Город чудес - Мендоса Эдуардо. Страница 93

– Потому.

И не было способа выбить у него из головы эту навязчивую идею. Грандиозная стройка длилась несколько лет.

Как-то раз, находясь в поместье, Онофре разговорился с одним из декораторов. Тот поведал ему о своих безрезультатных поисках одной безделицы – ничего не стоившей фигурки из майолики. Декоратор предпринял целое расследование и однажды услышал, будто фигурка находится в некоем заведении в Париже, однако, по его мнению, лучше отказаться от этой затеи, нежели тратить на нее деньги и усилия, не сопоставимые со стоимостью безделушки. Онофре Боувила взял у декоратора адрес, его самого тут же уволил, потом сел в автомобиль, ожидавший его на мосту, и сказал водителю:

– В Париж!

Прежде он никогда не выезжал за пределы Каталонии, даже не бывал в Мадриде, где вел столько дел. Почти всю поездку он проспал на заднем сиденье. Когда они пересекли границу, стало прохладно, и Онофре захотел купить плед, чтобы укрыть ноги, но в первом же магазине ему отказали, поскольку у него не было с собой французских денег. Так, без пледа, он доехал до Перпиньяна; в этом городе один из банков ссудил ему нужную сумму и снабдил на дорогу карточкой, с которой он мог снимать деньги без ограничений, где бы ни находился. При выезде из Перпиньяна зарядил дождик и не переставая лил всю поездку. На закате им попался небольшой городок, где они заночевали, а наутро продолжили путешествие. В Париже шофер сразу повез его по указанному незадачливым декоратором адресу; там Онофре действительно нашел фигурку из майолики и купил ее за смехотворную цену. Зажав статуэтку в руке, он распорядился отвезти себя в ближайший роскошный отель и поселился там в suite royale [115]. Когда он принимал ванну, к нему в номер явился управляющий, одетый в сюртук с гарденией в петлице. Он зашел спросить у monsieur Боувилы, не желает ли тот чего-нибудь особенного. Онофре велел принести ему ужин и доставить в номер шофера, который располагался на другом этаже, женщину.

– Завтра его ждет трудный день, – пояснил он.

Управляющий с пониманием кивнул.

– A monsieur? – спросил он потом. – Может, он тоже нуждается в хорошей компании?

– Пожалуй. Что-нибудь скромное и услужливое, – ответил Онофре, представив себе, как бы действовал в подобной ситуации его друг маркиз де Ут.

Управляющий воздел руки к потолку.

– C'est l'especialitй de la maison! – воскликнул управляющий. – Elle s'appelle Ninette [116].

Когда Ninette позже пришла к нему в suite, то нашла его в кровати одетым и погруженным в глубокий сон. Она сняла с него туфли, расстегнула жилет и верхние пуговицы рубашки, потом накрыла его покрывалом. Подойдя к выключателю, она увидела на прикроватном столике конверт, на котором было написано: Pour vous [117]. В конверте лежала объемистая пачка банкнот. Ninette положила конверт с деньгами на столик, выключила свет и бесшумно вышла.

«Путешествие – одна скука и вовсе не расширяет кругозор, как твердят все вокруг», – подумал Онофре Боувила на следующее утро. Управляющий в целях экономии времени предложил ему возвратиться в Барселону на аэроплане; тогда еще не существовало регулярного сообщения между обоими городами, но управляющий прозрачно намекнул:

– Если есть деньги, все в этом мире разрешимо.

Онофре велел отвезти себя на аэродром и переговорил с бельгийским пилотом, чтобы нанять биплан. Шофер отправился в Барселону на машине, а Онофре и пилот сели в самолет. Сильный встречный ветер отнес их в сторону Гренобля, оттуда они добрались до Лиона, где заправились и выпили в баре аэродрома несколько рюмок коньяку, чтобы согреться. Пролетая над Пиренеями, они чуть было не попали в аварию и находились на волосок от смерти. Наконец путешественники, живые и здоровые, приземлились на аэродроме в Сабаделе. С большим удивлением Онофре Боувила обнаружил, что на посадочной полосе его ждут Эфрен Кастелс и маркиз де Ут.

– Карамба! До чего же я вам рад и благодарен за встречу! – растрогался Онофре. Они что-то прокричали в ответ, но он не расслышал: от многочасового перелета у него заложило уши. Кроме того, его шатало из стороны в сторону, и великан из Калельи подхватил его под руки. – Я так и не понял, каким образом вы узнали, что я прилетаю именно сегодня? – удивился Онофре.

Они искали его повсюду. Через банки проследили его путь до Парижа; оттуда управляющий отеля послал им телеграмму, изложив его приключения в весьма оригинальной форме: Bibelot achete monsieur baigne Ninette decue monsieur vole [118], – писал он. Теперь все трое ехали в Барселону в машине Эфрена Кастелса. Сидя на откидном сиденье, тот торопил шофера. Онофре спросил, к чему такая спешка.

– Что происходит? – повторял он.

– Происходят очень важные события, – ответил Эфрен Кастелс. – Из-за твоей глупой поездки мы упустили драгоценное время.

Он говорил с серьезностью, не свойственной его взрывному темпераменту.

– Давайте наденем шапочки, – предложил маркиз.

Из-под сиденья он достал прямоугольный деревянный ларец с инкрустацией, а оттуда – три черные островерхие шапочки, украшенные мальтийским крестом. Им пришлось согнуться и опустить головы, чтобы не помять колпаки о верх машины. Шофер наконец замедлил сумасшедшую гонку по склону Тибидабо и остановился напротив большого кирпичного дома с башенками, зубцами и фигурными желобами, стилизованными под готику. Двое мужчин с ружьями открыли ворота, пропустили автомобиль и вновь их закрыли. У главного входа пассажиры вышли из машины, прыгая через две ступеньки, почти бегом, поднялись по парадной лестнице и оказались в круглом вестибюле с высоким потолком; под сводами гулко отдавались их стремительные шаги. Перед ними сами собою открывались двери, а потом закрывались; слуги, наряженные в короткие обтягивающие панталоны и полумаски из белого атласа, низко кланялись и показывали, куда идти дальше. Таким образом они добрались до зала, в центре которого стоял длинный узкий стол. За столом сидели несколько человек в черных капюшонах, закрывавших лица и спускавшихся пелеринами на плечи. Три свободных стула предназначались для Онофре Боувилы, маркиза де Ута и Эфрена Кастелса. Председатель спросил дребезжащим голосом:

– Все собрались? – Ему ответили утвердительным бормотаньем. – Тогда начнем. – Он осенил себя крестным знамением.

Вслед за ним перекрестились все, кто был в зале. Председатель объявил:

– На этот чрезвычайный капитул [119] прибыли наши братья из Мадрида и Бильбао, и мне выпали честь и удовольствие сердечно приветствовать их в Барселоне. – Собравшиеся поддержали приветствие возгласами одобрения. Затем председатель ударил по столу небольшим молоточком и продолжил: – Надеюсь, все в курсе сложившейся ситуации.

В 1923 году общественное недовольство достигло той точки, откуда, по утверждению некоторых политиков, «не было возврата». И только Онофре Боувила не был согласен с этим пессимистическим вердиктом.

– Мы всегда жили в критической социальной ситуации, – возражал он. – Такова наша страна, и тут не о чем больше говорить. – Он свято верил, что, несмотря на трудности, в принципе не происходило ничего серьезного. – Пусть все идет своим чередом, – говорил он. – Все утрясется само собой и без излишнего насилия.

Для него чем запутаннее и сложнее была ситуация, тем привлекательней она выглядела: в ней он чувствовал себя как рыба в воде и только благодаря подобному взгляду на вещи смог пробиться на самый верх. Маркиз де Ут и его братья по Мальтийскому ордену думали иначе: то высокое положение, которое они занимали и которым так беззастенчиво пользовались, досталось им по наследству, и они жили в постоянном страхе потерять его; любое чрезвычайное средство казалось им оправданным, если его целью являлась гарантия их стабильности и безопасности. Призрак большевизма лишал их покоя и сна. «Ага! – думал Онофре Боувила, когда в спорах вставал вопрос о вероятности подобного развития событий. – Если у нас победит большевизм, то я стану доморощенным Лениным». Он беззаветно верил в свои способности выйти невредимым из любой неприятности и извлечь пользу из любого противодействия. Но этого ни в коем случае нельзя было говорить в присутствии маркиза де Ута и членов братства, собравшихся на капитул.