Агент сыскной полиции - Мельникова Ирина Александровна. Страница 70

Что-то яростно и, кажется, упреждающе прокричал Тартищев. Но Лямпе, похоже, его не слышал. Лошадь, с разгона преодолевшая более пологий участок откоса, дальше пошла с трудом. Жандарм вытащил револьвер и навел его на Прохора. Полицейские и жандармы внизу вновь ощетинились ружьями. Тартищев опять что-то крикнул и безнадежно махнул рукой.

Прохор заметался по обрыву. Оглянулся и с тоской посмотрел вверх, но увидел Алексея и Вавилова. И тогда, взвизгнув, бросился с камня вниз на Лямпе. Лошадь заржала и отпрянула в сторону. Лямпе едва удержался в седле. Но Прохор проделал в воздухе замысловатый кульбит, которому опять же с двумя ногами позавидуешь, и уцепился руками за нижние ветви растущего ниже кедра. Раскачавшись, перепрыгнул на следующий, потом еще на один...

– Вот тебе и горилла! – произнес потрясенно Вавилов. – Руки-то, смотри, как у обезьяны, длинные да цепкие.

И Алексей вдруг вспомнил рассказ Марии Кузьминичны, которая отметила это особое умение Прохора Сипаева перемахивать с одной ветки на другую, с дерева на дерево... Теперь это ему пригодилось, даже вдвойне, потому что, как бы ни был он пронырлив и ловок, с одной ногой ему ни по каким статьям от погони не уйти...

– К Провалу пытается махнуть! – усмехнулся Иван. – Вот там-то мы его и стреножим!

Полицейские и жандармы внизу галдели и задирали головы, наблюдая за столь необычным перемещением Прохора. Кедры росли часто, и ему не составило особого труда преодолеть с десяток деревьев, но дальше шло большое безлесное пространство, и на его краю толпились всадники, радостно гомонящие и хохочущие от предвкушения удачи – Прохор шел к ним в руки, хотя и не совсем обычным способом.

И на том его попытки уйти от погони наверняка бы и закончились, но опять вмешался случай. Вряд ли самому Лямпе снова захотелось проявить геройство, скорее всего, зловредный сибирский овод цапнул его лошадь в неподходящее место. Она нервно дернула головой, захрапела, взлягнула и понесла вдруг хозяина как раз мимо того дерева, на котором и должна была закончиться свободная жизнь Прохора Сипаева. Возможно, лошадь пролетела б вскачь до самой поляны, но Лямпе натянул поводья, поднял ее на дыбы, и в это мгновение Прохор раскачался на ветке и прыгнул на штаб-офицера сверху...

Вавилов с остервенением пнул первый попавшийся под ногу булыжник, издав при этом ясно переводимый набор звуков (быстрый выброс воздуха через рот и ноздри, говорят, и породил самое известное русское слово), уже без слов махнул Алексею рукой с зажатым в ней револьвером и помчался навстречу Тартищеву, который тоже что-то ожесточенно кричал им снизу, но из-за всеобщего гвалта и совершенно взбесившегося эха они его не слышали.

А Прохор, точно любимого сына, обхватил Лямпе сзади, вырвал у него поводья и на полном скаку прорвался сквозь толпу полицейских и жандармов, пустив жеребца в карьер так, что мелкие камни веером взмыли из-под копыт. В несколько мгновений он достиг противоположного края пустоши и, издав свой трудно передаваемый крик, вдруг поднял коня на дыбы. Пытаясь избавиться от захвата, Лямпе трепыхнулся в его руках. Прохор покачнулся, но не упал. Оглянувшись на толпу все еще не до конца опомнившихся преследователей, он ухватил штаб-офицера за шиворот и выдернул его из седла...

Алексей проследил взглядом за мелькнувшими в воздухе щегольскими сапогами жандарма. Лямпе отлетел в сторону за груду камней, упал, но, судя по крикам, остался жив. Прохор тоже соскочил с лошади. Потеряв равновесие, едва удержался на ногах и тут же нырнул в заросли молодого пихтарника, укрывающего противоположный горный склон и совершенно непроходимого для лошадей.

С криками и руганью преследователи спешились и снова бросились в погоню.

– Ничего, зеленые ноги, – процедил сквозь зубы Иван, когда Алексей догнал его, – теперь уж точно никуда не денешься, чудило поганое! – Вавилов перешел на шаг и даже задержался у ручья: зачерпнул ладонью воды и с наслаждением выпил.

Наконец они поравнялись с Тартищевым.

– Алексей, Иван, к Провалу! Перехватите его у моста, а мы обложим здесь с трех сторон, чтоб ни влево, ни вправо, ни назад... – приказал он и, повернувшись, крикнул Ольховскому, показавшемуся из-за камней, в которые только что Прохор сбросил Лямпе: – Ну что там, Бронислав Карлович? Жив Александр Георгиевич?

– Жив, – махнул рукой Ольховский. – Ногу, кажется, только сломал. Олябьев его осматривает.

– Ну, слава богу, – вздохнул с облегчением Тартищев и сердито уставился на Алексея и Вавилова. – Что застыли, как сопли на морозе? Приказа не слышали?

– Так мост же снесло, Федор Михайлович, – пояснил Вавилов, – а через водопад ему в жизнь не перебраться.

– У тебя что, с устатку мозги расплавились? – почти вежливо справился Тартищев. – Мне тебя учить, кому он первому в руки должен попасть? Лямпе с копыт слетел, но Ольховский-то зуб на него по-прежнему точит. Так что одна нога здесь, другая там, но чтоб через полчаса Прохор сидел вот на этом камне! – хлопнул он ладонью по плоскому обломку и добавил: – И не сносить вам головы, если охранка шустрее окажется!

Они выскочили на взлобок горы, и Алексей отшатнулся назад, пораженный увиденным. Прямо под ними гора падала отвесно вниз, в заполненную водой гигантскую чашу, со всех сторон окруженную столь же высокими неприступными скалами. «То ли кратер древнего вулкана, то ли воронка после взрыва метеорита», – подумал Алексей. Но Вавилов, деловито рыскавший по краю обрыва в поисках безопасного спуска, объяснил:

– Говорят, лет пятьдесят назад здесь целая гора взяла и враз ухнула в тартарары. То ли старые медные рудники обвалились, то ли пещера... – Он перекрестился. – Теперь чуешь, какой водопад образовался! – Он ткнул револьвером в сторону мощного потока, падающего с отвесной стены справа от них. Над ним стояла высокая радуга, а из-за грохота пенящейся и бьющейся о камни воды приходилось кричать во все горло.

– Сама река под гору уходит, вон там, – рука Вавилова сместилась влево. – В детстве дед меня сюда бывало привезет и спрашивает: «Ну что, хочешь послушать, как черти в аду возятся и грешники дурниной орут?» Я – ухо к земле, а там и вправду шум, вой, грохот... Вода под скалой дорогу бьет и выходит наружу аж через десять верст. Мужики пробовали здесь бревна корявые сбрасывать, так они потом выплывали или размочаленные вдрызг, или ошкуренные добела... Во какая силища! Говорят, что Провал потому и не наполняется до краев, что дна у него вовсе нет... – Иван посмотрел вниз и тяжело вздохнул. – Видишь полоску гальки вдоль воды? Если Прохор спустится туда, то сможет уйти в пещеры, оттуда его никакими дымовухами не выкуришь. Старики говорят, одна аж до самого Каштулака тянется. Хотя, может, и врут, кто их знает? Охотники, знать, по неделе в некоторых бродили, да и мы в прошлом году два трупа в них нашли. Один господь ведает, чьи? То ли беглые какие заплутали, то ли пастухи... – Вавилов вновь перекрестился. – Непременно надо Прохора до водопада остановить. Смотри, – он неожиданно расхохотался и показал на столпившихся на краю обрыва жандармов, – вниз лезть дураков нет, а нас с тобой об этом никто и не спрашивает.

Ухватившись за выступающие над землей корни низкорослого кедра, Вавилов опустился на камни и заглянул под скальный карниз, нависший над обрывом. И, хлопнув себя по бокам, с несомненном восторгом выкрикнул:

– Ох и упрямый подлец! Ползет ведь!

Алексей лег рядом и тоже увидел Прохора. Тот почти висел над пропастью, цепляясь за ветви и корни растущих на откосе ив и ольховника. И не просто висел, а продолжал медленно и осторожно спускаться, скорее, скользить на животе вниз.

– Давай быстрее! Уйдет, стервец! – приказал Вавилов. И они помчались по кромке обрыва к тому месту, где он существенно понижался. Несколько агентов охранного отделения во главе с Ольховским пытались преодолеть скользкий участок. Они почти лежали на спине, упираясь пятками в глинистую, вперемешку с камнями почву, но в отличие от Прохора, едва лишь закрепились на поверхности, не спустившись вниз ни на йоту.