Проклятие вождя - Мэрфи Уоррен. Страница 15

Несколькими быстрыми движениями, при которых из-под пальцев разлеталась каменная пыль, он поверх надписи «Джой-172», поверх голенастой птицы и ползущей змеи аккуратно вырезал: «РИМО».

— Я могу сделать это и левой рукой.

— О-о-о! — простонала Валери, закрывая ладонями глаза.

Уиллингэм лишь молча кивнул. А затем вышел из зала и закрыл за собой дверь. Тут Римо услышал жужжание. С потолка спустилось огромное металлическое жалюзи и, лязгнув, упало на пол. Комната была заблокирована.

— Черт, — крикнула Валери и рванулась к телефону на стене. — Хочу вызвать полицию, — бросила она через плечо. — Этот зал сделан как сейф. Нам никогда отсюда не выбраться. После вашего безумного поступка Уиллингэм пойдет на все. Теперь мы будем гнить здесь. Зачем вы это сделали?

— Для самовыражения.

— Линия отключена, — произнесла Валери. — Мы в ловушке.

— Все люди в ловушке, — философски заметил Римо, припоминая давний разговор с Чиуном, когда тот высказался относительно тюремного заключения. «Разница, — сказал тогда Мастер Синанджу, — лишь в размерах ловушки».

— Я не нуждаюсь в вашей философии. Мне просто надо выбраться отсюда.

— Выберетесь. Но ваш страх работает против вас.

— Еще один религиозный фанатик вроде Уиллингэма с его скалой. Почему они всегда мне попадаются? — Валери опустилась на пьедестал, Римо сел рядом.

— Послушайте, вы же всю жизнь находились в ловушке. Как и каждый из нас.

Она покачала головой.

— Я не согласна.

— Если человек беден и не может позволить себе путешествовать, он, как в ловушке, заперт в родном городе. Если богат, то привязан к земле, если, конечно, он не космонавт. Но и их свобода ограничена запасом воздуха, который необходимо взять с собой. Они не могут снять костюмы или покинуть космический корабль. И кроме того, каждый человек ограничен в свободе собственной жизнью. С одной стороны нашу жизнь ограничивает рождение, с другой — смерть. Мы не можем уйти от себя, так что эти стены лишь немного ограничивают пространство нашей и без того несвободной жизни.

— Я хочу выбраться отсюда, а вы болтаете какую-то чушь.

— Я могу указать вам выход отовсюду, кроме вашей собственной ограниченности, — изрек Римо, и сам поразился, до чего он в этот момент был похож на Чиуна.

— Помогите мне выбраться отсюда!

— Хорошо, только сначала покончу с одним делом.

— Что вы хотите сказать?

— Я тот, кто поймал в западню Уиллингэма и его дружков!

— О, Боже! — воскликнула Валери. — Значит, не только мы в западне, но и Уиллингэм тоже?

— Именно так, — ответил Римо. — Он попал в западню из-за своей преданности этому уродскому камню. А я его поймал.

— Я бы предпочла быть на его месте, — вздохнула Валери и, уронив голову на руки, принялась причитать, что ей почему-то всегда попадаются вот такие. От парня из Патерсона, Нью-Джерси, которому, чтобы возбудиться, надо было прицепить к поясу средневековый меч пяти футов длиной, она перешла к мойщику посуды из Бруклина, который намыливал ее кремом для бритья, прежде чем трахнуть. И вот теперь случилось худшее: она оказалась взаперти вместе с парнем, который считает, будто внешний мир в западне, потому что с ними заперт еще и кусок скалы.

— Но почему мне всегда попадаются именно они? — вопила Валери, отлично зная, что ее крики не будут услышаны, потому что вся эта чертова комната забрана в свинец. Даже чудесные окна, выходящие на север, были закрыты ставнями. Уиллингэм говорил что-то о защите от северного ветра, будто этот уродский камень мог схватить насморк. — Господи, почему такое всегда происходит именно со мной? Ну, почему?

— А почему бы и не с вами? — вполне логично заметил Римо, но когда он попытался объятием успокоить ее, она отшатнулась, заявив, что лучше займется этим с заливным моржом, чем с ним.

Наконец ее гнев сменился усталостью. Она начала зевать и поинтересовалась у Римо, который час.

— Уже поздно, — ответил он. — Мы сидим здесь уже пять часов сорок три минуты. Сейчас восемь часов тридцать две минуты и четырнадцать секунд.

— Я не заметила, чтобы вы смотрели на часы, — сказала Валери.

— Я сам — лучшие часы в мире.

— Отлично, — произнесла Валери и заснула, свернувшись калачиком возле камня.

А еще через час металлическое жалюзи со скрежетом поднялось. Валери проснулась. Римо улыбнулся.

— Слава Богу, мистер Уиллингэм, это вы! — воскликнула Валери и тут же затрясла головой.

Мистер Уиллингэм был почти голым — в одной лишь набедренной повязке и ниспадающем одеянии из желтых перьев. В руках он держал каменный нож. За ним шли шестеро мужчин. Двое подбежали к Валери, повалили ее и прижали руки к полу. Остальные четверо бросились на Римо — двое схватили его за ноги, двое других потянулись к запястьям.

— Привет, ребята, — сказал Римо.

Он дал им себя поднять, и они водрузили его на самую вершину камня, по имени Уктут. Затем с высоко поднятым ножом к нему приблизился Уиллингэм. Он говорил на языке, который был Римо незнаком: речь его напоминала скрежет камня о камень и какое-то щелканье — язык этот оставался скрытым от людей многие столетия.

— Твое сердце не сможет служить достаточной компенсацией за твой грязный поступок — оно недостаточная плата за совершенное тобой осквернение святыни, — сказал Уиллингэм по-английски.

— А я думал, камень от этого стал только лучше.

— Нет, мистер Уиллингэм, прошу вас, нет! — орала Валери. Державшие ее двое мужчин сунули ей в рот вместо кляпа кусок своего желтого одеяния.

— Ты можешь избавить себя от боли, если скажешь правду, — заявил Уиллингэм.

— Я люблю боль, — отозвался Римо.

Человек, стоявший справа, сжимал его руку слишком сильно и поэтому скоро должен устать. Тот, что слева, напротив, держал слишком слабо, а двое в ногах были никак не защищены от удара, которым Римо мог бы вбить им ребра в кишки — если бы захотел. Но пока он этого не хотел.

— Если ты не дашь мне нужную информацию, мы убьем девчонку, — сказал Уиллингэм.

— Это даже лучше, чем причинять мне боль. Меня это нисколько не трогает.

— Она умрет страшной смертью, — пугал Уиллингэм.

— Чему быть, тому не миновать, — философски заметил Римо.

Он посмотрел на пол, где Валери тщетно пыталась освободиться. От страха, ярости и паники лицо ее стало пунцовым.

— Отпустите ее, — попросил тогда он. — Я все скажу.

— Для чего вы совершили этот ужасный поступок? — спросил Уиллингэм.

— И еще, где найти Джоя-172.

— Мы знаем, где найти Джоя-172. И знали это с того самого дня, когда он совершил надругательство над камнем. Но американцы сами должны возместить нам понесенный ущерб. Уктут желает справедливого возмездия, но не для того, чтобы жрецы его запачкали руки нечистой кровью, а чтобы народ, к которому принадлежит наш обидчик, сам выдал нам его. Чтобы принести жертву через нас, но не нашими руками.

— Что же вы сразу не сказали, — воскликнул Римо, изображая прозрение. — Через вас, но не вашими руками. Теперь все ясно, как ночь. Через, но не при помощи. И о чем мы еще говорим? Как это я раньше не понял. А я думал, это всего лишь обычная месть.

— Мы восстановили обряд жертвоприношений и будем их продолжать, пока Америка не начнет себя правильно вести.

— Может, вы хотите, чтобы генеральный прокурор держал Джоя-172, а государственный секретарь вырвал бы у него сердце? Как вы поступили с конгрессменом и миссис Делфин?

— Они отвечали за состояние памятников культуры в этом музее. Это они отказали мне в просьбе поставить в этом зале охрану. И в результате произошло осквернение святыни. Это полностью их вина.

— Так кто же, по-вашему, должен, черт побери, понести ответственность за надпись на камне? ФБР? Или ЦРУ? Или, может, полицейское управление города Джерси?

— У вас существуют секретные агентства, так что святотатство можно было предотвратить. Нам это точно известно. Но теперь ваше правительство должно осознать, какой промах оно допустило, и возместить нам причиненный ущерб. Мы бы позволили вашему правительству сделать это без шума. Оно уже много раз так поступало, сохраняя при этом полную секретность. Но на этот раз не было предпринято никаких попыток отомстить за оскорбление, нанесенное Уктуту.