Финита ля комедиа - Мельникова Ирина Александровна. Страница 32

Тартищев посмотрел в окно. Над городом разгорался новый день. Через час ему ехать на очередной доклад к Батьянову, а он так не привык оправдываться и чувствовать собственную беспомощность. Хитрый и изощренный противник попался им на этот раз. Явно не из профессионалов, но сколь виртуозно все исполнил, подлец, словно по нотам разыграл. На это способен лишь человек, который долго и тщательно готовился к преступлению, продумал все до мелочей, как продумывает режиссер каждую мизансцену будущего спектакля. Но разве Батьянову это объяснишь? Ему нужен немедленный результат...

– Делом Муромцевой будем заниматься пока негласно, но убийство Ушаковых никто с нас не снимал, и оно будет оставаться на первом месте. Попутно допроси-ка еще Сазонова. Все-таки подозрительно, что орудие убийства у него слишком смахивает на тот кистень, который применили на Толмачевке. – Тартищев положил руку на плечо Алексея и жестко произнес: – Я на тебя надеюсь. Не подведи. – Он вернулся за свой стол и уже более мягко спросил: – Как матушка? Небось ворчит на тебя?

– Ворчит, что ей остается, – улыбнулся Алексей. – Пытается уговорить, чтобы вернулся в Санкт-Петербург. Но ей это не удастся.

– И что она решила? Поживет пока здесь или вернется в Россию?

– После Пасхи уезжает. Беспокоится, как там дела в имении, но няньку оставляет, чтобы следила за мной и домом. Честно сказать, я бы с удовольствием в ваш флигель вернулся. Не по рангу мне большой дом содержать, да и хлопот с ним не оберешься.

– Сочувствую, – усмехнулся Тартищев, – насколько я понял Лидию Николаевну, служба твоя ей не в радость.

– Но в столицу я не вернусь, – насупился Алексей, – и ей все равно придется смириться с моей службой в полиции.

– Советовать тебе в этом деле не могу. Решай сам, но, если надумаешь, рекомендации дам хорошие.

– Я уже сказал. Уезжать пока не собираюсь, – упрямо повторил Алексей.

– Ладно, не загадывай! – махнул рукой Тартищев. – Жизнь по-всякому может повернуться. Думаешь одно, а она раз – и такой фортель выкинет! Разве я думал, что в Сибири обоснуюсь! – Он мечтательно улыбнулся. – А в Одессу тянет, спасу нет! Неужто, думаю, никогда больше по морю не похожу, не искупаюсь, на Привозе не побываю... – Он опять махнул рукой и покачал головой. – Разве когда на пенсию выйду...

В дверь постучали, и на пороге возник дежурный агент Гвоздев.

– Ваше высокоблагородие! – взял он под козырек. – Разрешите доложить. Чрезвычайное происшествие в гостинице «Эдем». Только что сообщили. Хозяин господин Стаканов прислали коридорного... Сынок директора театра Зараева до горячки напился, в номере закрылся и из револьвера в дверь палит... Оне даже папашу вызвали, чтобы сынка уговорил. Хотели по-тихому конфликт замять, но ничего не получается. Одного из коридорных сынок уже в ногу ранил. Говорят, пуля срикошетила...

– Еще не легче! – вскочил на ноги Тартищев и спросил Гвоздева: – Он в номере один или с девкой закрылся?

– Посыльный про девку не поминал. Кажется, один...

– Алексей, захвати Олябьева, и оба срочно в «Эдем»! Разберитесь, что к чему, после мне доложите. Постарайтесь действовать аккуратно. Сам Стаканов – господин крайне вонючий и склочный, хотя и многим полиции обязан! Но все ж, не дай бог, штору оборвете или дверь выломаете, греха не оберешься!

Гостиница «Эдем» располагалась на перекрестке двух оживленных улиц – Почтамтской и Афонтовской. Это был огромный четырехэтажный дом с двумя замаскированными подъездами, с прекрасным рестораном на первом этаже и массой номеров «со всеми удобствами». «Эдем» находился на особом, хотя и негласном, положении у стражей порядка, и даже во время облав, проводимых накануне больших праздников, полиция обходила его стороной. Гостиница пользовалась славой скромного и безопасного убежища, этакий тихий приют для обеспеченных парочек, решивших провести в нем несколько сладостных часов любовного свидания.

Антон Антонович Стаканов, владелец гостиницы и давний агент Тартищева, встретил полицейских на лестнице, ведущей на второй этаж, где располагалась большая часть дорогих, за пять рублей, номеров. Невысокого роста, очень толстый, с густой черной бородой и красным то ли от волнения, то ли от избытка жизненных сил лицом, он нервно заламывал руки, хрустел пальцами и пытался говорить шепотом, но все время сбивался на визг. Голос у него был по-женски высокий и пронзительный и воздействовал на собеседников точно так же, как звук, издаваемый при трении ногтем по стеклу.

– Что случилось? – спросил у него Алексей.

– Господин Зараев поселились у нас в третьем номере с вечера, заказали коньяку и сказали, что останутся на два, а то и три дня, – пояснил Стаканов.

– Он один в номере?

– На этот раз один, а обычно с дамой приезжают.

– Кто она?

Стаканов отвел взгляд в сторону и пожал плечами.

– Не в моих правилах, знаете ли...

– Хорошо, с этим мы еще разберемся. – Алексей смерил владельца гостиницы взглядом и велел провести их с Олябьевым к номеру, в котором закрылся сын директора театра.

В конце коридора толпились несколько человек, судя по униформе, служащие гостиницы, но среди них Алексей заметил знакомое лицо. Директор театра Геннадий Васильевич Зараев, измученный, с красным потным лицом, сидел на стуле в бобровой шубе и собольей шапке. При виде Алексея и Олябьева он вскочил на ноги и, догадавшись наконец снять шапку, бросился им навстречу.

– Господа полицейские, – заговорил он быстрым, встревоженным шепотом. – Случилось что-то совершенно непонятное! Сережа закрылся в номере! Буйствует, ругается скверными словами! Стреляет!!! Но откуда у него револьвер? У него никогда не было оружия! – Он схватил Алексея за рукав и умоляюще посмотрел ему в глаза. – Сейчас он затих, но это еще страшнее! Я просил господина Стаканова дать мне запасной ключ от дверей номера, но он отказал мне. Сказал, что номер откроет только в присутствии полиции. О боже! – Зараев схватился за голову. – Я не переживу, если с Сережей что-то случится!

– Подождите, не впадайте в панику! – Алексей подтолкнул его в направлении стула. – Присядьте и объясните, бывали ли подобные случаи буйства раньше?

– Что вы, что вы! – замахал руками Зараев. – Сережа до недавнего времени почти не пил, пока, знаете... – Он внезапно замолчал и, достав из кармана носовой платок, принялся усердно протирать обширную плешь на затылке.

– Пока что? – переспросил его Алексей.

Но Зараев опустил глаза и промямлил:

– Это его личные дела, и я не смею предавать их огласке.

– Понятно! – Алексей отвернулся от Зараева и спросил у Стаканова: – У вас есть запасные ключи от номера?

– Конечно, конечно! – закивал Антон Антонович и обратился к высокому человеку в форме коридорного: – У тебя ключи?

Тот с готовностью протянул ему деревянную грушу с кольцом, на котором болталось два ключа: один – длинный, другой – покороче.

– Что, в двери два замка? – посмотрел Алексей на Стаканова.

– Два, – тот льстиво улыбнулся, – чтобы гости не волновались. У нас завсегда так!

– Давно он успокоился? – Алексей кивнул на дверь номера.

– Да с полчаса, не больше, – ответил высокий коридорный. – Орал, орал, а потом враз стих, точно... – он испуганно оглянулся на директора театра.

Зараев-старший издал нечто, похожее на стон, и принялся креститься дрожащими пальцами.

– Всем отойти в сторону, – приказал Алексей и вставил ключ в замочную скважину, моля о том, чтобы в ней не оказалось ключа с внутренней стороны номера. Тогда придется выбивать дверь, и шуму будет на всю гостиницу, хотя стрельба, несомненно, уже привлекла внимание ее постояльцев. В двери он насчитал пять пулевых пробоин. Вероятно, револьвер был пятизарядным, а если семи? Но тем не менее он повернул ключ. Щелкнул первый замок. Во второй скважине ключа тоже не оказалось... Алексей ногой распахнул дверь и, держа револьвер на изготовку, отскочил в сторону.

Ни криков, ни выстрелов не последовало. Тогда он осторожно заглянул в комнату и переступил через порог, сделав знак Олябьеву следовать за ним.