Разгневанные почтальоны - Мэрфи Уоррен. Страница 3

Двигаясь по салону, Чиун бросал гневные взгляды на всех тех, кто поглядывал на него исподлобья.

К тому времени, когда самолет поднялся в воздух, атмосфера в салоне накалилась до предела.

Мастер Синанджу, как всегда, занял кресло у левого крыла самолета. На пораненный ноготь он надел чехольчик из жадеита и сжал кулак так, чтобы скрыть свой позор.

— Слушай, давай только без фокусов, — прошептал Римо. — Нам еще лететь и лететь.

— Ладно. Чтобы скоротать долгие часы перед важным заданием, которое возложил на нас Император, поговорим о Корее.

— Валяй.

Чиун повысил голос:

— Ты когда-нибудь слышал о бесстрашных воинах-камикадзе, Римо?

— Конечно. Но при чем тут Корея?

— А вот при чем. — Старик заговорил еще громче. — Произошло это в эпоху Кубла-хана, который жаждал покорить Японию, что было благим делом. Но сначала Кубла-хан завоевал Корею — что благим делом не было, — чтобы начать оттуда морскую экспедицию. И корейские кораблестроители построили ему военный флот.

Прислушиваясь к словам мастера Синанджу, японцы в салоне насторожились.

— Разве корейцы — хорошие кораблестроители? — удивился Римо. — Я знаю, что они были великолепными наездниками.

— Да, корейцы были превосходными кораблестроителями — когда строили корабли для себя, а не для угнетателей!

Ученик понимающе кивнул. Раньше он слушал россказни Чиуна вполуха, теперь же, осознавая, что у них с учителем общие предки, Римо был весь внимание:

— Настал день, когда флот вторжения двинулся к Стране восходящего солнца, — уже во весь голос продолжал старик. — На мощных кораблях бряцали оружием бесчисленные всадники и пехотинцы. Казалось, судьба беззащитной Японии предрешена...

Пассажиры-японцы застыли в своих креслах.

— И тут с севера подул сильный ветер, — продолжал Чиун. — Это был тайфун, Римо. Он разметал флот хана, корабли его беспомощно метались по волнам и исчезали в пучине. Вторжение так и не состоялось. Испуганные японцы назвали этот шторм «Камикадзе», что означает «Божественный ветер».

По всему салону японцы закивали в знак согласия с мастером Синанджу.

— Но в своем невежестве они и не подозревали даже, в чем истина, — тут же добавил кореец.

Одобрительные кивки прекратились.

— Корабли потопил мастер того времени, да? — спросил Римо.

Мудрый Чиун покачал своей седой головой.

— Нет?!

— Нет, — подтвердил учитель, импульсивно взмахнув своим чехольчиком из жадеита. — Это не имеет отношения к Синанджу, зато полностью относится к японскому невежеству и самомнению. Ибо корейские кораблестроители, создавая флот для Кубла-хана, строили его на гнилой древесине и ржавых гвоздях. Первый же шторм утопил бы такой флот, не то что тайфун. Хан об этом так никогда и не узнал и потому не наказал Корею. А японцам — и в голову даже не пришло. Они просто решили, будто находятся под покровительством богов, — что и способствовало развитию их невыносимой самоуверенности в дальнейшем.

Взгляды сидящих в салоне японцев стали откровенно враждебными.

— Слушай. — Римо легонько толкнул старика локтем. — Может, лучше сменим тему? Не надо больше о Корее, а?

— Ну, раз ты так настаиваешь... — протянул Чиун.

Молчание, однако, воцарилось лишь на какое-то мгновение.

— Ты заметил, Римо? — спросил кореец, перекрывая грохот турбин «Боинга-747».

— Что заметил?

— Насколько лучше стали лица у японцев.

— Да что ты говоришь?..

— Нет, не у старшего поколения, у молодых. Они женятся за пределами своих островов, и в их жилах течет новая кровь. Обычно я не одобряю кровосмешения, но для японцев — это то, что надо. Внешность их постепенно улучшается. Конечно, они еще не настолько хороши, как корейцы или хотя бы монголы, но лет через сто, ну через двести, японцы, возможно, утратят свой угрюмый вид.

Все головы в салоне тотчас повернулись в сторону Чиуна. Пассажиры, похоже, едва сдерживали свою злость.

— Не замечал ничего подобного, — поспешил исправить положение ученик.

— Это же факт, Римо.

Тут уж сидевшие поблизости японцы постарались обменяться местами с другими пассажирами, и вскоре центральная часть салона оказалась свободна от сынов и дочерей Страны восходящего солнца.

Оставшуюся часть пути мастер Синанджу довольно улыбался.

Глава 3

Не успел патрульный нью-йоркской полиции Тони Гутьеррес завернуть за угол Восьмой авеню и Тридцать четвертой улицы, как раздался мощный взрыв.

Горячая волна сбила Тони с ног и отбросила в переулок в тот самый момент, когда он с восхищением следил за ритмичным покачиванием бедер некой рыжеволосой девицы. Какая восхитительная попка! Она к тому же еще и виляла. Обычно патрульный Гутьеррес обращал внимание на происходящее вокруг, но ведь не так уж часто встречается такое. В основном женщины ведут себя скромнее.

Одобрительная улыбка заиграла на губах Гутьерреса в тот самый миг, когда твердая поверхность ушла у него из-под ног. И Тони тут же забыл о девице и ее колыхающейся попке.

«Взрыв!» — осенило его.

Другой бы на его месте, почувствовав холодное дыхание смерти, прокрутил перед мысленным взором всю свою жизнь. Но патрульный Гутьеррес был сделан из другого теста. Распознав звук взрыва, он в ту же долю секунды связал воедино с полдесятка разрозненных фактов.

Взрыв раздался прямо за его спиной, примерно метрах в двадцати отсюда. И вроде бы на углу.

«Что же взорвалось?» — мелькнуло в голове у Тони. Он тотчас восстановил в памяти лица недавних прохожих. Обычные люди. Никто не привлек к себе его внимания.

Да, потом на светофоре стоял грузовик — «додж-рэм». «Бомба в машине, — вот первое, что пришло ему в голову. — Бомба в машине».

И тут он ударился об отдельно стоящий контейнер для макулатуры.

Возможно, именно это спасло ему жизнь, что, правда, Гутьеррес понял не сразу, ибо ударился о контейнер с такой силой, что потом еще три дня на красной щеке патрульного красовался белый след. Во время взрыва он вместе с баком для макулатуры взвился в воздух, а затем упал сверху и почти расплющил контейнер своим девяностокилограммовым весом. Бак был полон газет и всяких бумажных отходов. И слава Богу! Иначе бы Тони несдобровать.

Когда патрульный очнулся, он первым делом увидел поднимавшиеся в голубое сентябрьское небо клубы дыма.

Гутьеррес сел. Болело и ныло во многих местах. Тони не знал, с чего и начать. Наконец он решился и посмотрел на ноги. Ноги были на месте, правда, один казенный ботинок куда-то подевался. Патрульный покрутил головой, поскольку не ощущал своих рук, ожидая увидеть на их месте обрубки.

Ладони здорово ободрались, но оказались целыми. Для пущей уверенности Гутьеррес пошевелил пальцами.

Теперь он попробовал встать, но не тут-то было! Казалось, его позвоночник вот-вот переломится.

И все-таки Гутьеррес встал. Он просто обязан был встать. И посмотреть на перекресток, который только что миновал.

Первое, что увидел патрульный, была лежащая на спине женщина. Из раскрытого в беззвучном крике рта текло что-то красное. Гутьеррес не смог бы с уверенностью сказать, кровь ли это, внутренности или сочетание того и другого, ясно было одно — женщина уже мертва. Глаза ее остекленели. Неподалеку дымилась оторванная голая нога.

После взрыва в округе воцарилась тишина. Казалось, прошла вечность. И тут раздались крики.

Гутьеррес рванулся на помощь раненым в тот самый момент, когда эти жуткие крики слились в один мощный хор.

За углом патрульный наткнулся на негра, который только что потерял свою ногу. Прислонившись к фасаду здания, он сидел на земле и тупо смотрел на свою оторванную ногу. Видимо, человек еще не осознал происшедшего. Пока не осознал. Спустя мгновение негр испустил дикий вопль, напоминавший рык раненого медведя.

— Центральная, пришлите рентгеновскую установку и пожарных на угол Восьмой и Тридцать четвертой, — пролаял Гутьеррес в свой радиопередатчик.