Темный Набег - Мельников Руслан. Страница 44
Взгляд Всеволода скользнул по обнаженным клинкам с серебряной насечкой. Дружинники все же успели схватиться за оружие, но в этот раз сталь с белым металлом не помогла. Почему? На искаженных лицах мертвецов – смешанное выражение ненависти, страха и боли. Страха – меньше. Ненависти – больше. Лютой, жуткой ненависти.
И все лица – бледные. Ни кровинки. И – ни капли крови на телах. И – на полу тоже нет. Пролитую кровь здесь слизали. А не истекшую высосали.
Да, крови – не было.
Были полностью обескровленные трупы.
Испитые! Все до единого – ис-пи-ты-е!
А Эржебетт?
Всеволод толкнул дверь, перед которой случилось неведомое и страшное. Толстые дубовые доски поддались. Дверь не заперта! Дверь распахнулась.
И за той дверью…
Пусто! Развороченная кровать Эржебетт. (Неподъемный сундук – на месте. Лавка – перевернута. То ли отодвинута, то ли отброшена в сторону.) Скинутые с ложа медвежьи шкуры. И – никого.
Он все же зачем-то крикнул в пустоту голых каменных стен:
– Эржебетт!
Тишина в ответ. Молчание. И спрятаться в аскетической полумонашеской полукелье – негде. Ну, почти негде.
Под узкими полатями?
Нет.
Под столом?
Нет.
За сундуком и опрокинутой лавкой?
Нет.
В сундуке?
Никого.
Нигде.
Нет.
Только тела верных дружинников, испитые досуха – у порога. Тела славных бойцов, до конца выполнивших приказ воеводы. И павших не в честном бою, а…
От чего, по чьей злой воле? Ответ был очевиден. Увы, слишком очевиден.
– Никак упырь, воевода!
Всеволод резко обернулся.
Илья. Стоит у двери. Смотрит округлившимися глазами. Кулаки сжаты. Правая щека чуть подергивается.
– Упырь, – утробно простонал в ответ Всеволод.
Или упырица…
Что уж скорей всего. Что уж куда как вернее!
Упырица в человечьем обличье, невесть как обличье это принявшая и сохранявшая столь долго. И все это время дурачившая ему голову. А иначе – как? Иначе почему Эржебетт не лежит вместе со всеми сухой обескровленной куклой. Почему нет ее здесь? Именно ее – почему? Почему дверь, всегда запираемая изнутри, открыта? Почему засов не взломан?
По-че-му?!
Илья поднял, было, на Всеволода глаза.
И тут же опустил. Не выдержал горящего взгляда. Промолвил тихо.
– Прости. Не доглядел, воевода…
«Не доглядел, воевода»?! Эх, Илья, Илья! Нет ни в чем твоей вины. И не так бы тебе нужно говорить сейчас. А «Воевода не доглядел!» – вот как. И не говорить – кричать о том надо. Орать. В голос. Воевода твой неразумный потому как виновен. Только он.
Десятник поспешно отступил в сторону, пропуская рванувшего с места Всеволода.
В коридоре стояли еще дружинники. Молча, со снятыми шеломами, с обнаженными головами стояли. И так же молча расступились перед Всеволодом, стремительно прошагавшим мимо трупов.
А он смотрел вперед. Только – вперед. Перед собой только. Лишь бы не смотреть в глаза своих воинов. Живых еще. И – паче того – уже мертвых.
Погубил! Он их погубил! Всех пятерых! Ни за что! Ослепленный пагубной страстью, не желавший прислушиваться к мудрым советам тевтонского старца-воеводы, не узревший очевидного.
Погубил! Полдесятка своих бойцов отдал на поживу коварной нечисти, прикидывавшейся… Э-э-э, да чего уж там! Все ведь ясно как Божий день. Дружинники несли стражу. Как положено – спиной к двери, лицом к коридору. И кто мог знать, что запертая дверца вдруг тихонько откроется и что на стражей… и что из-за той открытой двери…
А что – на стражей? Что – из-за двери?
Что явилось оттуда?
Кем же ты была? Кто ты есть на самом деле, проклятая Эржебетт? Неведомая тварь с лицом безобидной юницы и с глазами цвета мертвых вод, в коих, случается, видишь свое отражение перевернутым вверх ногами? И как ты одна, с незажившей раной в ноге, одолела пятерых прекрасно обученных и хорошо вооруженных ратников? Как могла так долго – и днем и ночью – скрывать свою истинную суть? Как одолевала неодолимую жажду крови? Как терпела солнце над собою и жгучее серебро доспеха на себе?
Да, много тут еще непонятного.
Но главное-то уже ясно.
Он вновь шагал по переходам, коридорам и лестницам внутреннего замка. Он бежал, царапая шпорами каменные ступени и плиты зал. Да только от себя-то не убежишь. Нипочем ведь не убежишь!
Эх, Эржебетт, Эржебетт! Величайшим счастьем будет для тебя, если не попадешься сейчас, сразу, под горячую руку. Да и после…
– Найду! – зло цедил Всеволод сквозь зубы. – Убью! Жестоко убью! Пять раз убью похотливую дрянь, темную сволочь. По разу за каждого испитого дружинника. Нет – десять раз по пять! Сто!..
Глава 37
Нa замковом дворе к нему подскочил обеспокоенный кастелян.
– Что-то случилось, э-э-э… брат Всеволод? На вас лица нет!
Вместо ответа Всеволод зыркнул на него исподлобья. Тевтон осекся, отшатнулся.
– Кто-нибудь входил в главную башню, Томас?
Однорукий рыцарь энергично замотал головой:
– Никого там не было. Все снаружи работали. Только ваши воины, которые…
«Охраняли упырицу…»
– А кто-нибудь, выходил? – перебил, недослушав, Всеволод.
– Откуда? – не понял тевтон.
– Из башни! Из внутреннего детинца!
– Нет, – растерянно хлопал глазами рыцарь.
– Кто-нибудь вообще покидал замок, пока нас не было?
– Ну… кто за стенами трудился – тот и покидал. Да еще кнехты из-под стен падаль вывозили… Вниз сбрасывали мертвую нечисть. Еще за дровами для рва в лес ездили.
– А дозоры? Дозоры на стенах были?
– На стенах – нет. Только на наблюдательной площадке донжона. Да ваш же дружинник там и стоит по сию пору. Еще один дозорный – над воротами. Никто бы не смог пройти через ворота незамеченным.
Через ворота – нет. Не смог бы.
Но если Эржебетт… тварь, прикидывавшаяся Эржебетт, в своем истинном темном облике столь же ловка, как прочие упыри, ей не составило бы большого труда спуститься по любой из замковых стен. Хотя… С донжона-то ее все равно бы заметили. Да наверняка заметили бы беглянку, сунься она дальше тына. Но…
«Кнехты из-под стен падаль вывозили».
… Но Эржебетт могла притаиться в телеге среди мертвых кровопийц.
И – вместе с ними? Со скалы? А что ей станется, твари темного обиталища, не боящейся ни солнечных лучей, ни белого металла…
Впрочем, такой твари трудно, наверное, спрятаться в груде дохлых упырей, истлевающих под солнцем. Такая тварь должна, наверное, отличаться от обычной темной падали.
Или не должна?
Или все же должна?
Ох, голова – кругом!
А ведь еще из замка…
«За дровами для рва в лес ездили».
…другие повозки выезжали. К какой-нибудь из этих телег Эржебетт тоже могла бы незаметно прицепиться. Меж колес где-нибудь, под днищем.
Могла… Да, вполне могла она тайком покинуть Сторожу. А могла и схорониться. Притаиться где-нибудь в укромном уголке. А что? В этом тоже есть смысл. Кровушки-то – свежей теплой и живой – нигде больше в разоренном эрдейском краю не сыскать. Только здесь, в Зильбернен Тор, в Кастленягро осталось. Немного.
Так зачем же от кровушки той далеко уходить?
– А в чем дело? – Томас встревоженно смотрел на Всеволода. – Что-то стряслось?
– Пять моих воинов убиты, – ответил Всеволод. И, подумав, уточнил: – Убиты и испиты.
– Иезус Мария! – выдохнул кастелян. Однорукий рыцарь аж переменился в лице, и сам сделался бледным – будто упырем испитым. – Замковый нахтцерер! Значит, все-таки правда? То, о чем говорят?
Всеволод тряхнул головой. Вряд ли то, о чем говорят в замке, правда. Правда – страшнее. Милая, беззащитная юница Эржебетт, так долго сдерживавшая свою жажду, и, в конце концов, не совладавшая с собой, – вот она, правда. Впрочем, Томасу об этом знать пока не обязательно. Об этом Всеволод хотел сейчас поговорить с другим.
Только-только въехавшие в Серебряные Врата тевтоны расседлывали коней. Однако магистра среди вернувшихся из вылазки орденских рыцарей Всеволод не видел.