Невеста по наследству [Отчаянное счастье] - Мельникова Ирина Александровна. Страница 76

Прошло две недели. Две недели горьких слез и полного отчаяния. Настю тяготили ежедневные визиты московских знакомых, странным образом проведавших о происшествии и пытавшихся успокоить бедную мать и ее безвинно пострадавшую дочь. Чуть ли не трижды в сутки появлялись Глафира с неразлучной Дарьей с самыми свежими новостями.

Каждый вечер Ольга Ивановна заводила разговор о том, что пора прекратить злоупотреблять гостеприимством Райковича и ехать обратно в «Вишневое». Настя уже определила свое будущее. Она вновь будет учиться в Париже, а Ольга Ивановна после отъезда дочери вернется в Красноярск и займется делами мужа. Вот такие планы женщины строили по вечерам, но уже утром забывали о них, проводили весь день в своих комнатах, встречаясь лишь за обедом и ужином. Райкович, предоставив в их полное распоряжение свой московский особняк, удалился на дачу в Сокольниках, откуда ездил в свой магазин, и лишь иногда по вечерам заглядывал к Меркушевым, с сердитой миной выслушивал последние новости, потом запирался с Ольгой Ивановной в кабинете и мучил ее советами, как прекратить ежедневные визиты старшего и младшего графов Ратмановых.

Братья появлялись с завидной регулярностью каждое утро поодиночке и никогда вдвоем, просили через дворецкого принять их и выслушать наконец. Но их каждый раз отсылали прочь. Затем приносили почту, и большую часть в ней опять составляли послания, подписанные уже известными именами. Поначалу письма уничтожались, потом дворецкий стал складывать их в аккуратную стопочку на столе в гостиной, и сразу же после этого мать и дочь уносили каждая свою долю к себе в спальню.

Настя не знала, читала ли мать адресованные ей письма, по крайней мере, они ни разу это не обсуждали, но уже не раз она замечала заплаканные глаза матери. И хотя Ольга Ивановна объясняла это головной болью или внезапным насморком, Настя не сомневалась — мать плакала после очередного письма графа Андрея. Что писал ей суровый старший брат ее бывшего жениха, знать Настя не могла, но то, что он настаивал на разговоре с гораздо большей настойчивостью, чем Сергей, было очевидно. С Настей он тоже пытался поговорить. И хотя она терзалась от желания узнать, какие же доводы он приведет в защиту младшего братца, все-таки отказала ему в визите.

Вчера она впервые позволила себе небольшое отступление от собственных принципов и распечатала письма.

Все они были полны извинений и объяснений. Сергей признавался, что был всего лишь жалким глупцом и его поступок был совершен в гневе, который, конечно же, был вызван не ею, а бесстыднейшей клеветой в его адрес. Но он не должен был лгать, в этом его несомненная вина, и он горит желанием приложить все свои усилия, чтобы вернуть ее любовь и доверие. Он любит ее до умопомрачения, потерять ее для него равнозначно смерти, и ради всего святого на земле просит позволить ему упасть перед ней на колени и сказать еще раз, как сильно он ее любит и как глубоко осознал собственную низость.

Кроме писем, телеграмм и записок, Сергей присылал ей ежедневно одну, а то и две корзины цветов, которые Настя с упорством, достойным лучшего применения, каждый раз велела отсылать обратно, затем стала отдавать слугам, а потом оставлять себе. И вскоре особняк Райковича с низкими потолками и узкими окнами, такой же унылый и угрюмый, как и его хозяин, стал напоминать оранжерею или филиал цветочного магазина. На смену запахам сырости и старой, слежавшейся по углам пыли пришли цветочные ароматы, такие же навязчивые и приторные, но гораздо более приятные, чем прежние. Цветы были повсюду! Пришлось заполнять ими не только многочисленные вазы, как оказалось позже, весьма древние по происхождению, но и ведра, и даже глиняные горшки для молока и кваса.

Но разве могла Настя любоваться ими (разве только иногда, нечаянно), зная, что их прислал негодяй по имени Сергей Ратманов.

Сумеет ли она простить его?

Сейчас ни в коем случае!

А чуть позже? — вкрадчиво спрашивал внутренний голос и тут-же, почувствовав, что хозяйка не сопротивляется, принимался пытать ее с упорством и настойчивостью средневекового инквизитора: любит ли она графа до сих пор? Хочет ли бежать к нему, нет, лететь на крыльях, чтобы вновь увидеть дорогое лицо? Мечтает ли выйти за него замуж?

Да! Тысячу и тысячу раз да!

Всего три слова «Я тебя прощаю!» могли бы избавить ее от страданий, но не от сомнений. Можно ли выходить замуж за человека, который столь жестоко обманул ее? Зачем обрекать себя на ожидание очередной подлости или гнусного поступка? Возможно, он никогда не решится на повторение подобного, но ее жизнь все равно будет навсегда отравлена, и счастье, которое было таким очевидным две недели назад, никогда не постучится в их дом!

Доводы разума были слишком убедительными и подавляли голос совести и сострадание, стучавшиеся в ее сердце и робко предлагавшие хотя бы выслушать бедного графа.

Глафира Дончак-Яровская с постоянством дятла, долбящего сухое дерево, сообщала о том, что Сергей Ратманов с каждым днем выглядит все хуже и хуже и своим видом напоминает сейчас больного в последней стадии чахотки: осунулся, пожелтел, глаза ввалились…

Несколько дней назад в одной из московских газет кто-то под псевдонимом Гарун напечатал длинный стихотворный памфлет, в котором некий джигит крадет бедную девушку, обещая ей несметные богатства за ее любовь. И когда доверчивая горянка отдается ему, оказывается, что он — бедный пастух и, кроме рваной бурки на плечах, ничего не имеет. И хотя эта жалкая писанина весьма отдаленно напоминала действительные события, он тут же стал известен каждому, кто смел причислить себя к столичному бомонду и с невыразимым наслаждением смаковал в будуарах, гостиных и модных салонах очередной скандал.

Настя узнала об этом, но памфлет читать не стала, газету порвала и с тайной благодарностью и даже с некоторой долей гордости узнала о том, что ее бывший жених дал новый повод для сплетен. Сергей Ратманов пришел в редакцию и, не требуя объяснений, просто-напросто отвесил редактору пару затрещин. После чего на следующий день в газетенке появилась пространная статья о том, что редакция приносит искренние извинения господину Р. за необдуманное решение напечатать материалы, оскорбляющие его честь и достоинство. Помимо этого, сообщалось об отказе сотрудничать с неким господином, который пишет под псевдонимом Гарун, и вдобавок ко всему редактор призывал остальные издания не иметь с этим автором дело.