Александра – наказание господне - Мельникова Ирина Александровна. Страница 75

– Не городи чушь, а мальчиков надо отговорить от подобной затеи. Какая из нее жена, а тем более мать!

– А с лица воды не пить, Кирилл! Ты же постоянно твердил, что прежде всего ищешь мать своим детям, а когда они нашли себе добрую, заботливую женщину, ты спасовал. Видите ли, личные интересы возобладали! Так какого же черта ты тогда не в постели у этой напомаженной курицы Полины, а до сих пор сидишь в кабинете, не спишь? Или переживаешь, что тебе роды у старостихи не позволили принять? Смотри, эта девушка уже и в деревне нужна, твоим крестьянам, их женам и детям.

– Ты что, предлагаешь мне изменить свое решение? – с тихой угрозой в голосе спросил Кирилл. – Ты меня знаешь, я их не меняю. При всем при том, что ты сейчас наговорил, Полину обидеть я не позволю. Это у вас у всех какой-то кисель в головах. Я же с ней больше общался, и мнение определенное тоже уже успел составить. Если ты знаешь о ней что-то такое, что действительно может помешать нашей свадьбе, не темни!

– Хорошо! – Павел, исподлобья оглядев друга, усмехнулся. – Суди сам, стоит ли это твоего внимания. – Он отошел от стола, раскурил свою трубку, словно раздумывая, нужно ли продолжать разговор. – Ты обратил внимание, что в этом сезоне Полина еще не бывала в Петербурге, так же как и ее поганый братец, записной кавалер и куртизан. Отказаться от Палкинского трактира, Милютинских лавок, балов, променадов по Невскому, богатых покровительниц, наконец, и сиднем сидеть в ручинском [33] фраке и «боливаре» [34] в глуши только потому, что это имение князя Адашева? Почему вдруг такие жертвы, Кирилл? Думаешь, из-за любви к своей драгоценной сестрице? Сей господин ценит лишь самого себя и деньги, которых у него, кажется, кот наплакал. Выходит, есть у него своя корысть, чтобы у Полины Дизендорф в подпасках состоять!. Это одно наблюдение. Теперь второе. Хоть я и редкий гость на столичных балах, но ни разу, вот те крест, мне не довелось услышать, даже когда барон был еще жив, что Кирдягин родственник баронессе. А тут вдруг такая братская любовь; сдается мне, что не только братская... – Павел задумчиво наблюдал за вереницей дымовых колечек, выпущенных им изо рта.

Князь, стойко терпевший столь длинную тираду, паузу перенести не смог:

– Черт бы тебя побрал, Павел! Не тяни!

– Да не тяну я, просто обдумываю, как бы поделикатнее это сказать... – Павел сморщился и быстро заговорил: – Помнишь, на второй или третий день, как мы с ярмарки вернулись, кататься верхами ездили и ты рано к себе ушел. А мне что-то не спалось, потому и услышал вдруг тихие-тихие шаги по коридору. Спальня баронессы тогда неподалеку от моей была. Ну, я поначалу подумал, что это ты тайно баронессу навещаешь, выглянул, чтобы тебя утром на чистую воду вывести. Только, увы, другой в ту спальню прошмыгнул. – Павел с горечью и недоумением посмотрел на князя. – Вот такой конфуз со мной был, mon cher!

Побледнев, князь подступил к приятелю.

– Что же ты, негодяй такой, болтаешь? Он ведь брат ей, зачем же такую гадость собирать?

– Но-но, остынь! – Павел отвел от себя руки Кирилла и подтолкнул его к креслу. – Охолони! Я и сам так думал и потому до четырех утра не спал, чтобы конца их родственной беседы дождаться. Дождался! Она его в пеньюаре до порога проводила и в уста сахарные поцеловала. А днем все шею косыночкой прикрывала. Не помнишь разве? А ведь стоило, ох как стоило полюбоваться, что на этой шейке оставили все те же сахарные уста. Весьма красноречивое напоминание о бурно проведенной ночи. И если не ты ее в темном углу подловил, и не я, то кто, кроме ее драгоценного кузена, осмелился бы на такую безумную страсть?

– Поклянись, что ты ничего не придумал! – Князь приподнялся над своим креслом и вновь обессиленно опустился. Потер лоб, до сих пор скрывающийся под повязкой. – А впрочем, не надо! Я всегда тебе верил и сейчас верю. Сегодня же утром я потребую от нее объяснений.

– И она все толково и правдиво тебе объяснит. А Павел Верменич окажется жалким лгуном и интриганом. Мой тебе совет, не поднимай пока шум. Приглядись к ней и ее кузену. Возможно, я ошибаюсь и буду потом всю жизнь каяться, что помешал твоему счастью. – Приятель подошел к Адашеву и вдруг опустился перед ним на колени, взяв его руки в свои ладони. – Потерпи немного, я все узнаю об этой милой парочке. Есть у меня знакомые дамы, которым дай волю, они тебе за два дня полный отчет по обеим столицам составят: кто, с кем, когда и сколько раз...

Кирилл внимательно смотрел на друга и печально улыбнулся:

– Как бы мне хотелось, чтобы все это оказалось неправдой. Если бы ты только знал, насколько отвратительною я себя чувствую! Словами это не передашь! Совсем кажется, мозги набекрень съехали! Помнишь девочку около коновязи? Не выходит она а у меня из головы!..

– И поэтому решил забыться в Сашиных объятиях? – Павел поднялся с колен. – Вот это уже баловство! Недостойно и гадко вести себя подобным образом с бедной девушкой.

– Только не надо считать меня последним подлецом. Я уже повинтился перед ней...

– Ты только по этой причине ей от места не отказал?

– Честно сказать, – смутился Адашев, – я забыл, зачем ее приглашал. Но, с другой стороны, пожелай я это сделать, вы же все со света меня сжили бы...

– Скажешь тоже, – вздохнула Агафья, появляясь на пороге с полным блюдом пряженцев [35] и большой крынкой молока, – но всю бы жизнь тебе об этом поминали, особливо если ты эту холеру надумаешь за себя взять!

– И ты туда же, старая? – жалобно простонал Кирилл. – Этого ведь Пугачевский бунт, не иначе!

– Пугачевский бунт у меня в желудке, братец – воскликнул, радостно улыбаясь, Павел. – Я ведь не зря разговор про колбасы да вареники затеял. Есть я захотел, ну, просто невмоготу терпеть было! А за беседой все и забылось вроде.

– Ну, я пойду, – Агафья, прищурившись, вгляделась в мужчин, с аппетитом уплетающих под холодное молоко еще горячие пряженцы. – Матвей прислал парнишку. Велел передать, что у Дарьи двойня на этот раз, а Саша пока там задержится, возможно, до вечера. За роженицей понаблюдать.