Город чудес - Мендоса Эдуардо. Страница 9

– Пожалуй, – сказал тот, – одного урока каталонцам будет недостаточно.

Филипп V, герцог Анжуйский, был просвещенным монархом. Один французский писатель охарактеризовал его так: roi fou, brave et devot [14]. Он женился на итальянке Изабель де Фарнесио и умер, пораженный безумием. Не то чтобы король был излишне кровожадным, но его советники злонамеренно нагородили ему всякой чепухи о каталонцах, равно как о сицилийцах, неаполитанцах, заокеанских креолах, жителях Канарских островов, филиппинцах, индокитайцах, другими словами – обо всех подданных испанской короны. Именно поэтому он распорядился построить в Барселоне гигантскую крепость, в которой была расквартирована оккупационная армия, готовая подавить любое сопротивление. Ее сразу же окрестили Сьюдадела – Цитадель. В крепости также размещалась резиденция губернатора, оказавшегося в полной изоляции от населения города. В этом и во всем другом прослеживалось жесточайшее влияние колониальной системы. На земляном валу крепости, надо рвом, вешали приговоренных к смерти мятежников; трупы казненных патриотов не убирали – их отдавали на растерзание грифам. Под сенью неприступных бастионов порабощенным барселонцам только и оставалось, что покорно влачить жалкое существование, оплакивая гневными слезами свою печальную судьбу. Правда, пару раз с их стороны предпринимались попытки взять крепость штурмом, но эти атаки были без труда отбиты, и осаждающим пришлось отступить с усеянного трупами поля боя. Победители не преминули поиздеваться над побежденными: они высовывались из бойниц и мочились на убитых и раненых. За это сомнительное удовольствие солдаты с лихвой заплатили полным затворничеством, поскольку не могли выйти в город, чтобы пообщаться с гражданским населением, которое их люто ненавидело. Всякого рода развлечения, в том числе и женщины, были для них заказаны. Сделавшись заложниками собственной жестокости, солдаты предавались содомскому греху и почти не занимались личной гигиеной; крепость превратилась в рассадник болезней. Когда наконец наступил мир и пришло время для спокойного анализа ситуации, обе стороны настоятельно просили монархов, пришедших на смену Филиппу V, уничтожить эту крепость, символ враждебности и бесчестия. Лишь фанатики отстаивали необходимость ее сохранения. Короли на все запросы отвечали, что, дескать, подумают, но оставляли все как есть, откладывая решение вопроса на неопределенное время; так, по обыкновению, поступают те, кто воплощает в себе абсолютную власть. В середине XIX века крепость уже не имела прежней значимости – достижения в области военного дела превратили ее в устаревшее, никому не нужное сооружение. Она потеряла само право на существование. В 1848 году во время народного восстания генерал Эспартеро [15] посчитал более рациональным бомбардировать Барселону с возвышающегося над городом холма Монжуик. Стены и бастионы пали, крепость наконец-то была полностью разрушена. Землю и уцелевшие постройки передали в дар городу, чтобы хоть отчасти смягчить накопившуюся за полтора столетия боль. Некоторые здания были снесены в силу их ветхости, другие существуют и поныне. На месте бывшей крепости власти решили разбить городской парк, куда имели бы доступ все слои населения. И было отрадно видеть, как на земляном валу, где было совершено столько варварских преступлений, теперь подрастали деревья и распускались цветы. В парке, названном «парк Сьюдаделы» и сохранившем до настоящего времени это имя, вырыли озеро и соорудили грандиозный фонтан, нареченный «Каскад». В 1887 году, когда Онофре Боувила впервые ступил на эту землю, там возводились павильоны Всемирной выставки. Это случилось в начале или середине мая. Строительство уже значительно продвинулось вперед. Число занятых на нем рабочих достигло максимума, то есть четырех тысяч пятисот человек – запредельное для того времени количество, не имевшее прецедентов в истории. К этому надо добавить великое множество мулов и ослов, да еще ломовые дроги, подъемные краны, паровые машины и другие механизмы. От пыли было не продохнуть, стоял оглушительный грохот, и царила полная неразбериха.

Дон Франсиско де Паула Риус-и-Таулет занимал пост алькальда Барселоны уже во второй раз. Это был угрюмый человек лет под пятьдесят с уже наметившейся лысиной и длинными бакенбардами, падавшими на лацканы сюртука. Журналисты писали, что он обладает осанкой и манерами патриция. В знойные летние дни 1886 года алькальд, трепетно относившийся к престижу города и своей службе, стоял перед сложным выбором. Несколько месяцев назад ему нанес визит некий кабальеро по имени Эухенио Серрано де Касанова.

– Имею сообщить вашему превосходительству нечто крайне важное, – заявил он.

Дон Эухенио Серрано де Касанова был уроженцем Галисии, но жил в Каталонии, где владел поместьями и куда его еще юношей забросила пламенная приверженность делу, за которое сражались карлисты. С годами он подрастерял свою горячность, но не энергию. Предприимчивый, легкий на подъем, он во время своих путешествий имел случай посетить Всемирные выставки в Антверпене, Париже и Вене; они настолько поразили его воображение, что по возвращении он сей же час явился в муниципалитет за разрешением устроить в Барселоне нечто подобное. Дон Эухенио Серрано де Ка-санова был не из тех, кто дает засохнуть на корню своим начинаниям, – он стал развивать перед властями грандиозные планы. Муниципалитет не устоял перед его энергичным натиском и выделил под строительство Всемирной выставки парк, разбитый на месте Сьюдаделы. «Если уж ему приспичило влезть в это дело, пожалуйста, пусть влезает» – так думали соответствующие компетентные лица: позиция небрежительная, если не сказать опасная. Строго говоря, никто не имел четкого представления, каким образом должна быть организована Всемирная выставка. Подобные мероприятия были абсолютно новым явлением, о котором знали лишь понаслышке, через прессу. Хотя идея Всемирной выставки, так сказать, ее квинтэссенция, родилась и вызрела во Франции, первая из них была проведена в Лондоне в 1851 году. Парижу удалось провести свою только в 1855-м, при том, что организация оставляла желать много лучшего: выставка распахнула свои двери перед посетителями с пятнадцатидневным опозданием и многие экспонаты в день открытия все еще не были смонтированы. В числе блестящих посетителей Парижской выставки значилась королева Виктория собственной персоной, появившаяся в самый ее разгар. Изобразив на лице недовольную мину, хотя в душе была явно удовлетворена той степенью некомпетентности, которую продемонстрировали французы, она осматривала экспонаты и время от времени бросала в толпу презрительное Pas mal, pas mal [16]. За ней неотступно следовал сипай двухметрового роста – без учета высоты тюрбана; он благоговейно нес на вытянутых руках шелковую подушечку пунцового цвета с покоившимся на ней Кохинором, самым большим на то время диамантом в мире. Должно быть, этим жестом королева Виктория хотела сказать: «Один диамант стоит дороже всего того, что здесь выставлено, да и тот принадлежит мне». Королева заблуждалась: важность события оценивалась не по стоимости экспонатов, а по значимости идей и состязательности между ними на благо прогресса. Далее Всемирные выставки были проведены в Антверпене, Вене, Филадельфии и Ливерпуле. Лондон организовал вторую выставку в шестьдесят втором, Париж – в шестьдесят седьмом, как раз в тот год, когда Серрано де Касанова впервые объявил о своих намерениях. Энтузиазма у него было в избытке, чего нельзя сказать о капиталах. К тому же Барселона испытывала глубокий финансовый кризис, а потому многократные призывы дерзкого устроителя остались гласом вопиющего в пустыне. Первоначальный капитал быстро иссяк, и проект оказался на грани закрытия. Тогда Серрано де Касанова добился встречи с алькальдом Риусом-и-Таулетом. Тихим мягким голосом, будто речь шла о большом секрете, он сказал: