополучно скрылись за песчаной косой. Остальные... В общем, Венеция сегодня осталась без флота. А какая теперь фашистам польза от морской республики, лишенной кораблей?

Бурцев еще раз глянул через прицел на уходящую под воду корму «Буцентавра», процедил сквозь зубы:

— А вот не будет вам сенсо...

Но и радости от победы тоже не было. Наоборот — кошки скребли на душе. Теперь враг к катеру, застрявшему на мели, конечно, не сунется. Теперь он их попросту возьмет измором. М-да, ситуация... Добираться до берега вплавь? Далековато вообще-то, и к тому же наверняка их там будут ждать. Значит, что? Значит, куковать на островке-«раумботе» и ждать голодной смерти? В любом случае — Палестины им уже не видать как своих ушей. А ему не видать Аделаидки. Нет! Бурцев тряхнул головой. Он так не согласен.

— Славно! Ох, славно ты их, Василь! — ликовал Дмитрий.

Новгородский сотник аж пританцовывал возле зенитки.

Бурцев не ответил. Ушел в рубку. Злой и мрачный. Столкнулся в дверях с Джеймсом, вытаскивавшим труп камикадзе-моториста.

— Как дела, капитан-воевода?

Бурцев ответил как есть. Запомнившимся итальянским словечком ответил:

— Мерда!

Джеймс понимающе хмыкнул:

— Значит, пора держать совет. Как там у вас, у русичей, говорится? Одна глава хорошо, а много...

— Больше, — буркнул Бурцев.

Глава 64

Многоголовый совет пришел к нехитрому решению: ждать прилива.

Ждать и догонять — нет ничего хуже! Впрочем, Бурцев себе дело нашел. Сгреб корабельные бумаги, которые пытался выбросить за борт пленный эсэсовец. Сложил в стопку. Почитаем. «Дойч» он знал не ахти — на слабенькую троечку, но читать с грехом пополам в школе научился. А здесь, в тринадцатом столетии — так уж сложилось, — его научили и понимать, и говорить по-немецки не хуже самих германцев. По-старонемецки, точнее. Ничего, придется совмещать старые и новые знания. Может, и выйдет что путевое.

Бурцев выставил из рубки всех. Приказал хмуро:

— Вскрывайте пока трюм. Только без меня вниз не лезьте.

— Без ключа вскрывать? — спросил Бурангул.

— А где я ключ возьму? — огрызнулся он. — Рожу, что ли? У Гаврилы вон есть ключик — булава называется. Авось хватит. И все! Мне не мешать. Воевода думать будет.

Бурцев заперся в рубке, стараясь не обращать внимания на гулкие удары тяжелой булавы о палубный люк. Карты, судовые журналы и бумаги из планшета он бухнул на штурманский стол. Вот ведь елы-палы! Читать все это — не перечитать. Но осилить нужно. Бурцев пробегал рукописные и печатные тексты с той скоростью, на которую только способны были его глаза. Понимал через слово, но общий смысл улавливал. И для начала просто сортировал бумаги.

Так, судовую роль — в сторону. Список экипажа его не интересовал. Машинный журнал со скупыми пометками вахтенного механика, свидетельствовавшими о безупречной работе двигателя, — под стол. Тоже ничего интересного... Туда же полетела и подробнейшая опись корабельного имущества, боеприпасов и снаряжения, в которой почему-то ни словом, ни полусловом не упоминался запертый в трюме груз. А вот разграфленный и только-только начатый шканечный журнал показался более увлекательным чтивом. И радиотелеграфный журнал. И тексты радиограмм. И приказы с совсекретными грифами. И отчеты. И личный дневник капитана. И большой запечатанный конверт с надписью: «Вскрыть по выходе из Венеции».

Что ж, они из Венеции вышли. Бурцев вскрыл конверт. «Кляйне атоммине» — вот что сразу, с первой страницы, с первого абзаца резануло глаз. Он зажмурился. Проморгался. Но нет — не привиделось, не почудилось. Угловатой латиницей, черным по белому на плотной бумаге со свастикой выведено: «Кляйне атоммине». Бурцев снова прикрыл веки, стараясь успокоиться, утихомирить бешено колотящееся сердце. Не получалось Е-пэ-рэ-сэ-тэ! Кто-то намеревается развязать ядерную войну в тринадцатом столетии. С ума сойти можно!

Еще несколько секунд он вообще не мог ни читать, ни думать. Не слышал даже, как Алексич на палубе взламывает трюмовый замок. Только — бум-бум-бум! — билось о ребра и — тук-тук-тук — часто отдавалось в висках. Вундер-ваффен, вундер-ваффен, вундер-ваффен... Атоммине, атоммине, атоммине... Так вот ты какое, чудо-оружие Третьего Рейха!