Остров Зомби - Мэрфи Уоррен. Страница 2

Впрочем, дураком был как раз дерматолог. И министр здравоохранения тоже — ведь в этой благословенной темно-коричневой земле таилась некая субстанция, которую местные называли «мунг». Приложенное ко лбу, это вещество дарило покой и забвение. До чего же глупо, думал доктор Пламбер, употреблять наркотики, когда здесь сама земля дарует блаженство.

В течение нескольких лет, трудясь над тем, чтобы превратить маленькую амбулаторию в современную больницу, доктор Пламбер не переставал думать об этой субстанции. Проведя ряд опытов, он с удовлетворением убедился в том, что мунг не проникает в организм сквозь кожу и, следовательно, воздействует на мозг посредством какого-то излучения. Когда в миссию прибыла сестра Беатриса, она стала его ассистенткой. Этой молодой незамужней особе выпала честь оказаться первой белой женщиной, не подвергшейся в Сьюдад Нативидадо гнусным домогательствам. Впрочем, спасла ее вовсе не исключительная добродетель, а сальные слипшиеся волосы, очки с толстыми стеклами и выпирающие зубы, которые так и не поддались усилиям современных ортодонтологов.

Доктор Пламбер незамедлительно влюбился в нее. Всю жизнь он берег себя для той единственной женщины, которую полюбит, и сестру Беатрису он воспринял как дар небес.

Циничные жители острова могли бы заметить ему, что проработавшие три месяца на Бакье бледнолицые влюблялись в любую из белых женщин за пять секунд. Самые хладнокровные могли продержаться до двух минут, но не более.

— Сестра Беатриса, испытываете ли вы те же чувства, что и я? — вопрошал доктор Пламбер.

При этом его костлявые ладони становились влажными, а сердце от радостного волнения так и прыгало в груди.

— Если вы чувствуете глубокую депрессию, то да, — отвечала сестра Беатриса.

Она испытывала потребность страдать и переносить лишения во имя Иисуса, но страдания казались ей более возвышенными, когда она распевала гимны вместе с родственниками и друзьями в христианской церкви на родине. Здесь же, на Бакье, от бесконечной барабанной дроби у нее раскалывалась голова, а еще ей досаждали тараканы, в которых совсем не ощущалось божественной благодати.

— У вас депрессия, дорогая? — обрадовался доктор Пламбер. — Но Господь сподобил эту землю исцелять депрессию.

В маленькой лаборатории, которую доктор Пламбер оборудовал собственными руками, он приложил темно-зеленую массу ко лбу и вискам сестры Беатрисы.

— Это просто чудо, — признала сестра Беатриса.

Она моргнула раз, потом еще и еще. В ее жизни бывали периоды, когда ей приходилось принимать транквилизаторы — от них обычно клонило ко сну. Это же вещество мгновенно выводило из угнетенного состояния, но при этом не давало ощущения невероятного счастья, за которым последовала бы еще большая подавленность. Ничего чрезмерного, никаких крайностей. Депрессия уходила вот и все.

— Это чудо, — повторяла сестра Беатриса. — Нужно поделиться им с другими людьми.

— Невозможно. Компании по производству лекарств сначала заинтересовались, но ведь энергия мунга никогда не иссякает, его пригоршни хватит человеку навсегда, такое лекарство вечно. Нельзя будет заставить людей покупать его снова и снова. Думаю, они уберут любого, кто попытается ввезти препарат в Америку: ведь он погубит рынок транквилизаторов и антидепрессантов. Тысячи людей потеряют работу. Я лишу людей работы — так они мне объяснили.

— А может, связаться с медицинскими журналами? Пусть они просветят человечество.

— Я еще не закончил опыты.

— Теперь мы займемся этим вместе, — сказала сестра Беатриса, и в ее глазах зажегся азартный огонек.

Она представила себя в роли ассистентки преподобного доктора Прескотта Пламбера, великого миссионера-ученого, открывшего спасение от депрессии. Ей уже виделось, как она выступает на церковных собраниях, рассказывая о тяжелой изнанке миссионерского служения — об этой несусветной жаре, ужасных барабанах и вездесущих тараканах.

Насколько такая жизнь будет приятнее, чем прозябание в Бакье, этой гнусной дыре.

Доктор Пламбер покраснел. Он как раз планировал очередной эксперимент, собираясь облучить вещество.

— Если мы направим пучок электронов на мунг — а это, на мой взгляд, гликол-полиамин-силицилат — мы больше узнаем о его воздействии на структуру клетки.

— Чудесно, — восхитилась сестра Беатриса, которая не поняла ни слова.

Она настояла, чтобы он привлек ее к опытам. Прямо сейчас. Потребовала, чтобы облучение было как можно более сильным. И уселась на плетеный стул.

Доктор Пламбер поместил мунг в ящик над компактным и мощным генератором, обеспечивающим электричеством испускающие электроны трубки, улыбнулся сестре Беатрисе и, щелкнув тумблером... превратил ее в кисель, стекающий сквозь плетеное сиденье стула.

— Ох, — только и сказал доктор Пламбер.

Нечто похожее на густую патоку просочилось через то, что некогда было белой блузкой и ситцевой юбкой. Мерзкая жижа заполнила до краев туфли из искусственной кожи на толстой подошве.

В воздухе возник запах свиного рагу с рисом, простоявшего сутки при тропической жаре. Доктор Пламбер приподнял пинцетом краешек блузки. На шее сестра Беатриса носила небольшой опал на цепочке. С ним ничего не произошло. Не пострадали также лифчик и трусики. Целлофановый пакет в кармане юбки, в котором лежал арахис, сохранился, но сами орехи исчезли.

Очевидно, поток электронов, прошедших через загадочное вещество, обретал способность разрушать живую материю. Возможно, видоизменялась ее клеточная структура.

Несчастный доктор Пламбер, который нашел свою настоящую любовь, чтобы тут же потерять ее, добрался до столицы острова Сьюдад Нативидадо в состоянии, близком к помешательству.

Он тут же направился к министру юстиции.

— Я совершил убийство, — объявил он.

Министр юстиции, которого доктор Пламбер спас недавно от верной смерти, обнял плачущего миссионера.

— Нет! — вскричал он. — Пока я министр, мой друг не может совершить убийство! Кто эта коммунистка, эта террористка, от которой вы спасли миссию?

— Моя коллега. Сестра во Христе.

— Она, наверное, душила несчастного туземца?

— Вовсе нет, — печально отозвался доктор Пламбер. — Она мирно сидела на стуле, участвуя в эксперименте. Я не думал, что опыт убьет ее.

— Еще лучше. Значит, будем считать, что произошел несчастный случай, — рассмеялся министр. — Она погибла в результате несчастного случая, так? — Он хлопнул доктора Пламбера по спине. — Говорю тебе, гринго, пока я — министр юстиции, никто не посмеет сказать, что мой друг сел в тюрьму за убийство.

И началось. Вскоре и сам президент узнал, какие чудеса можно проделывать с помощью мунга.

— Это лучше всяких пуль, — заявил министр юстиции.

Сакристо Хуарес Баниста Санчес-и-Корасон выслушал его внимательно. Это был крупный мужчина, смуглолицый, с черными усами — они, топорщась, напоминали руль велосипеда, — глубоко посаженными черными глазами, толстыми губами и плоским носом. Пять лет назад он, наконец, признал, что в его жилах течет негритянская кровь, и теперь даже гордился этим, предложив столицу острова в качестве места конференций Союза африканского единства. Он любил повторять: «Братья должны встречаться со своими братьями», хотя прежде заверял белых гостей острова, что он «чистокровный индеец, без всякой примеси негритянской крови».

— Лучше пули ничего не бывает, — сказал Корасон и, причмокнув, высосал косточку гуавы из дупла переднего зуба. Время от времени он должен был появляться в ООН, представляя там свою страну. Обычно он делал это, когда у него появлялась нужда в дантисте. Всякую мелочь могли лечить духи, но с серьезными вещами он обращался только к своему дантисту — доктору Шварцу из Бронкса. Когда Шварц узнал, что Сакристо Хуарес Баниста Санчес-и-Корасон — тот самый Генералиссимус (с большой буквы!) Корасон, Кровавый карибский палач, Папа Корасон, Безумный диктатор Бакьи, один из самых жестоких и кровожадных правителей мира, он сделал единственное, что обязан был сделать дантист из Бронкса. Он втрое повысил гонорар и заставил Корасона платить вперед.