Тайный рыцарь - Мельников Руслан. Страница 35

— Ну, как знаешь… Честный бой насмерть или…

Еще одна многозначительная ухмылка.

Э-э-э, нет, хватит! Тут — без вариантов! Бурцев тоже зло осклабился под лицевой пластиной трофейного топхельма.

— Насмерть! — донесся еще один рык из-под шлема тайного рыцаря.

Некстати вспомнился располовиненный надвое крестоносец — тот самый, что пал возле прусского селения от страшного удара вестфальского рыцаря. А плевать!

— Насмерть! — еще раз повторил Бурцев. Твердо и решительно.

И все же насмерть в этот раз у них не получилось.

Глава 40

Зрелищный гештех пришлось прервать на не столь эффектную и более продолжительную схватку конных мечников. Дитрих фон Грюнинген воспротивился было нарушению регламента копейных поединков. Но тут уж реванш взял Герман фон Балке. Пожилому ландмейстеру не терпелось увидеть поверженным нового фаворита, молодого соперника-ливонца. Отпускать фон Берберга победителем тевтон не желал. Епископ Вильгельм Моденский лишь растерянно развел руками. И то верно: кто вправе отказать двум рыцарям, изъявившим желание биться насмерть на мечах, если у одного из них нет копья? Неписаные правила светских турниров не в силах отменить даже папский легат.

Старший герольд, повинуясь кивку фон Балке, объявил о схватке. Распорядитель турнира долго и витиевато представлял вестфальца. О Бурцеве не было сказано ни слова. Да и что тут говорить, коли не видно ни герба, ни рожи. Тайный рыцарь — он и в Африке тайный рыцарь. И в Пруссии тоже.

Толпа выжидала. Люди заметно поутихли. Зрителей весьма озадачил неожиданный вызов. А может быть, дело в другом? Может, для одного турнирного дня второй тайный рыцарь с безгербным щитом-пустышкой — это уже чересчур? Или замирать сердца заставляет грозный вид боевого оружия?

Бурцева, впрочем, реакция окружающих не интересовала. Другая была сейчас забота у бывшего омоновца. На противоположном конце ристалищной площадки гарцевал потенциальный любовничек его законной супруги. Все еще страстно любимой, между прочим.

Ишь, как выеживается, как красуется, гад, перед трибунами! А там — Аделаидка! Родная, милая Аделаидка с идиотской жестянкой на голове стреляла широко распахнутыми глазками по сторонам. Вроде бы и испуганно, но в глазах тех все равно — радостные бесенятские огоньки. И довольная улыбка на губах.

Как показалось Бурцеву, ему ничего не светит при любом исходе боя. Аделаида гораздо чаще поглядывала на своего обожаемого Фридриха. И восторга в тех взглядах было поболее. На долю же мужа без герба, замка и имения доставалось лишь неодобрительное покачивание прелестной головки. Да еще снисходительная жалость: бедный-бедный неудачник… Ну и как драться под таким взглядом любимых глаз?

Или не драться вовсе? Уйти? Уступить — трусливо и благородно одновременно? А не дождетесь, хэр фон Берберг! То, что немцу удалось охмурить наивную девчонку и вскружить ей голову россказнями о счастливой жизни в далекой Вестфалии, сейчас лишь распаляло Бурцева. Сам-то он ни говорить красиво не умел, ни обширными землями прихвастнуть не мог. Но нутром чуял — никогда не полюбит ведь злосчастный Фридрих молодую красивую полячку так, как любит ее он. Ну не дано это бравому вестфальцу — и все тут!

Свое копье Фридрих передал лупоглазому оруженосцу, однако ленточку Аделаиды оставил при себе. С острого наконечника она перекочевала на рогатый шлем фон Берберга. Повязана заново — красиво и прочно, цепким изящным бантиком. Чтоб все видели, кого еще до поединка в этом споре предпочла королева турнира. И чтоб Бурцев видел — да, чтоб он видел, в первую очередь.

И он видел. Хорошо видел сквозь узкую смотровую щель шлема зеленую полоску на грозном роге вражеского топхельма. Подобной символической перевязью некоторые тупые дизайнеры иногда Украшают крупногабаритные подарки. Ну что ж, будет тебе подарок, Агделайда Краковская! Голова немецкого пижона в железном ведре. Ты уж не серчай, дорогая, — иначе нельзя. Бурцев дал себе слово во что бы то ни стало сорвать ленточку жены с вражеского рогатого шлема. Пока у самого, блин, рога не повырастали.

Короткий взмах сигнального флага. Уносящий ноги герольд. Стремительный галоп. Сшибка.

Кони ударили друг друга грудь в грудь. Надрывное ржание. Содрогнулись и земля, и небо…

Меч — не копье, которое нужно лишь направить поточнее и держать покрепче. Вложить в удар тяжелого клинка всю мощь разогнавшейся лошади и собственный вес — сложнее. Но Бурцев очень старался. Вспомнились упражнения с омоновской дубинкой, и взгужевежевские уроки пана Освальда, и многочисленные кровавые сшибки. Рассечь! Привстав на стременах, он рубанул первым. Развалить! Ударил со всего маху, со всей дури. Располовинить! Звон-звон-звон… Дзинь-дзинь-дзинь…

Видно, все же недостаточно сильно он обрушил на врага крепкое заточенное лезвие. Или недостаточно умело. Или недостаточно точно. Фон Берберг покачнулся в седле, однако обитый железом щит вестфальца выдержал, отклонил вражеский клинок. Не должен был, но…

Разочарованно скрежетнув, меч скользнул с гербового медведя, ушел в сторону. Снова поднимать его — дело, требующее целой вечности. В отчаянии Бурцев попытался хоть как-то подцепить врага обратным взмахом — снизу вверх. Куда там! В таком ударе нет уже прежней силы. Противник играючи отбил клинок нижним краем щита.

Лошади и всадники закружились в диком танце воинственных кентавров. Сверху на Бурцева рухнул меч — Фридрих фон Берберг нанес ответный удар. Один-единственный…

Только бойцовский инстинкт рукопашника уберег бывшего омоновца, когда щит в его руках вдруг развалился на две половины. И треснула задетая клинком лицевая пластина шлема. И перед самыми глазами мелькнуло острие вражеского меча. Бурцев резко отшатнулся, выгнулся за заднюю луну седла. Тем и спасся.

Страшный удар рассек переднюю седельную луку. Едва не задел то, что каждый мужик ценит больше всего. Затем полоснул по попоне и холке коня… Глубоко полоснул.

Слава Богу, несчастное животное с перебитой шеей пало не сию же секунду. Слава Богу, длинные шпоры не зацепились за сбрую. Он успел высвободить ногу из стремени, чуть приподнять и вытянуть ее, как показывал однажды юзбаши Бурангул. Нехитрый прием степняка, падающего с раненой лошади, сработал. Когда его конь, умирая, лупил копытами воздух, Бурцев откатился в сторону. Главное тут — не выпустить меч. Он не выпустил.

Вскочил под звон собственной кольчуги.

В покореженном, разрубленном, сбившемся набок шлеме уже ни хрена не видать. А еще кровь сочится прямо в глаза с оцарапанного лба… Шлем — на фиг! Сорванный с головы топхельм покатился в грязный плотный снег. Ох, и крутой, блин, у фон Берберга клинок! Мало того, что и щит, и шлем расколол с одного маха, так еще вон и клок кольчужного рукава вырвал преизрядный: левая рука ныла и кровоточила. Но вроде пока слушалась.

Бурцев стряхнул остатки щита, перехватил свой меч обеими руками. Полуторные, хорошо сбалансированные за счет округлого увесистого навершия на конце рукояти, рыцарские мечи — вещь удобная. Хочешь — бейся одной рукой, уповая на щит, а коли нет щита — хватайся за рукоять двумя.

Позолоченные шпоры на тяжелых сапогах (старые добрые омоновские берцы-то давно уж износились) царапали снег и землю, обрастали грязью. Быстро передвигаться в пешем бою с такими колодками на ногах — немыслимо. Значит, осталась одна надежда — на руки. Если его с ходу не затопчут конем, можно будет ударить хотя бы разок. А если очень повезет — добавить еще.

Топтать пешего соперника конем благородный Фридрих фон Берберг не собирался. По крайней мере, перед дамой сердца и почтеннейшей публикой. Вестфалец придержал разгоряченного скакуна, спешился. Тоже сбросил топхельм, оставшись в легкой стальной каске поверх кольчужного капюшона и войлочного подшлемника. Что ж, это уже не только благородно, но и разумно. В продолжительной пешей рубке лицом к лицу требуется больше обзора, чем в разовых конных сшибках.