Последний алхимик - Мэрфи Уоррен. Страница 2

— Так точно, сэр.

— Значит, это передний люк. Двигайтесь к корме. Я подожду.

Хесус Гомес стал медленно продвигаться вдоль потемневшей от времени обшивки корабля, освещая себе путь специальным глубинным фонарем и стараясь не наступать всем весом на обшивку, дабы не провалиться внутрь корпуса. Его прожектор был единственным светлым пятном в зловещем мраке глубоководного безмолвия, и яркий луч выхватывал из темноты разлетающуюся во все стороны мелкую рыбешку. Обшивка корпуса была не повреждена, но за четыре столетия прогнила насквозь. Он наконец добрался до кормового люка, и тут его прожектор осветил груду белых черепов, которые были сложены в пирамиду подобно пушечным ядрам.

— Санта Мария, — обомлел Хесус Гомес.

— Ты на месте, — раздался в наушниках голос мистера Колдуэлла. — Теперь жди камеру.

Даже находясь на глубине двести футов, Хесус видел, как толщу воды рассекают мощные огни. Когда же они оказались от него на расстоянии вытянутой руки, глазам стало больно смотреть, такой яркий свет из них шел. Ему пришлось зажмуриться и взять камеру на ощупь. Он отвернул фонари от себя и тогда сумел разглядеть, что они укреплены на фотоаппарате, размеры которого были весьма впечатляющими — пожалуй, даже кинокамера была бы вдвое меньше.

— Оставь черепа на месте, — снова раздался голос мистера Колдуэлла, — а сам вместе с камерой спускайся с носовой стороны от черепов, медленно и очень осторожно. Ты будешь двигаться к центральной части.

— Я опасаюсь за кислород, сэр.

— У тебя еще двадцать минут времени, чтобы заработать свои пятьдесят тысяч. Ну, давай же. Не будем торговаться.

Хесус Гомес направил луч в глубь погруженного во мрак корпуса с разорванными шпангоутами — следствием крушения многовековой давности, приведшего к опрокидыванию судна, — и из его глотки, хоть и медленно и нехотя, но все же вырвались покорные слова “сэр” и “мистер”. Ни на минуту не забывая о своем кислородном шланге, он подтянул его к себе и свободным кольцом уложил рядом с собой, следя за тем, чтобы нигде не перегнуть. Если шланг, не дай бог, переломится, он это сразу почувствует — просто не сможет дышать.

Аккуратно придерживая рядом с собой виток шланга, он стал медленно опускаться в корпус корабля, все время шепча про себя слова молитвы.

Он понимал, что идти на такой риск — чистое безумие. Вместе с ним опускалась фотокамера, ярче солнца освещая древесину, которую воды Атлантики за четыре столетия сделали черной как смоль. Его тяжелые водолазные ботинки ткнулись в какой-то брусок, но брусок не сдвинулся с места. Он был тяжелее свинца. Водолаз направил фонари вниз — так и есть. Золото. Слиток золота. Нет, тонны золота, уложенного штабелями по всей длине корабля и во всю ширину. Оно было сложено, как дрова, в поленницу. Вот почему мистер Колдуэлл так легко согласился на пятьдесят тысяч долларов.

— Мистер Колдуэлл, вы хотите, чтобы я заснял ваше золото? — спросил Хесус Гомес, радуясь оттого, что ему стала понятна причина щедрости американца. Его больше не тревожила рискованность задания, теперь он думал о своем гонораре.

— Нет, нет. Забудь о золоте. Иди дальше к носовой части — там увидишь.

— Вам не нужно золото? Вас интересует корабль, охраняемый черепами?

— Гомес, золото меня интересует больше всего остального. Что до черепов, так это старинный способ охранять сокровище.

— Но там — целая груда черепов.

— Вот именно, — отозвался мистер Колдуэлл.

— А что я должен сфотографировать?

— Увидишь. Этого нельзя не заметить. Это камень, обыкновенный черный базальт. Круглой формы.

— И все?

— Это то, за что тебе платят, — донесся в наушники голос мистера Колдуэлла.

В этот момент ему стало немного трудно дышать, но дело было не в кислородном шланге. О шланге Хесус ни на миг не забывал и каждые несколько футов осторожно подтягивал к себе сзади и сверху мягкий страховочный виток. Как только шланг стал натягиваться, он перестал тянуть и начал потихоньку распускать этот виток. Ни шагу не ступлю после того, как кончится виток, поклялся он себе.

Если уж на корме золото лежит штабелями, то в трюме его должно быть видимо-невидимо. Если, конечно, балластом не служит этот камень. Да, балластом, по-видимому, был именно этот большой камень, который лежит в средней части корабля.

Потом ему пришла другая мысль. Он осторожно переступил плавающую человеческую руку, сжимающую в скрюченных пальцах меч, который не смог сохранить жизнь своему владельцу.

Ему пришла мысль, что все должно быть как раз наоборот. Если фотографировать надлежит камень, тогда балластом служит золото. Сокровищем является этот камень, и это его охраняют бесчисленные черепа. Вот к какому ошеломляющему выводу пришел Хесус Гомес и в этот момент едва не споткнулся о камень. Он больно ударился ногой. Камень был круглый — почти правильный круг диаметром метра в полтора.

— Нашел.

— Поверни камеру. Сзади есть резиновый тумблер... Так, хорошо. Не поднимай муть со дна.

Судя по словам мистера Колдуэлла, этот фотоаппарат каким-то образом давал обзор и ему. И все же огромные размеры аппарата оставались для Хесуса загадкой. Даже телекамеры научились делать величиной с ломоть хлеба.

— Камень разделен на четыре квадрата, — продолжал мистер Колдуэлл. — Видишь их?

— Да, конечно, — сказал Гомес.

Во времена испанских мореплавателей золотые монеты делились на восемь частей, а иногда на четыре, отсюда и пошло современное название двадцатипятицентовой монеты — “четвертак”, а отнюдь не оттого, что это четверть доллара, как воображают американцы.

— Встань с краю ближнего к тебе квадрата.

— Слушаюсь, мистер Колдуэлл.

— Направь камеру прямо себе на ноги и так держи.

— Сделано, мистер Колдуэлл.

— Нажми кнопку, которая слева.

— Нажал.

Хесус услышал жужжание камеры и легкие щелчки. По указанию мистера Колдуэлла он заснял каждый сектор квадрата не менее двух раз, а в некоторых случаях ему даже пришлось сделать целых пять кадров. Из этого он заключил, что его съемка передается на поверхность, где кадры просматривают и записывают, иначе как бы мистер Колдуэлл мог знать, что какой-то кадр надо повторить.