Бессмертный - Мендес Катулл. Страница 17

– Клянусь.

– Клянись почитать и уважать кинжал, шпагу и другое оружие, аква-тофану и прочие яды как верное, быстрое и секретное средство избавить мир от тех, кто старался бы вырвать истину из наших рук.

– Клянусь.

– Клянись еще, что ты будешь избегать Неаполя, Испании и всякой проклятой земли.

– Клянусь.

– Клянись, наконец, брат мой, что будешь избегать соблазна разоблачать тайны, в которые тебя посвятят. Помни, что в случае измены смерть немедленно поразит тебя, где бы ты ни был.

– Клянусь.

Наступило продолжительное молчание. Я ждал, по-прежнему стоя на коленях, немного взволнованный. Любопытство быть посвященным в тайны не мешало мне с некоторым страхом думать о жестоких церемониях, которыми сопровождается, как рассказывали, окончательное посвящение в секту иллюминатов.

Начальник продолжал:

– Встань. Великие слова будут сообщены тебе не в этой зале. Видишь дверь в стене направо, которая кажется закрытой? Войди в нее, и да окажет тебе покровительство великий создатель мира.

Очевидно, что эти слова отнюдь не успокаивали. Великий создатель мира мог в это время думать совсем о другом. Тем не менее, я не выдал своего волнения и отправился к указанной двери. Что должен был там увидеть? Какие ужасы встретить? Я слышал о призраках, толкавших в пропасть; о сотне кинжалов, устремленных в вашу грудь; о стаканах крови, которую надо выпить; о кипящих металлах, в которые надо погружаться.

За дверью шел совершенно темный коридор, показавшийся мне очень узким. К чему скрывать – я боялся, чувствовал, как капли холодного пота выступают у меня на лбу и висках. Вдруг земля разверзлась у меня под ногами. Подумал, что лечу в пропасть, отчаянно вскрикнул и закрыл глаза.

По всей вероятности, я упал с небольшой высоты, так как не получил никаких повреждений. Но мое удивление было сильнее, чем если бы попал в глубь ада, в самое логово дьяволов.

Я очутился в рабочем кабинете, меблированном столом, несколькими стульями и книжным шкафом томов на двести или триста. Лампа с зеленым абажуром освещала мужчину, показавшегося мне еще молодым. Наклонив голову, он перелистывал толстую книгу, перед ним стояли две фарфоровые чашки, а рядом – чайник, из носика которого поднимался легкий пар.

– А! Это вы, господин Бальзамо? – спросил незнакомец.

Когда он повернулся ко мне, я убедился, что это действительно молодой человек, не более тридцати лет. Его улыбающееся бледное лицо обрамляли светлые волосы. Большие голубые глаза выражали кротость и девственную чистоту. На нем был халат с разводами и на ногах вышитые туфли.

– Садитесь, – продолжал он по-итальянски, но с сильным немецким акцентом, – очень рад познакомиться с вами.

Я сел в указанное мне кресло, не зная, что думать, и что сказать.

Незнакомец между тем продолжал:

– Ну, что вы мне скажете о нашей чертовщине. Впрочем, я приказал, чтобы вас избавили от грубы испытаний, полезных только для того, чтобы поражать и смущать обыкновенных людей, и надеюсь, что мое приказание было исполнено.

У него были добродушные любезные манеры и самый скромный вид, нисколько не нарочитый.

– Кто же вы такой, сударь? – спросил я.

– Ах, да, вы меня не знаете, и ваше любопытство вполне законно. Ну, дорогой граф, я, барон Спартак фон Вейсхаупт, к вашим услугам, если могу быть в чем-нибудь полезен.

Барон фон Вейсхаупт! Этот человек, сидевший передо мной при свете лампы, был тот ужасный мечтатель, который вместе с бароном Книгге, звавшимся Филоном, со Шварцем, которого звали Катоном, с маркизом Констанцем, известным как Диомед, с издателем Николаи, называвшимся Люсьеном, основал общество Ареопага. Глава, которому повинуются посвященные всех разрядов: Новички, Несовершеннолетние, Совершеннолетние, Регенты, Философы и, наконец, Люди; могущественный человек, который одним знаком мог поднять сотни кинжалов, имел в одной Баварии пятьдесят тысяч своих последователей, восемьдесят тысяч – в Пруссии и сто тысяч – в Голландии и Франции.

– Молва немного преувеличивает, – сказал он, улыбаясь и угадав мои мысли. – Но мы действительно имеем некоторое влияние, и наши планы довольно возвышенны, даже в ту минуту, когда вы вошли, я занимался одним важным делом, в котором, полагаю, вы будете нам полезны.

– Говорите, – отвечал я.

– О, это только начало! Нам нужно скомпрометировать французскую королеву. Но сядьте, пожалуйста, дорогой господин Бальзамо, и позвольте налить вам чашку чая.

КНИГА ВТОРАЯ

ОЖЕРЕЛЬЕ МИРНА

Глава I,

из которой видно, что я похож в одно и то же время на Иисуса Христа, на Цезаря и на Кромвеля

Много лет спустя я был в Митаве, столице великог герцогства Курляндии. Это не очень приятный город, но дворянство и сам герцог приняли меня с таким глубоким уважением, что я счел своей обязанностью прожить там несколько месяцев. Моя дорогая Лоренца немного жаловалась на недостаток развлечений и даже иногда зевала, но на ее хорошеньком личике зевота была вроде улыбки, еще лучше выставляющей ее чудные зубки.

Полагаю, что очень мало кто узнал бы в знаменитом графе Калиостро ничтожного расстриженного монаха, о любви и юношеских приключениях которого рассказывалось в предыдущей книге.

У меня был важный вид и отличные манеры. Я вел такую жизнь, которую не мог позволить себе ни один принц. Очевидно, обладал богатством, ибо был расточителен. Раздавал бедным больше золота, чем моя алхимия обещала богачам, достаточно глупым, чтобы верить мне. Откуда это богатство – бесполезно говорить, угадайте сами. Должен добавить, что обо мне рассказывали легенды, которыми можно было гордиться. Все знали, что я нашел философский камень, что одним только взглядом мог превратить в бриллиант простой рейнский булыжник, что читал в будущем, как аббат в своем требнике; что мне было достаточно возложить на больного руки, чтобы он полностью выздоровел.

В этом никто не сомневался. Мои излечения, пророчества, мертвые, вызванные по моей воле, обсуждались всеми цивилизованными нациями.

Нет сомнения, что и сам я считал себя необыкновеннейшим и знаменитейшим из людей, чуть ли не Богом. В то утро у меня было отличное настроение. Я получил хорошее известие из Венской и Австрийских лож, где многоуважаемый Саба II вызвал меня в присутствии всех братьев. Оказывается, я удостоил их своим появлением поддерживаемый в воздухе семью ангелами в облака и произнес речь, полную прекрасных мыслей. На это я был вполне способен. Многоуважаемый Саба II благодарил меня и прибавлял, говоря о Лоренце: «Осмеливаюсь просить вас, обожаемый отец, мой вечный Учитель, передать мое уважение и глубочайшее повиновение нашей божественной Учительнице».

Итак, все шло к лучшему.

Тем не менее, я решил дать знать венским масонам, чтобы они не вызывали меня часто таким образом, потому что воздушные путешествия, хотя и мысленные, все-таки немного утомляют меня.

Прочтя другое письмо, взял колокольчик из чистого золота и позвонил.

Вошел один из слуг.

– Откройте ворота дворца, – сказал я. – Мне стало известно, что госпожа фон Рекке делает нам честь ехать сюда.

Даже привыкший к моим странностям лакей не мог скрыть удивления. Кто предупредил меня об этом приезде?

– Поторопитесь, карета всего в пятидесяти шагах от ворот.

Дело в том, что я увидал легко узнаваемый экипаж графини в одном из маленьких наклонных зеркал, какие в Германии и Курляндии обычно приделывают к окнам снаружи. Не следует упускать ни малейшего случая выставить себя с хорошей стороны, в особенности в глазах слуг. Суеверие передней может превратиться в веру двора.

Скажу всего несколько слов о госпоже фон Рекке, хотя и сохранил о ней самые приятные воспоминания. Молодая, прелестная, с особенными, всегда задумчивыми глазами, очень богатая, в чем также нет ничего неприятного, и имевшая большое влияние среди дворянства герцогства, она не замедлила стать моим другом и даже, осмелюсь утверждать, почти рабою, что стоило мне небольшого труда. У этой прелестной женщины была склонность к мистицизму, мне даже кажется, что она была немного сомнамбула. Графиня чувствовала к Спасителю мира страстную, божественную нежность и приходила в экстаз при одном взгляде на образ Христа. Она вообразила, что я похож на Спасителя. В действительности же это сходство было чисто воображаемым, так как у меня уже начинало отрастать брюшко, но я не разуверил госпожу фон Рекке в ошибке, которая была ей дорога.