Ржавый Рыцарь и Пистолетов - Мельникова Ирина Александровна. Страница 79

Машина покинула стоянку, Зоболев проводил ее взглядом. Затем задумчиво посмотрел на скомканную купюру и, разгладив ее, не менее задумчиво выругался:

– Сука!

Но Даша уже его не слышала. Она откинулась головой на спинку сиденья и закрыла глаза. Все звуки заглушало биение пульса. Влад! Влад! Влад! – стучала в висках кровь, а может, это ее сердце трепетало в унисон с машинным двигателем. Вла-ад! Вла-ад! Зачем ты снова напомнил о себе? Все отпущено с богом, перечеркнуто, выброшено и забыто! Она прижала ладони к лицу. Нет, нет и еще раз нет! Нет Влада! Нет Паши! Нет любви! И тут же спохватилась, а как же Алексей? Он был рядом. Его руки уверенно лежали на рулевом колесе, и он вел машину домой, туда, где их ждали маленький Павлик и Марфа Артемьевна. Почувствовав ее взгляд, он посмотрел на Дашу, улыбнулся и включил магнитофон.

Из динамика, забивая все звуки, вдруг вырвался на волю голос божественной Аллы Борисовны. Страдающий и одинокий, метался он по салону, плача и проклиная:

И Даша не выдержала. Всхлипывая и обливаясь слезами, принялась повторять вслед за великой певицей шепотом, как заклинание:

Песня закончилась, пошла реклама, и Алексей уменьшил звук.

Даша глубоко вздохнула, стараясь унять слезы. Алексей молча погладил ее по руке. И она благодарно улыбнулась мужу, но все-таки не сдержалась, спросила:

– Скажи, как Светлана сумела меня вычислить?

– Не думаю, что это слишком сложно, – ответил Алексей. – О твоем приезде сообщили все кому не лень. И в «Новостях», и в газетах. Где ты живешь, тоже нетрудно узнать. Наверняка она пасла тебя от самого дома, однако возле УВД не посмела стрелять.

– Но зачем вообще она это затеяла? Решила отомстить за смерть Влада? Неужели так любила его? Жизни без него не представляла? Или я чего-то не понимаю?

Алексей, не отводя взгляда от дороги, сказал:

– Ты никогда не думала о том, что настоящая любовь бывает пускай не у всех, но у многих людей. И нельзя ее монополизировать.

Даша в удивлении посмотрела на мужа. Кажется, она поняла, что он имел в виду, но промолчала. Слишком долго она тонула в своем горе, но так и не утонула, не понимая, что на плаву ее удержала Алешина любовь, настоящая, преданная любовь. Алексей не произнес ни одного обидного слова в ее адрес, однако Даше стало неимоверно горько и стыдно за ту боль, которую вольно или невольно она ему причиняла.

– Прости, – произнесла она сквозь зубы, – прости, Алеша! Я знаю! Я – эгоистка! Но, честное слово, я люблю тебя!

– Ты поспи немного, – сказал он ласково. – Я все понимаю и не обижаюсь!

Даша благодарно пожала его лежащую на баранке руку, снова откинулась головой на спинку сиденья и закрыла глаза. И тотчас вздрогнула, как от удара. В сознание, словно ночной воришка в квартиру, вкрался вдруг тот почти трехлетней давности, изрядно напугавший ее сон:...бабка отвела руку гостьи, захихикала мерзко и склонилась к ее лицу. Крошечные, отливающие красным глазки-буравчики окинули ее злобным взглядом, отчего ей стало совсем жутко, и она опустила глаза, чтобы не видеть эти безобразные бородавки на темной коже, глубокие, как овраги, морщины...

Колдунья, заметив ее смятение, открыла беззубый рот, затряслась от хохота и, ухватив гостью пальцами за шею, пригнула ее лицо к большой деревянной чаше. Там плавала отрубленная голова Влада. Она закричала не своим голосом, отшатнулась, подняла руку, чтобы осенить себя крестным знамением, но бабка рванула ее руку вниз и снова подсунула ей под глаза чашу. Там лежала половина разваренного кочана капусты... Даша мгновенно открыла глаза. И вдруг поняла, что ее поразило, когда она увидела труп Макарова на фотографии. Она не могла ошибиться: часы были надеты на левую руку. А Влад был левшой и всегда носил часы на правой руке...