Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна. Страница 15

При китайском домике был садик, в нем князь часто работал лопатой или заступом, а они с княгиней ухаживали за цветами...

По вечерам княгиня пела с кем-нибудь из гостей дуэтом, а если приезжал кто из певцов, пели трио. Маша улыбнулась, вспомнив вдруг генерала Бороздина, который в одно лето часто посещал дом князя и охотно пел военные песни, отбивая такт огромной ногой, затянутой в сапог с блестящей шпорой. У Маши остались в памяти слова и мелодия одной из них. Лет в десять она очень любила наряжаться в чей-либо мундир, подрисовывала сажей усы и маршировала перед веселящимися от души гостями, громко распевая тоненьким голоском:

После Альп, Бородина и Парижа, победоносного Наваринского сражения и других успешных морских и сухопутных баталий долго еще оставалась эйфория от славных побед над французом и турком. И многие верноподданные Его Величества были тогда уверены, что русскому царю все народы подвластны, только вот один англичанин пока еще не покорился...

Так день за днем, вспоминая прошлое и горюя о нем, очень медленно, со многими остановками и порой непредвиденными задержками двигались они в сторону Петербурга и добрались до столицы только в первых числах октября.

Сразу же по приезде отправили сообщение барону и вызвали Антона, который почти все свое время проводил вблизи Петропавловской крепости, пытаясь разузнать что-нибудь новенькое о молодом барине. Домой он приходил лишь ночевать, но на этот раз промок под проливным дождем и вынужден был намного раньше вернуться в квартиру на Театральной площади, где его и застал посланец князя.

Первым в княжеский дом на Фонтанке приехал Антон в графском экипаже и в сопровождении лакея, посланного за ним. Он не успел не только обсушиться, но даже переодеться, и зуб на зуб не попадал от холода. Князь велел дать ему водки, горячий ужин и сухое платье, так что только через час он появился на пороге кабинета и начал свой рассказ о происшествии, случившемся почти месяц назад, в начале сентября, в одной из аллей парка на Каменном острове.

К сожалению, Антон ничего толком не знал и мог только догадываться, что драка и злополучный выстрел в сгустившихся ранних сумерках не были беспричинными: что-то до такой степени помутило разум Мити, что он, не раздумывая, поднял руку на отпрыска царской фамилии и обошелся с ним весьма жестоко.

Антон клялся, что в тот день барин стоял вахту вместо заболевшего офицера и потому был трезв как стеклышко. Не узнать князя Василия он тоже не мог: тот в свое время учился в Морском корпусе, и однажды они вместе ходили в учебное плавание.

Антон замялся, опустил глаза и скороговоркой сообщил то, что ему удалось разузнать от знакомых ему лакеев, чьи господа проживали в том же доме, где и они с Дмитрием Владимировичем. В свете, оказывается, поговаривали, будто в последнее время великий князь весьма нелицеприятно высказывался и в Английском клубе, и на приятельских вечеринках о Дмитрии Гагаринове. И некоторые связывали это с Алиной Недзельской, обратившей свой прекрасный взор на Митю, а не на худого и невзрачного князя Василия, который к тому же никогда бы не женился на ней из-за своего происхождения и положения...

– Ты видел князя после того, как это случилось? – спросил Владимир Илларионович. – Рассказывай, только ничего не скрывай и постарайся вспомнить все до мельчайших подробностей.

Антон, рослый, широкоплечий парень лет тридцати, с русыми волосами и карими, почти черными глазами, наморщил крупный нос и глубокомысленно уставился в потолок, потом перевел взгляд на барина и твердо сказал:

– А что вспоминать, ваша светлость, я вам в письме все от сих до сих отписал.

– Надеюсь, тебе не составит труда вновь все это повторить, – сухо сказал князь и недовольно сдвинул брови. – Будь так добр, братец, расскажи без утайки, что случилось после того, когда барин вернулся со службы.

Антон пожал плечами и начал свой рассказ о событии, перевернувшем жизнь не только самого Мити, но и всей княжеской семьи:

– Барин в тот вечер вернулся неожиданно поздно, часа в два ночи. Форменный сюртук, сапоги, панталоны – все у него было в грязи, хотя дождя уже не было с неделю. Но я особливо испугался, когда заметил, что руки и лицо у него в крови, а на сюртуке так вообще было пятно с тарелку для супа. И когда он снял сюртук, я заметил, что он без нижней рубашки. И он был настолько сердит, можно сказать, в бешенстве, что, когда я спросил его, не напали ли на него разбойники какие, он запустил в меня стулом и чуть не прибил. Потом барин принял ванну, переоделся и потребовал вина. Много вина! – Антон быстро и виновато взглянул на княгиню. – Он и слушать меня не стал, когда я пытался остановить его, напоминал, что завтра он участвует в разводе при Государе. Все напрасно! – Антон тяжело вздохнул и развел руками. – Я попробовал его обмануть, дескать, все вино вышло, и тут Дмитрий Владимирович сказал мне, что мои хитрости ни к чему, потому как служба его все равно закончилась и теперь ему путь на виселицу, если князь Василий не выживет, или, в лучшем случае, на каторгу. «Готовь мне вещи, голубчик! – так он мне сказал. – Положи две пары белья, табаку, трубку и еще кое-что из мелочи. Вероятно, за мной вот-вот придут». Но пришли только утром. Вернее, приехали. Жандарм из главного штаба отвез барина на дворцовую гауптвахту, а потом, как мне удалось узнать, его препроводили в Петропавловскую крепость... – Антон вздохнул и перекрестился. – Не знаю, стоит ли об этом говорить, но их сиятельство сильно набрались в ту ночь, и, когда жандарм приехал, оне уже на ногах не стояли. – Он опять помялся и тихо сказал: – Конечно, я не совсем уверен, но барин спьяну все про барышню свою твердил, про госпожу Недзельскую. Сдается мне, он к ней на свидание ходил...

– Почему ты про это в письме не написал?

– Побоялся, к тому же барин, говорят, отказывается, что встречался с барышней в тот вечер.

– Что ж, старшие Недзельские при дворе жили это лето? – быстро спросила Зинаида Львовна, до сих пор сидевшая молча.

– Так, видно. – Антон пожал плечами. – Барин как-то обмолвился, что его служба вдвойне приятна тем, что позволяет ему ежедневно видеться с невестой. Ежели б она была в городе, это вряд ли бы у него получалось, так как он на своей яхте почти безотлучно находился и ночевал зачастую в своей каюте. Я там не бывал, в основном был при доме. А на яхте у него вестовой из матросов, Гришкой кличут. Его к следователю водили, и что он ему рассказывал, мне неведомо. До яхты меня не пускают, так что поговорить с Гришкой не было никакой возможности. Да господин барон лучше меня знает, что к чему. Вот он приедет, все вам и расскажет, – спохватился облегченно Антон. – Он даже в крепости побывал и добился, чтобы барину позволили за свой счет питаться. Ему теперь даже фрукты носят, и хлеб белый, и масло... – Он хотел что-то добавить, но посмотрел на княгиню и ничего не сказал.

Алексей приехал поздно вечером прямо со службы. Глаза его заблестели при виде Маши, но они не успели перемолвиться даже словом: князь тут же пригласил всех в кабинет.

При ярком свете ламп Маша разглядела, что ее жених сильно изменился. Глаза у него опять ввалились, он осунулся. Все время разговора он держал перед собой двумя руками бокал с вином, но так и не сделал ни единого глотка.

О происшествии с Митей он знал, несомненно, больше, но у Маши сложилось впечатление, что он, как и Антон, о чем-то недоговаривает. Он подтвердил, что Мите предъявлено обвинение в государственном преступлении, его делом занимается Особая Следственная комиссия. Митю через день вызывают на допросы. Он своей вины не отрицает, но причиной нападения на великого князя называет только личную неприязнь. А из-за чего она возникла и почему он в момент стычки был в такой ярости, не объясняет. Барон вздохнул и наконец сделал глоток из бокала: