Призраки войны - Мэрфи Уоррен. Страница 27

Очень осторожно он пошевелил руками. Руки работали. Он попытался сесть. Спина ныла, боль усилилась. У Римо засосало под ложечкой от страха. Облокотившись на руку, другой рукой он прикоснулся к спине. Его очень страшило то, что он там может обнаружить. Сидеть было неудобно, и боль усилилась. Но, к своему облегчению, Римо обнаружил, что спина сухая, ткани не повреждены, кости не торчат. Он обернулся и увидел, что лежал на острых камнях.

С какой стати ему вздумалось лечь спать на острых камнях? Или он вчера напился?

Римо огляделся по сторонам. И хотя он по-прежнему видел все, как в тумане, он сумел различить очертания автобуса. Но с автобусом явно было не все в порядке. Слишком он короткий. Римо перевел взгляд дальше и увидел еще похожие очертания. Взгляд потихоньку прояснялся, и Римо смог разобрать, что это тоже автобус.

Но автобус был всего один. Просто развалившийся на две половинки. Взору Римо предстала задняя половина автобуса, очень напоминающая разрезанную буханку хлеба и изрыгающая обугленные останки сидений.

Римо понял, что случилось. Артиллерийский снаряд или мина. Но тел видно не было. Он надеялся, что и не будет. Он долго и мучительно размышлял, кто еще мог находиться в автобусе, и тут вдруг увидел собственные ноги.

Ноги были обуты в легкие туфли. А где же мои тяжелые башмаки? — удивился Римо. Римо попытался согнуть ноги. Ноги затекли, но повиновались. Римо снял туфлю. Легкая, удобная. Из хорошей кожи. Похоже, итальянская. Римо не мог вспомнить, были ли у него когда-нибудь такие. Наверное, он купил туфли в Сайгоне. Импортные товары в Сайгоне стоят очень дешево. Но Римо не помнил, чтобы он такие туфли покупал. Впрочем, не это его сейчас больше всего беспокоило. Он видел, что находится в джунглях. Так где же, черт побери, его армейские ботинки? Без них он моментально сотрет ноги в кровь. Особенно если сейчас сезон дождей. Странно, но он даже этого не помнил.

Римо снова надел туфлю и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Потом встал. Суставы болели. Римо попытался сделать несколько шагов. Кости были целы, значит, он просто ушибся. Римо несколько раз взмахнул руками, прогоняя ночной холод.

И только тогда он заметил, что руки его обнажены выше локтя.

— Что же это такое, черт побери? — громко спросил он сам себя.

На нем была майка с короткими рукавами. Черная. И легкие брюки — тоже черные.

Римо огляделся по сторонам, не валяется ли где рядом его форма морского пехотинца. Но формы не было. Не было ни ранца, ни фляги, ни ботинок. Одет он был так, словно находился в бильярдной в Ньюарке, а не во Вьетнаме.

На плохо гнущихся ногах Римо с опаской приблизился к передней половине автобуса. Он вскарабкался в салон сзади. Стены автобуса были покорежены. На полу Римо нашел автомат Калашникова. Проверил затвор. Автомат в порядке. В автобусе никого не было — ни живых, ни мертвых. Куда подевался водитель? — спросил себя Римо. В голове у него стучало. Уши заложило так, как это случилось с ним в день прибытия в Сайгон из Америки. Римо ненавидел это ощущение. Он тогда впервые летел на самолете, и при приземлении уши заложило так, что потом они болели до тех пор, пока он вместе с другими бойцами не сошел по трапу самолета и не увидел грузовики, доставившие в аэропорт цинковые гробы с убитыми американскими солдатами. От шока уши прочистило сразу.

Сейчас Римо ощущал что-то похожее. Он напряг челюсти, чтобы прогнать это ощущение, но не смог прочистить уши. Заложило их крепко.

Вдруг раздался стон. Римо бегом бросился к задней половине автобуса, взяв автомат на изготовку. В автобусе было темно, лишь металлическим блеском мерцали какие-то неясные огоньки, как глаза диких животных.

— Кто там? — крикнул Римо. В ответ раздался лишь новый стон.

Стволом автомата Римо раскидал все еще дымящиеся подушки кресел. Потом осторожно забрался в автобус, не вполне доверяя своим легким туфлям. И опять у него от страха засосало под ложечкой. Если человек оказался в джунглях без тяжелых ботинок, то лучше ему сразу пустить себе пулю в лоб и тем самым уберечь себя от лишних неприятностей.

В автобусе Римо обнаружил совсем юную девушку. Лицо ее скрывала тень. На ней было черное одеяние, какие носят вьетнамские крестьяне. Или бойцы Вьетконга. Наверное, это пленная, и ее перевозили куда-то, решил Римо.

Он растолкал девушку. Девушка открыла глаза, и Римо вздрогнул от неожиданности. Глаза у девушки были зеленые.

С раннего детства у Тао Ха Лан была лишь одна мечта. Она мечтала, что настанет день, когда американцы вернутся во Вьетнам, и свергнут ханойский режим. По ночам ей снилось, как все это начинается: сначала застрекочут тяжелые военные вертолеты, низко летящие над Южно-Китайским морем. Первой их целью будет город Хошимин. А один вертолет прилетит специально за ней. Вести его будет ее отец. Лан не знала, был ли ее отец вертолетчиком во время войны. Она знала только, что он был американским солдатом. А американские солдаты умеют все.

Эта мечта была взлелеяна девочкой благодаря ее матери. Мама любила американского солдата. Американец погиб, так сказала мама. Но Лан ей не поверила. Она знала, что он живет где-то и Америке — там, где нет ни войны, ни сражений, ни коммунистов. Она надеялась, что когда-нибудь тоже туда поедет. Эту мечту она хранила в душе даже после того, как ее мать отправили в трудовой лагерь на перевоспитание, и после того, как та же участь постигла и ее саму.

Мечта разгорелась с новой силой, когда в лагерь приехал американец с мертвыми, ничего не выражающими глазами, в которых не было страха. У него были европейские черты лица. Как и у нее. Раньше Лан видела европейские черты лица только у таких же, как она, буй дой, полукровок, живших с ней в одном бараке.

И как же она была разочарована, когда американец приказал им всем сойти с автобуса в самой гуще камбоджийских джунглей! Она не могла поверить этому. И потому, пока американец заправлял автобус бензином, она тайком пробралась обратно и спряталась в темном углу салона, где ее никто не заметил.

Лан твердо решила, что последует за бесстрашным американцем, куда бы он ни направлялся.

Она помнила красную вспышку. Она чувствовала, что зажата среди покореженных кресел. Потом она увидела американца. Он целился ей прямо в лицо. И вид у него был очень сердитый.

— Не стреляй. Я Лан. Лан!

— Не двигайся! — приказал американец. Голос его звучал жестко и холодно. Лан понимала, что он сердится, и была готова к этому.

— Я не двигаюсь, — сказала Лан и сложила руки ладонями вместе, чтобы показать, что она не вооружена. — Я не двигаюсь.

— Что это за место?

— Кампучия.

— Никогда не слыхал. Ты из Вьетконга?

— Нет. Не Вьетконг. Вьетконга нет.

— Не ври. Встань. Медленно.

По-прежнему держа руки ладонями вместе, Лан с трудом встала на колени и поклонилась американцу. Она надеялась, что американец понимает, что означает поклон.

— Завязывай! — оборвал ее американец. — Встань на ноги.

Лан поднялась на ноги, но голову держала, как при почтительном поклоне. Она очень надеялась, что американец не отошлет ее домой.

— А теперь отвечай на мои вопросы, — хрипло сказал американец. — Кто еще был в автобусе?

Лан замялась. Она не понимала, чего этот американец от нее хочет. А он все смотрел и смотрел на нее.

— Лан была в автобусе, — наконец выдавила она из себя.

— Кто еще?

— Ты. Больше никого.

— Кто сидел за рулем? Только не говори мне, что ты.

— Ты сидел за рулем. Ты хотел найти американского друга. Пленника.

Американец нахмурился.

— Только не пытайся меня надуть. Ладно, выходи.

Он отступил на шаг, давая ей протиснуться и выйти из разбитого автобуса. Лан осторожно ступила на землю. Американец по-прежнему держал ее на мушке. Казалось, что он сильно нервничает и не вполне владеет собой — он стал совсем не такой, каким был еще недавно.

Американец провел ее мимо разорванного взрывом автобуса. Посередине дороги они нашли круглое углубление в земле с рваными краями.