Антик с гвоздикой - Мельникова Ирина Александровна. Страница 18

И лицо у Павлика – самое обыкновенное мальчишеское лицо. По-детски круглощекое, с пухлыми еще губами, но решительно обрисованным подбородком, который племянник очень любит задирать вверх при споре с маменькой, а теткой тем более. И волосы у него значительно темнее, чем у Наташи, и они не вьются, как у графа. И завивка их по утрам каждый раз выливается в настоящие наказание. Павлик ни в какую не желает сидеть спокойно, ойкает и сердится всякий раз, когда Марфуша потянет или дернет его за волосок. А без этого никак не обойтись, потому что они у него жесткие и непокорные и никак не желают ложиться как следует.

Хотя глазами он, несомненно, удался в мать. Но брови у него гораздо шире и гуще и пусть по форме похожи на Наташины, но почти срослись на переносице. И нисколько не напоминают брови отца, тоненькие и дугообразные, как у дешевой кокотки, но, кажется, куафер исправно их графу подправлял, так что какую они имели форму на самом деле, не знал никто, кроме, пожалуй, старой графини...

– Кажется, на тебя, – ответила она не совсем уверенно, – правда, я совсем не помню, какой ты была в детстве...

– Ах ты, лиса! – засмеялась Наташа и шлепнула сестру по спине. – Всегда найдешь, как оправдаться! – И беззаботно добавила: – На самом деле Павлик полностью походит на меня. Я на него иной раз смотрю и словно себя вижу в этом возрасте. И я его прекрасно понимаю, когда он просит научить его кататься верхом или управлять лодкой. Я хоть и была девочкой, но мне тоже хотелось научиться чему-нибудь этакому, чему барышень обычно не обучают. Тогда еще папенька не так сильно пил, у нас были свои лошади, и мы частенько выезжали за город покататься верхом. Он же меня и плавать научил, а маменька страшно боялась воды и, когда увидела в первый раз, что я плаваю, тотчас упала в обморок. – И Наташа весело расхохоталась, совершенно забыв о том, что в некоторые моменты поступала точь-в-точь как их незабвенная маменька, которая всего на свете опасалась, но в тяжелые минуты оказалась намного смелее и решительнее их отца...

Месяц уже переместился на другую сторону неба, когда сестры наконец вернулись в дом. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где располагались спальни, они весело пересмеивались. Ксения давно не видела Наташу столь оживленной и похорошевшей. Глаза ее сверкали, лицо раскраснелось. Волосы ее после купания растрепались, и длинные их прядки то и дело падали ей на лоб. И она совсем по-детски не убирала их рукой, а сдувала, а в какой-то момент вдруг не выдержала, приподняла юбку за края и крутанулась на каблуках, ну совсем как сама Ксения несколько часов назад, когда вздумалось ей затосковать о балах и танцах.

– Спокойной ночи, дорогая! – Они остановились рядом со спальней Ксении, и Наташа поцеловала сестру в щеку. – Прости еще раз, если я была груба с тобой!

– Ну что ты! – смутилась Ксения. – Я ведь тоже была не права!

– Значит, мы квиты? – улыбнулась Наташа. – И больше никаких обид и никаких ссор?

– Выходит, квиты! – Ксения обняла сестру в ответ. Они расцеловались и разошлись по спальням, не зная еще, что и прошедший, принесший им массу огорчений день, и предстоящая ночь станут поворотными в их судьбе.

– Барышня, где вы только бродите? Я тут чуть не заснула, вас дожидаючи, – встретил Ксению сердитый шепот Марфуши, стоило ей только перешагнуть порог и закрыть за собой дверь.

– Что случилось? – спросила та встревоженно. – Павлик?..

– Да все в порядке с вашим Павликом! – отмахнулась горничная. – Спит как ни в чем не бывало! Я уже раз пять проверяла! – Она с явным торжеством посмотрела на барышню и лукаво ей подмигнула: – Али спляшете сначала, али сразу отдать?

– Чего отдать? – опешила Ксения. – Говори, что у тебя!

– Письмо от милого дружка, вот чего! – Горничная потрясла в воздухе конвертом и, поведя плечом, обошла вокруг Ксении, приплясывая и выбивая дробь босыми пятками. К счастью, пол покрывал толстый ковер, иначе Марфуша всполошила бы весь дом столь необычными для него звуками.

– Какое еще письмо? От какого дружка? – еще больше растерялась Ксения. – Что ты выдумываешь?

– С чего мне выдумывать? – Марфуша сделала вид, что обиделась, и спрятала руку с конвертом за спину. – Дел у меня других нет, чтобы выдумывать! Сами, что ли, не видите конверт? – И она вновь потрясла им у Ксении перед носом. – Писано не по-нашенски, значит, от милого дружка!

– Господи, Марфа, что ты болтаешь? – рассердилась Ксения. – Сама знаешь, что по-нашенски или не по-нашенски никто мне не пишет, кроме Павлика. – Она изловчилась и вырвала конверт из рук горничной. – Дай сюда!

«Мадемуазель Ксении», – прочитала она надпись на конверте, сделанную по-французски незнакомой рукой. Сердце ее, казалось, подпрыгнуло, замерло на мгновение, а потом зачастило быстро-быстро, и ей даже почудилось на мгновение, что оно вот-вот выпрыгнет у нее из горла.

Она схватила ножницы, быстро надрезала конверт и вытащила четвертушку веленевой бумаги. Оглянувшись на Марфушу, которая молча, но с изрядным любопытством наблюдала за ней, Ксения негодующе фыркнула и подошла к лампе. В письме было всего несколько строк. Но они заставили ее зардеться и вновь оглянуться на Марфушу. Та, словно гусыня, вытянула вперед шею, стараясь заглянуть в листок, хотя только-только еще научилась складывать буквы в слова. И потому читала лишь, и то с грехом пополам, по-русски, но по-французски шпарила не менее лихо, чем сама Ксюша, и порой гораздо лучше Павлика.

Но Ксения тем не менее сложила письмо вчетверо и спрятала за корсет.

– Много будешь знать, плохо будешь спать!

– Зря вы так, барышня! – Теперь Марфуша обиделась всерьез. – Мальчонка из Завидова, тот, что письмо принес, всего часа три прошло как назад убежал. А перед этим чуть в руки Корнилы-управляющего не попался. Представляете, что было бы, если бы у него это письмо нашли? Только я сообразила и сказала, что это подпасок из Матурихи до меня пришел. Дескать, моей старшей сестры первенец. Он и впрямь на Гошку смахивает, так что Корнила Матвеевич поворчал немного для виду, но мальчонку проверять не стали. – Горничная сердито сверкнула глазами. – А вы говорите, не твое, мол, дело!

– Ладно, прости, – сдалась Ксюша и смущенно пояснила: – Пишет друг князя, Аркадий. Сообщает, что завтра они будут ждать нас с Павликом за озером. Князь станет учить его ездить на лошади верхом.

Ксения ойкнула и, прикрыв рот рукавом, боязливо оглянулась на дверь.

– Коли барыня про эти занятия узнает, нам несдобровать!

– Постараемся, чтобы не узнала! – После тех слов, которые ей написал в письме Аркадий, Ксюша почувствовала себя вдруг смелой и независимой, почти Жанной д’Арк, и, ответив Марфуше подобным образом, сама поднесла спичку к хворосту для костра, отрезав все пути к отступлению.

Глава 8

После ужина князь и Аркадий не отправились, как обычно, в кабинет, чтобы продлить вечернюю беседу за бокалом славного вина, а молча покинули столовую и разошлись в разные стороны. Григорий был крайне раздражен ссорой с графиней Изместьевой и с Аркадием, поэтому решил спуститься в парк и погулять по темным аллеям, чтобы собраться с мыслями и обдумать дальнейшую тактику действий против изрядно распоясавшейся соседки.

Аркадий же, прихватив бутылку шабли, устроился в библиотеке, двери которой выходили на галерею, опоясывавшую дом по второму этажу. Распахнув створки настежь, он устроился в низком кресле и, не зажигая света, стал наблюдать, как пузырятся от легкого дуновения шторы. Баловень ночной ветер то втягивал их внутрь, то выбрасывал наружу. А с улицы наносило медвяным ароматом только что распустившегося донника, горьковато-пряным мяты и мелиссы. Правда, ему никак не удавалось перебить те резкие запахи, что проникали в дом с конюшен вместе с мухами – крупными, зелеными, изрядно нахальными и вездесущими.

На борьбу с ними дворецкий Елистрат поднял всю челядь от мала до велика. Бои шли с переменным успехом. Мухи наседали, слуги отбивались. Но близость конюшен и псарни не давала даже малейшего повода усомниться в том, кто в этой войне окажется победителем.