Матадор - Мело Патрисия. Страница 7

Я должен убить человека, я придал своим мыслям облик овечек и заставил их перепрыгивать через препятствие. Перепрыгнули. Задача постепенно прояснялась, я расставил все по местам. Я убью Эзекиела, потому что это важно для меня. Здоровые зубы, дареный конь, охота. Не надо бояться. Надо все заранее обдумать и спокойно сделать. Не так. уж трудно выяснить, где он живет. Привычки. Распорядок дня. Цель. Эзекиел, наверное, часто бывает в каком-нибудь баре, будет возвращаться домой один, пешком, по пустынной улице. Выстрел в спину, Маркан одолжит мне машину. Свидетелей не будет, меня не арестуют. Пистолет я выкину в реку Тиете – и дело с концом. Я помирюсь с Кледир, устроюсь на работу и женюсь на ней. У нас появятся дети, жизнь войдет в колею. И еще, я никогда больше не стану нюхать кокаин. Мне очень не понравилось это ощущение ледяной крови. Кровь у человека должна иметь нормальную температуру, тридцать шесть градусов.

Насильник. Козлоногие и грубые сатиры домогаются любви прекрасных нимф, пятая серия, дона Леда, учительница португальского языка. Когда дона Леда, с ее голубенькими глазками, читала стихи, то она была самая красивая на свете. Однажды я ее спросил, это вы написали все эти вещи; нет, ответила она, один очень известный человек. Стихи на меня производят такое же впечатление, как кафедральный собор, а я всегда чувствую себя грешником в таких местах. Чтобы угодить доне Леде, я выучил несколько строчек наизусть, и иногда, совершенно на пустом месте, они всплывают у меня в памяти. Танцующие нимфы-гамадриады. Я закончил школу и уже не вправе приходить к ней домой, но я произнес заветное слово, и я буду спасен.

Козлоногие и грубые сатиры домогаются любви прекрасных нимф, это стихи. Эзекиел насильник, так говорили. Каждый хотел сообщить мне какую-нибудь новость. Эзекиел изнасиловал студентку. Изнасиловал блондинку. Изнасиловал девушку, работающую в банке. Изнасиловал домохозяйку. А я изнасиловал продавщицу из Маппина.

Мне не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы узнать подробности его жизни. Все, что мне пришлось сделать, это сидеть дома и слушать. Больше ничего. Информация поступала сама собой. Адрес, место работы, данные полицейского досье, жертвы, драмы. Все преподносилось на блюдечке с голубой каемочкой. Гонзага вывесил фотографию Эзекиела над барной стойкой, и каждый день тот или иной посетитель оставлял для меня что-нибудь стоящее. Письма, деньги, предложение помочь, поддержка, друзья. Робинсон сообщил Маркану, что я собираюсь убить Эзекиела. Маркан рассказал об этом по всему району. Знали все.

Иногда я заходил в Маппин. Кледир не хотела со мной разговаривать. В первый раз, когда она меня увидела, она как ошпаренная бросилась к автобусной остановке; я за ней. Меня остановил какой-то полицейский, потребовал документы. Она села в первый же автобус, ходивший по маршруту Виа Олимпия – Лапа, и проехала мимо, не глядя в мою сторону, пока я разбирался с полицией. В другой раз она пригрозила, что станет кричать, если я не оставлю ее в покое. Она поменяла свой график работы. Попросила перевести ее в другой магазин, надеясь, что там я ее не найду, но я нашел. Это был тоже Маппин, только в центре, напротив Муниципального театра. Когда мне нечем было заняться, я заходил туда, шел в обувной отдел, где долго стоял и разглядывал мокасины.

Я следил за Эзекиелом, запоминал все, что мне было нужно. Два раза в неделю я посещал доктора Карвалью. Он спрашивал, как идут дела, нормально, отвечал я.

Иногда я думал о девчонке, которая была с Суэлом. Иногда ходил в кино на «Любовниц мерзавца», «Вакханалию на острове нимфеток» или «Как избежать развода». Иногда сидел дома с Горбой и читал газеты, Карлус Отавиу Ферес, девяносто шести лет. Оставил детей и внуков. Крематорий Виа Алпина.

Как-то вечером, возвращаясь из бара Гонзаги пьяным, я увидел, что у меня в гостиной горит свет. Дверь открылась, и появилась она. Я бросился бегом через улицу, но она оказалась проворнее и успела запереть дверь изнутри. Я уже собирался выломать ее, когда вдруг сообразил, что это могла быть ловушка. Внутри запросто могли оказаться друзья Суэла. Я жутко испугался, хотел убежать, инстинктивно на ватных ногах сделал несколько шагов назад, оступился и упал на клумбу с розами. Я никогда раньше не видел этих роз. Дверь снова открылась, я лежал на земле, я закрыл глаза, и мне захотелось помолиться. Запах роз. Ради Бога, не убивайте меня. Все говорят одно и то же, когда приходит смерть. Они думают, что могут разжалобить кого-нибудь. Не могут. Выстрела нет. Я открыл глаза, на пороге стояла она.

Я долго не мог понять, что происходит. Словно какая-то паутина окутала мой мозг. Она дрожала, я тоже дрожал. Она была одна. Никакая это не ловушка. И никто не собирается мне мстить. Просто у меня дома девушка. Бывшая девушка Суэла. Наконец-то я нашел ее.

Вот что она сказала: Моим домом был желтый грузовик «Скания», и мой отец написал на бампере: «Я старый и некрасивый». Пара, Баия, Пернамбуку, Минас Жерайс, Парана, ты даже не представляешь, сколько красивых мест я видела. Всю свою жизнь я колесила по дорогам. Он говорил, что я для него важнее всего на свете, и он брал меня с собой везде с тех пор, как умерла моя мама, мне было тогда два года. Я помню церковь розового цвета, выстроенную посреди леса, очень романтичное место. Я видела, как растут подсолнухи. Видела, как умирают люди. Видела буйволов. Видела индейцев. Видела золото. Мы ели на заправках, спали в кабине, иногда останавливались и в гостиницах, смотря какой был груз. Мой отец возил все: камень, песок, кирпич – что угодно и куда угодно, была бы дорога. Если на пути попадались река или пляж, мы купались. Если в каком-нибудь городке был праздник, мы танцевали со всеми. Он научил меня читать и писать. Можешь продиктовать что-нибудь, я напишу. Арифметику я тоже знаю. Меня зовут Эрика, я тебе не сказала? Мое имя всем нравится. А бывают места очень скучные, ты приезжаешь, а там ничего нет, только коровы и солнце, и всё. Из всех городов, что я видела, Рио-де-Жанейро самый красивый. А самый чокнутый – это Сан-Паулу. Здесь я и влюбилась. Вот эти кроссовки «Редли» мне подарил мой парень. Мы собирались пожениться, на мне должна была быть фата и венец, а медовый месяц мы должны были провести в домике у моря. Я обожаю море. Мы не успели ни о чем договориться, но это была моя мечта. Деньги должен зарабатывать муж, говорил мне Суэл. Сама я ничего делать не умею. Мне пятнадцать лет, и я никогда не работала. Суэл заботился обо мне. Суэл говорил мне, чтобы я никогда не разговаривала с полицейскими. Я боюсь полицию. Моя подруга Дженифер сказала, что я должна тебя сдать. Мама Суэла тоже так сказала. Она выгнала меня из дома, мы с Суэлом жили у нее. И теперь я в дерьме по уши. Я останусь у тебя, в твоем доме. Буду жить здесь. И не пытайся меня спровадить, я не уйду. Если ты меня выставишь на улицу, я буду сидеть на тротуаре, и каждый раз, когда ты будешь выходить из дома, я буду пытаться войти. Тебе придется содержать меня и терпеть мое присутствие. Ты должен покупать мне еду, одежду, все, что мне понадобится. Если бы ты не убил Суэла, я бы осталась с ним. Ты превратил мое сердце в кусок камня. Я любила Суэла, а ты изуродовал мою жизнь. Я пришла, чтобы сказать тебе все это, и сказала.

Я сидел с открытым ртом, доктор Карвалью орудовал какой-то машинкой. Если будет больно, скажете. Мне уже было больно, но это была другая боль. Я не знаю, что творится в душе у бандита, но в душе порядочного человека царит ад, доктор Карвалью вычитал где-то эту фразу, смотрите, как интересно сказано, задумайтесь над этим, заявил он. Я задумался, душа любого человека – потемки, и моя душа – ад кромешный, и душа Эрики, она плакала, пока не заснула. Ад, сказал доктор Карвалью. Оглядитесь вокруг, знаете, что вы увидите? Решетки. Стены. Колючую проволоку и битое стекло – вот что вы найдете. Повсюду сигнализация, бронированные двери, сталь и траншеи. Мы думаем только о гом, как защитить себя. Тюрьмы. Вот как мы живем, продолжал он. Это правда, пронеслось у меня в голове: решетки, стеньг, битое стекло, всего этого хватает внутри меня, камни, грязь и тигры в самом сердце. Взять хотя бы светофор, кто останавливается на светофоре? Мы же не останавливаемся, сказал он. Наша душа – это преисподняя. Мы не даем чаевые. Не опускаем стекло в машине. Не смотрим по сторонам. Не глядим назад. Не выходим из дома. Нам страшно. Нас охватывает паника. Мы неадекватны. Мы носим ненависть в своих сердцах, а душа наша – это ад.