Темный Набег - Мельников Руслан. Страница 48
А вот это – уже не эхо! И это – не обман напряженного до предела слуха.
Тварь там! Тварь ждет! Тварь выбрала место, чтобы встретиться с ними… Тварь зовет, подзывает… Что ж… Всеволод направился на зов. Быстро, почти бегом. Но – осторожно. С мечами, выставленными перед собой.
Шел не очень долго. Шел, пока не уперся в…
Дверь?
Неужто еще одна дверь?
Да, длинный, уставленный каменными саркофагами замковый склеп заканчивался проходом…
Куда?
Эта дверь тоже заперта. И тоже – снаружи. Но ведь крик-то раздавался из-за нее. Обилие загадок начинало утомлять сверх всякой меры.
«Может, заманивают? – промелькнуло в голове. – Ловушка, может? Но в чем она заключается?»
Всеволод тщательнейшим образом изучил дверь. Ага… Эта дверца – попроще, без железной обивки. И засов тут – поплоше. Крепкий деревянный брусок в широких пазах. Дубовый кажется. И все же дерево, не металл. Правда, на засов намотана железная цепь из толстых паяных звеньев. На цепи, разумеется, – замок. Но опять-таки поменьше того, который раскурочил сарацинский громовой порошок.
– Брат Томас, – позвал Всеволод. – Эта дверь…
– Она не открывается, – поспешно откликнулся однорукий кастелян. – Никогда.
Не открывается? Однако дверные петли, засов, цепь и замок смазаны и поблескивают жиром.
– Знаешь, брат Томас, а мне сдается, дверью все же кто-то пользуется.
– Это не так. Ее просто поддерживают в надлежащем состоянии.
– Что там? Потаенный ход?
Томас пожал плечами. Звякнул пустой кольчужный рукав под левой культей:
– Никакого хода за дверью нет.
– Тогда что?
– Тупик.
– И его закрывают на замок? – недоверчиво спросил Всеволод.
– Ну… вообще-то, в том тупике есть еще один…
– Что?
– Саркофаг.
– И кто же в нем погребен?
– Никто. Пока – никто. Мастер Бернгард завещал похоронить в нем себя, если… когда…
Томас запнулся. Перекрестился.
– Но будем уповать на милость Божию. Ибо если погибнет мастер Бернгард, падет и весь замок.
Вот как? Отгороженный от общих погребений одиночный склеп. Место будущего упокоения предусмотрительного тевтонского магистра, который при жизни подготовил себе достойное посмертное убежище. Но почему же оттуда…
– Э-э-э! О-о-о!
… кричит кто-то, чей голос очень смахивает на голос Эржебетт?
– Я полагаю, у тебя и от этой двери нет ключа, – задумчиво произнес Всеволод, – не так ли, брат Томас?
– Я же сказал – это склеп мастера Бернгарда, – ответил кастелян. – Никто, кроме него самого, не имеет права сюда входить.
– Никто? – криво усмехнулся Всеволод. – Совсем-совсем никто?
– Э-э-э! – вновь отчетливо донесся из-за двери звонкий девичий голос.
Девичий…
Но вот из чьих уст он исходит на самом деле?
– Никто не должен там находиться, – все сильнее и сильнее бледнея, бормотал Томас. – Мастер Бернгард запретил…
– Но кто-то же там находится!
Значит, и им тоже придется войти внутрь. Что бы там ни было, но этот загадочный склеп в склепе нужно вскрывать. Благо, преграда не столь уж и несокрушимая. Здесь можно обойтись и без сарацинского порошка.
– Надеюсь, мастер Бернгард не очень обидится, если я…
Всеволод поднял мечи.
– Что ты делаешь, ру…
Скорый, сильный рубящий удар.
Звон.
Треск.
– …сич?!
Второй удар.
Звон.
Треск.
И – прежде, чем однорукий кастелян успел что-либо предпринять, – третий.
Трех ударов оказалось достаточно.
Боевая серебрённая сталь разрубила железную цепь и разнесла в щепу дубовый засов. Неповрежденный, но бесполезный уже замок упал к ногам Всеволода.
– О-о-о! Майн готт! – тихонько простонал кастелян.
– Не огорчайся, брат Томас. Твоей вины в случившемся нет. Если доживем до утра, объясняться с мастером Бернгардом буду я. А пока…
Всеволод пинком распахнул дверь. Занес оружие, готовый рубить все, что движется. И…
И застыл на пороге.
Глава 40
Никакого потаенного хода здесь, в самом деле, не было. Было высеченное в скальной породе небольшое помещение. Посередине – массивный, опять-таки из цельной скалы рубленный гроб.
Саркофаг.
Еще один.
Последний.
Внутри – глубокая ниша, прикрытая сверху двумя соединенными воедино решетками. Одна – стальная. Вторая – литая из чистого серебра. Толстые прутья прихотливо переплетены друг с другом. Настолько часто, что сквозь них не сразу и разглядишь, что… кто покоится внутри. Из прутьев к тому же густой щетиной торчат острые шипы. В разные стороны торчат. И вовнутрь. И вовне. Стальные, серебряные…
Чем-то эта конструкция напомнила Всеволоду ведьмино ложе, из городской темницы Сибиу. Только шипов здесь было поболее. И выглядели они повнушительней.
Предназначение всех этих колючек яснее ясного. Кому-то очень не хотелось, чтобы закрытую гробницу вскрыли незваные гости, из какого бы обиталища они сюда не явились. Или чтобы тот, кто внутри, не выбрался наружу…
Интересно, что замка на двойной шипастой решетке не было. Решетка – забита, заклепана. Наглухо, намертво. Как камера смертника, обреченного гнить в своей темнице до скончания веков.
А кто-то уже светил факелом. Кто-то заглядывал через плечо Всеволода. И через крышку-решетку, под которой едва угадывались очертания…
– Эржебетт?! – воскликнул Всеволод.
И сразу же в ответ – нечленораздельное, счастливое:
– А! А! А! – частое, прерывистое, словно запыхавшаяся собачонка дышит. – Э! Э! Э!
Так и есть! Она!
И уже можно разглядеть детали.
Решетка была и не решеткой вовсе, а целой клеткой, вставленной… вложенной в нишу гробницы. И клетка та тщательно подогнана под размеры саркофага. Сверху имелись специальные ручки, позволяющие при необходимости вынуть этот ощетинившийся шипами гроб из каменного узилища.
Сама Эржебетт – обнаженная, беспомощная – неподвижно лежала внутри, в клетке. И не просто так лежала, а была зажата в чудовищных деревянных тисках на туго закрученных стальных болтах.
Жутковатый инструмент… ЭТО было что-то среднее между колодками и латами, между дырявым ящиком и давильным прессом. ЭТО вцепилось мощными челюстями в хрупкое тело. Вцепилось и держало. Крепко. Мертво.
Да уж, челюстями… Только вместо зубов в тех челюстях – шипы. Опять шипы… Деревянные, правда, и не столь острые, как на металлической клетке. Скорее, тупые даже. Специально затупленные. Но тоже – частые, густые. Их хорошо видно сквозь широкие щели меж сегментами хитроумного пыточного механизма, во многом повторяющего контуры человеческого тела.
Нет, шипы-зубья эти не протыкали нежную кожу, но и не позволяли пленнице шевельнуться. Шипы были вдавлены глубоко, сильно. Не настолько сильно, чтобы пустить кровь наружу, но достаточно, чтобы оставить под кожей почти сплошную сетку обширных синяков. Внутренние синеватые кровоподтеки были всюду: на длинной шее Эржебетт, на ее упругой груди, на стройных ногах (с левой, – отметил про себя Всеволод, – содрана повязка и под коленом видна незажившая еще рана, в которую тоже впился зуб-шип), на плоском животе, на вытянутых вдоль тела тонких руках.
Только голова да кончики пальцев были свободны от деревянных зажимов. Да, и еще… Всеволод вдруг понял: а дерево-то не простое. И сами тиски, и впечатавшиеся в тело девушки шипы были рублены-тесаны-точены из осины.
Вот это точно ведьмино ложе. Самое что ни на есть.
Особое ложе.
Для особой ведьмы.
Для особо опасной темной твари.
Всеволод смотрел вниз. Всеволод видел…
Запрокинутое лицо. Заплаканное и радостное. Рыжие, цвета факельного огня, волосы – только грязные, слипшиеся, спутанные. Подрагивающие, шевелящиеся пальцы, безуспешно пытавшиеся дотянуться до него… Сквозь тиски, шипы, решетку.
И – огромные глазища. Полные слез, по-детски наивные, доверчивые, хлопающие длинными ресницами. Влажные темно-зеленые глаза. Очи цвета…
Цвета Мертвого озера.