Три дня без чародея - Мерцалов Игорь. Страница 44

— Айда, покажу, — завладев заветной грамотой, Невдогад быстро успокоился и подобрел. — А что это Непряд к батюшке ломится?

— Вызван. Князь велел ему явиться, как только про бургундские монеты услышал.

— Разумно, — кивнул Невдогад. — Он вернее знает, где какие деньги в городе. Надо бы и мне с ним парой слов перекинуться, как с батюшкой поговорю.

Болеслав отыскался возле детинца. Сверкая грозными очами, он готовил к выходу смену стражи на ворота, придирчиво осматривал: одежа ладно ли сидит, брони до блеска ли начищены?

— Теперь главное, вопрос к старшинам: что делать надлежит, коли увидите так называемую «горлицу»? Переплут!

Десятник Переплут, ступив шаг вперед, отбарабанил:

— Шуму не поднимать, незаметно окружить, тихо подойти, тихо уговорить! А вот что делать, боярин, коли та «горлица» крылышками станет махать?

— Тогда силой брать, — разрешил Болеслав. — Но если хоть перышко с нее упадет…

— Нет! Как можно? Да что мы, звери, что ли, не смыслим ничего? — загомонили дружинники разом — по-видимому, все без исключения знали, о какой птице речь идет.

— Ну-ну, — слушая их, негромко хмыкнула «горлица».

Упряма ошуйник встретил взором не очень светлым, и тот припомнил, что и достойного боярина вчера обманул, не рассказав про орков. «О, Троян, в кого превращаюсь — во врушу оголтелого?..»

Однако необычную просьбу Упряма Болеслав выслушал не перебивая и выполнил тут же. Кликнул подвернувшегося отрока, послал в детинец, и вскоре тот вернулся с искусно сделанной пряжкой черненого серебра.

— Вот любимая вещь того гонца. В дорогу ее никогда не берет — обронить боится.

Упрям обхватил пряжку пальцами, еще ни на что не надеясь… но вдруг само собой как-то, без заклинаний и подготовки — у него получилось ощутить жизненные токи хозяина вещи. Ласковое тепло растеклось по ладоням. Упрям облегченно вздохнул:

— Жив гонец.

Болеслав удивленно приподнял бровь, но спросил только одно:

— Что же, опасность есть какая?

— Боюсь, что да.

От наблюдавшего за ними Невдогада не укрылось, как смягчился взор боярина. Забота о людях в его глазах стоила того, чтобы предать забвению мелкие грехи.

— Тогда возьми себе на время, — сказал ошуйник. — Если, не приведи боги, что стрясется с парнем — дай знать.

— Через ласовичей передам, — кивнул ученик чародея.

По дороге домой Упрям завернул в кузнечную артель. Несмотря на торговый день, заправлявший ее делами коваль Твердята, лучший из лучших искусников дивнинских, сегодня на ярмарке не появлялся, отправив вместо себя учеников. Сам же вместе с помощником Глубой был занят чрезвычайно важным для него изделием.

Кузня стояла за пределами городской стены, на самом берегу Дивичи, небольшого притока Дона Могучего. Ей и не требовалась защита стен — жилище и рабочее место Твердяты представляло собой самостоятельную, хорошо укрепленную башню. И забор выше человеческого роста, и терем, и собственно кузня были сложены из неохватных дубовых бревен еще дедом его, а Микула, отец Твердяты, в свое время выкопал ров, полукругом охватывающий его хозяйство и одним концом смыкающийся с Дивичей. Теперь подойти к кузнице можно было только с одной стороны. По верху забора Микула нарезал бойницы и приладил прочные леса для стрелков, а под теремом выкопал просторные погреба для припасов.

Все это было сработано не забавы ради. Еще дедам досталось разбуянившихся навей усмирять, пыталась нечисть в те поры до столицы добраться. Набеги из Степи, вызванные буйством Баклу-бея, города не коснулись, но было дело двадцать лет назад: орда хасудов из Дикого Поля, перейдя Волгу выше Итиля-города, прошла огнем и мечом по южной окраине Тверди и поднялась по Дону до столицы, в то время как сговорившиеся с ними половецкие роды, разметав полян, ударили по Дивному с суши. Не испытывали еще стены Дивнинские такого жестокого натиска. Наум подробно рассказывал о той войне. Шаманы степняков перехитрили и Совет Старцев, и дольные дружины, проведенные, как и нынче предполагалось, тайными тропами, рассеялись, перекрывая ложные направления ударов. А уж дважды подряд провести войско тайными тропами никому не под силу, хоть всех кудесников земли собери воедино. И больше недели Дивный держал осаду, пока дольники не подошли на подмогу.

Рассказы о той осаде до сих пор будоражат молодые умы и заставляют мальчишек страдать от самой черной зависти к старшим. В городе осталась пятая часть дивнинских полков и Охранная дружина, все прочее — ополченцы. Были приступы, были воинские хитрости и магическое противоборство, были дерзкие вылазки осажденных. Кузница показала себя с лучшей стороны — она вместила в себя полсотни поселенцев, не успевших домчаться до городских ворот. Когда подступила орда, мужиков там было тридцать семь. Капля в море — но чашу капля переполняет.

Взять крепостицу налетчикам никак не удавалось, с городской стены ее надежно прикрывали стрелами. Дивича тоже мешала. И мимо нее на приступ ходить было несподручно: кузнец со товарищи, нимало не смущаясь небольшой численностью своего отряда, расстреливали вражьи спины, норовя подкосить сотников и десятников да бойцов, несущих лестницы. И гореть кузня не желала: огненные стрелы прогорали и гасли, а дубовые бревна, особым образом проморенные, занимались очень неохотно, так что осажденные всегда успевали залить их колодезной водой. И вот благодаря кузне и Дивиче натиск на северную стену был слабым, что позволяло сосредоточить больше защитников на других стенах.

За это героическое сидение Велислав Радивоич Микулу отблагодарил, на двадцать лет избавив его кузню от податей. И, соответственно, все изделия, в ней изготовленные — неважно кем. Ученики, помощники, сотрудники, единомышленники всех мастей валом повалили к Микуле. Просторный терем, как выяснилось, только казался просторным, но Микула был не в обиде — он сам подать установил для своих работников. Первые годы, что греха таить, драл три шкуры, ошалев от богатства. Но сынок, Твердята, подрастал, стал Микула задумываться над будущностью его, все больше внимания уделял обучению… а заодно и всех прочих натаскивал. Со временем Микула понял, что притеснять артельщиков — себе, в конечном счете, убытки чинить. И пошли дела в кузнице лучше прежнего…

В общем, понял ли Микула замысел молодого тогда князя или нет, не суть важно. «Невыгодным» для казны подарком Велислав Радивоич исподволь добился того, что лучшие кузнецы Дивного, свои тайны до этого в могилу уносившие, вместе трудиться стали. Перенимали друг у друга навыки, уловки, приемы — и прославили на весь свет дивнинскую сталь.

К той поре как Твердята сменил отца, они уже не мыслили, чтобы работать по отдельности.

Разумеется, оставались в Дивном и кузнецы-одиночки, зачастую весьма искусные, но соперничать с артелью не мог уже никто.

В это лето заканчивался срок освобождения от податей, и артельщики призадумались: нельзя ли его как-то продлить? И решили выковать для князя меч, равного которому нет на всем белом свете. Еще зимой совещались с Наумом, наивно стараясь скрыть истинные намерения за неуемными хвалами Велиславу. Чародей поделился редчайшими секретами, наложил необходимые чары и на руду, и на угли, и на молоты, и на наковальни. Сталь всей артелью без передышки три месяца ковали, семьдесят слоев поверх стержневого наложили. Осталась последняя закалка в дивичанской воде, смешанной с особо тайным настоем…

Твердята был умным человеком и понимал, что подати платить придется. Кузница приносила денег больше, чем три торговых ряда на ярмарке в удачный день. Но, может быть, согласится Велислав на подать малую, в полдесятины? Надежда эта превратилась в уверенность сегодня утром, когда, в последний раз проковав клинок и закалив его в чародейском настое, кузнец принялся его затачивать: малейшее неверное движение приводило к тому, что точило, коснувшись тщательно прокованного лезвия, мгновенно рассекалось надвое — успевай пальцы отдергивать. Лезвие резало камень, как масло — без малейшего преувеличения.