Бесы Черного Городища - Мельникова Ирина Александровна. Страница 40

– Обижаете, Федор Михайлович, – Иван с подчеркнутым огорчением посмотрел на начальство, – все в законных границах, исключительно в интересах службы...

– Ладно, знаем твои границы, – добродушно отмахнулся Тартищев, – досказывай уже...

– В общем, расспросил я Тараканова. И, надо сказать, поведал он мне нечто занимательное, что и навело меня на те самые подозрения. – Иван опять весьма многозначительно воздел очи горе и только после угрожающего взгляда Тартищева продолжил свой рассказ: – Капитолина, дочь Петухова, по словам Тараканова, не слишком красивая девка, рослая, рябая, да еще перестарок. Отдай Петухов за нее в приданое свою мельницу и табун лошадей в придачу или десять тысяч золотом, все равно никто не позарится. К тому же, по словам Тараканова, в последнее время Капитолина изрядно растолстела. Он спросил ее матушку: с чего бы это? Уж не от болезни ли какой дочь пухнет? Но Акулина, как в случае с нами, очень рассердилась, раскричалась, а через несколько дней девку спровадили в Каинск. Ты, Алексей, у нас молодой, смотался бы до Каинска? – предложил он без всякого перехода. – Тут же недалеко, всего два десятка верст. За день обернешься. Разузнаешь, что к чему, с девкой повидаешься. Может, она тебе что-то новенькое о нашем работнике-любовнике расскажет?

– Но у меня своих дел выше головы! – рассердился Алексей и посмотрел на Тартищева. – Почему опять я? Дайте задание любому агенту, который меньше занят. Мне надо опросить горничную и кухарку, обе только-только оклемались, найти извозчика, на котором Сыроваров ездил на свидание. Он назвал его личный номер, сорок восьмой. Я его нашел, но, оказывается, он в тот вечер не работал. Так что теперь выясняю, соврал ли Сыроваров или что-то перепутал.

– А что насчет того извозчика, на котором Сыроваров вернулся в дом? – спросил Тартищев.

– С тем проще. Тот сам объявился, когда я по биржам ходил, расспрашивал, не подвозил ли кто господина, похожего на Сыроварова, в день убийства. Федор Харламов, североеланский мещанин. Взял Сыроварова от гостиницы «Эдем». Я проверил гостиницу. Там такого постояльца не помнят.

– В «Эдеме»-то? – усмехнулся Тартищев. – Будто не знаешь? Они своих гостей не выдают.

– Знаю, – нахмурился Алексей, – но нашлись люди, слову которых я доверяю, а они подтвердили, что Сыроваров в той гостинице ни разу не останавливался. Но с другой стороны, круг поисков сужается. Скорее всего ассистент проводил время где-то рядом с ней. Ночью в тех местах в одиночку ходить небезопасно, поэтому он почти сразу взял извозчика. Сейчас проверяем повально все трактиры, рестораны, бильярдные, меблированные комнаты...

– Понятно, молодец! Но все-таки поезжай в Каинск, Алексей! – строго сказал Федор Михайлович. – Ивану уже не с руки с молодыми барышнями якшаться.

– Правда ваша! – Вавилов откровенно заискивающе улыбнулся начальству.

А у Алексея неимоверно зачесался правый кулак.

«Артист, мать его так! – выругался он про себя. – Всегда найдет способ, как перевалить самую неприятную работу на другого».

– Алешка, не огорчайся! – Иван умоляюще заглянул ему в глаза. – Староват я для подобных фиглей-миглей. Поезжай к девице. Ты у нас красавец хоть куда. Растопи лед в сердце барышни.

– А жениться на ней, случайно, не потребуется? – И Алексей стряхнул руку приятеля со своего плеча.

– Нет, от этого мы тебя уволим, – вполне серьезно успокоил его Федор Михайлович. – Мы тебе поприятнее барышню подыщем.

Каинск, маленький, какой-то бесприютный городишко, протянувшийся на несколько верст вдоль Московского тракта и больше похожий на изрядно разросшееся село, был известен всей России благодаря расположенной в нем пересыльной тюрьме, Каинскому централу. Говорят, в нем сиживал сам Ванька Каин, перед тем как отправиться в каторгу на Забайкальские железоделательные заводы. Отсюда, дескать, и название тюрьмы пошло, а после и самого городишка. Пребыванием Ваньки Каина в здешних местах жители города страшно гордились. О знаменитом московском воре, сыщике, провокаторе и грабителе в одном лице рассказывали легенды. И самой ходовой была та, в которой его полюбила страстно и навеки юная красавица, дочь начальника тюрьмы, и помогла ему бежать.

В данный момент Алексей выслушивал очередную версию этих преданий из уст извозчика, который взялся доставить его из Североеланска за весьма доступную плату – полтинник и меру овса для лошадей. Дорога шла сквозь глухую тайгу. Высоченные пихты и ели нависли над разбитой колеей и почти закрывали небо. Белесое от жары, оно изредка мелькало в просветах между деревьями. Лужи на дороге не просыхали даже в самую сильную жару, и сейчас их усеивало невиданное множество бабочек: капустниц, крапивниц, боярышниц, каких-то лимонного цвета мотыльков и их небесно-голубых собратьев. И всякий мало-мальский пятачок влаги казался живым существом от накрывших его сплошным покрывалом трепещущих крыльев.

Солнечные лучи почти не проникали под кроны деревьев. Лохматые лапы темно-зеленых гигантов спасали от изнуряющей жары распустившиеся цветы, папоротники, птичье и звериное потомство, которое только-только появилось на свет. Жара навалилась на Североеланск неожиданно. Ее принесли с собой горячие южные ветры, дувшие из монгольских степей и в мгновение ока превратившие город в изнывающее от изнурительного пекла и жажды потное сообщество людей и животных. Собаки забились под заборы и подворотни и лежали там с высунутыми языками, кошки прятались под крыльцом, куры, распластав крылья, бродили по улице и, говорят, перестали нестись... Уже отмечено два случая бешенства, бродячие псы покусали торговца клюквенным морсом и мусорщика.

Обыватели без нужды на улице не показывались, сидели по домам с закрытыми ставнями и потребляли в неимоверных количествах квас и окрошку. Чиновники опаздывали по утрам в присутствие и шли на службу как на галеры. Дела за казенными, обтянутыми зеленым сукном столами все равно не ладились. И своими багровыми от жары физиономиями, мутными глазами и печально повисшими усами местные чинуши напоминали больше отваренных в пиве раков, чем рьяных исполнителей государевых указов. В такое пекло исчезают комары, мухи не снуют, где им вздумается, а вяло ползают по потолку и норовят свалиться в тот же квас или в окрошку...

И только в сыскной полиции жизнь бурлила, кипела, а на ежедневных совещаниях у Тартищева, которые проводились теперь утром и вечером, даже плевалась кипятком в нерадивых или нерасторопных агентов. Весь личный состав уголовного сыска, начиная с его начальника и заканчивая конюхом-возчиком и денщиком Федора Михалыча Никитой, перешел на казарменное положение и работал в авральном режиме. Младшие агенты носились по городу, выполняя задания старших, а те сидели в засадах, устраивали внеплановые облавы, утюжили притоны, кабаки, катраны, бильярдные... Коридоры управления то и дело наводняли мрачные личности, которых быстро распределяли, кого в стол регистрации к Колупаеву, кого в холодную, кого на допрос, а некоторых тотчас выгоняли в шею. Но последние случаи бывали крайне редки. Задержанные бродяги и жулики плакатами [9] себя не обременяли. Но стоило коридорам опустеть, как их тотчас заполняли новые жулики, бродяги, проститутки, мошенники и прочие отщепенцы...

За два дня, что прошли с момента убийства прорицательницы, сыщики просеяли, прочесали, процедили сквозь пальцы весь город, попутно раскрыли дюжину «темных» преступлений, поймали с десяток беглых и пяток находящихся в розыске жуликов, прихлопнули три катрана и прикрыли два борделя, девки которых не имели санитарных билетов, выявили два новых притона на Разгуляе и один на Хлудовских выселках и даже затеяли, правда, без последствий, перестрелку с подвыпившим сапожником Агафоновым. Он принял агентов Черненко и Гвоздева за бузотеров, которые держали в страхе весь околоток и давно грозились сжечь его будку. Сапожнику надавали по мордасам, его бердану изъяли, а дебоширов арестовали и посадили в холодную.