Божество смерти - Мэрфи Уоррен. Страница 8

— Национальная гвардия Оклахомы — это часть федеральной армии, папочка, — объяснил Римо Чиуну.

— Что можно ожидать от армии, кроме поражений в боях? — вопросил Чиун. — И я думал, что машины из железа не терпят поражений.

— Если только они не корейского производства, — огрызнулся Римо.

— Римо, не спорь с Императором, — снова перешел на корейский Чиун.

— Я и не спорю, — ответил Римо по-английски.

— По-моему, вы как раз этим и занимаетесь, — удивленно заметил Смит.

— Если мне понадобится ваше мнение, Смитти, я обращусь за ним к вам. Извините, это у нас с Чиуном личное.

— Как ты можешь беседовать с этим безнадежно глупым Императором? — спросил Чиун по-корейски. — А сам ты — еще больший глупец. Что на уме, то и на языке — и с этим ничего уже не поделаешь.

— Мы называем это честностью, папочка, — произнес Римо по-английски.

— Возможность слышать реплики только одной стороны, — сухо заметил Смит, — несколько затрудняет дело.

— И затрудняет нашу недостойную жизнь, ибо мы причиняем неудобство вам, о всемилостивейший из императоров!

— Да-да... благодарю вас. Безусловно, я не имею ни малейшего желания вмешиваться в ваши личные споры, но, повторяю еще раз, существует проблема, нуждающаяся в решении. Дело в том, что эта банда индейцев превратилась в хорошо вооруженную часть. Эта часть преодолела маршем все расстояние до Дакоты и сейчас встала лагерем у Литл Биг Хорн, где индейцы некогда одержали победу над армией Джорджа Армстронга Кастера.

— А, вы о той резне.

— Армия и резня — вещи неразделимые. У них ведь нет ассасинов, — заметил Чиун, кутаясь в кимоно.

— Именно, — кивнул Смит. — Поэтому наш план состоит в том, чтобы лишить индейскую армию боевой мощи путем устранения их лидера, который, как видно, эту самую мощь и олицетворяет. Говорю вам — это самая настоящая армия, возникшая неизвестно откуда, прекрасно организованная и с таким боевым пылом, какой редко увидишь где-либо в наши дни.

— Ваше решение, как всегда, исполнено мудрости, о Император. Ибо государь, имеющий на службе ассасина, нуждается лишь в очень небольшой армии, но государь, которому служит Мастер, не нуждается в ней совсем!

После чего Чиун перешел непосредственно к предложениям, суть которых состояла в том, что новый способ оплаты услуг Синанджу должен быть основан на процентных отчислениях из оборонного бюджета США. Он вот слышал, что это примерно триллион в год — в то время как за какие-нибудь четыре миллиарда Смит может поставить на поистине широкую ногу подготовку ассасинов в этой стране, хотя, безусловно, ему все равно не найти таких гениальных Мастеров, которые состоят на службе у Императора в настоящее время.

— Боюсь, Император не согласится выцарапать для нас четыре миллиарда, папочка. И кроме того, что ты собираешься с ними делать?

— Вновь наполнить опустевшую сокровищницу Синанджу, источник вечного позора для меня, последнего Мастера. Ибо ни один из Мастеров никогда не терял ничего дороже медной монеты — я же, воспитавший нерадивого ученика, позволивший белому войти в Дом Синанджу, брошен нищим на произвол судьбы, и горе мое не поддается утешению.

— При чем тут белые, папочка? Сокровища-то сперла северокорейская разведка, которая сначала хотела заставить тебя работать на них, а когда не вышло, опустошила вашу сокровищницу, пытаясь представить дело так, будто они ищут вора. Я ведь в курсе. Украли их вовсе не какие-то белые, а корейцы.

— О, только один из них... Глупец, поддавшийся улещениям. Гнилой плод не портит всю ветвь...

— Ага, и еще припомни, что, припрятав украденное, он покончил с собой, так что теперь найти ваше барахло вряд ли кто сподобится. А гнилой он плод или не гнилой — тебе виднее.

Разговор шел по-прежнему на корейском, и Смит, окончательно потеряв терпение, едко осведомился, не мешает ли он. После чего слуха его достигли несколько английских фраз, из которых явствовало, что Чиун обещает разметать индейскую армию по равнинам Дакоты, дабы восславить доблестное имя Императора, а Римо клянется убрать их лидера в самый кратчайший срок.

Именно это доктор Смит и желал услышать.

Шеренги грузовиков и самоходных орудий, протянувшиеся на многие мили вокруг Литл Биг Хорн, ждали сигнала к атаке. Только на этот раз американская армия окружила индейцев — а не наоборот, как было столетие назад, — и генерал Уильям Текумсе Бьюэл с нетерпением ждал приказа из Вашингтона.

Ирония судьбы, подумал генерал, в этот раз в битве у Литл Биг Хорн не будет ни одной лошади. Его отец тоже был кавалеристом — правда, тогда слово «кавалерия» уже служило названием для танковых частей: и дед, и даже прадед. А первый из Бьюэлов, надевший голубую форму кавалерии Соединенных Штатов, был убит как раз здесь, у Литл Биг Хорн. И когда на пресс-конференции генерал Бьюэл заявлял, что не допустит кровопролития, в висок стучала предательская мысль — «теперь мы расквитаемся».

Батареи тяжелой артиллерии расположились за армейскими грузовиками, спрятавшимися за танковым кольцом. Танки пойдут первыми, за ними — пехота. Ну а если эти оджупа пожелают сопротивляться — что ж, тут поделать он ничего не мог. Пусть дерутся. И дохнут, как мухи. Он специально оставил в стальном кольце два узких прохода — на случай, если воины окрестных племен, все еще бредившие победой над армией белых, пожелают ночью присоединиться к бунтовщикам.

В лагере окруженных всю ночь слышались бой барабанов и пение. Ходили слухи, что на стороне восставших — неизвестные силы, что великие духи вернулись к ним и вместе они сокрушат господство белых людей раз и навсегда.

— Стыд и позор, что эти люди, американские граждане; чувствуют себя настолько отторгнутыми нашим обществом, что верят в подобную нелепость, — заявил генерал на пресс-конференции.

Лично он считал абсолютно необходимым размазать этих самых «граждан» гусеницами танков по осенней дакотской грязи.

Атаку он начнет на рассвете — пятью колоннами, и там, где произойдет встреча сторон, умрет последний на этой земле индеец. Его генерал Бьюэл прикончит сам. Может, выстрелит в брюхо и посмотрит, как тот будет корчиться, — так, наверное, бился в смертных судорогах предок генерала.

Затем он составит списки рекомендуемых к награждению и закатит великолепную речь об ужасах этой битвы. В конце можно добавить, что случившееся должно научить человечество жить всегда в согласии и мире.

Этой ночью генерал Бьюэл не спал. Перед самым рассветом, когда должен был вот-вот прозвучать сигнал о готовности, на связь с генералом вышел сам президент.

— Билл, — сказал президент, — у меня для вас новости.

— Какие же? — устало поинтересовался Бьюэл.

— Думаю, мы действительно сможем обойтись без кровопролития.

— Прекрасно. — Голос генерала дрогнул на миг. — А каким образом?

— Прикажите пока не открывать огонь. И ждите распоряжений. Мне кажется, я сам справлюсь с ситуацией.

— Могу я поинтересоваться как, сэр? — спросил Бьюэл.

— Нет.

— Как скажете, сэр. Но должен заметить — эти индейцы настроены крайне воинственно. И мне бы не хотелось оказаться в роли обороняющейся стороны.

— Я гарантирую вам, что обо всем позаботятся.

— А если нет? — поинтересовался Бьюэл.

— Исключено. Подобных случаев еще не было.

— Моя помощь не потребуется?

— Никакая помощь не потребуется.

— Прекрасно, — снова повторил генерал и, повесив трубку, расхохотался. Он-то знал, что последнюю разведгруппу, которая решила проникнуть в индейский бивуак, в полном составе привязали к деревьям и сняли с них скальпы. Этим умникам из Белого дома он даст время до полудня, а затем откроет огонь. Битва в полдень — это красиво.

На холмах Дакоты разверзнется подлинный ад. Солнце — прямо над головой, а солдата после битвы больше всего мучит жажда. Но он отгонит этих краснокожих подальше от реки и на несколько часов оставит их на солнцепеке — он слышал, что его пращур много лет назад любил проделывать то же самое.