Смертельный ход - Мэрфи Уоррен. Страница 32

– Мой дорогой мистер Пелхэм, историю пишут победители, – сказал Сторс, и Римо заметил, что его палец потянулся к кнопке на ручке кресла.

Он понимал, что сейчас иглы вонзятся ему в запястье, он получит дозу наркотиков и станет беспомощным.

Сколько несчастных побывало здесь до него? Но вряд ли среди них попадались люди с мгновенной реакцией, способные поймать двумя пальцами муху на лету. Настал час, и Римо Уильямс вместе со своими грозными талантами оказался лицом к лицу с этим маньяком, кошмарным порождением чудовищного зла.

Рука Сторса сжала ручку кресла. Римо сосредоточил всю свою чувствительность на правом запястье. Сначала кожа ощутила легкое прикосновение игл. Все ощущалось словно при замедленной съемке. Вот три иглы коснулись кожи. Кожа прогнулась, как тонкий слой травы и мха, покрывающий болото, прогибается под давлением палки. Иглы не отступали. Затем кожа не выдержала и поддалась, поглотив кончики иголок. Теперь иглы продолжили путь и скоро отдадут наркотический сек. Затем жертва должна отреагировать – потереть руку.

Таков был их сценарий для жертвы. Но в кресле сидел Римо Уильямс, а он не собирался становиться жертвой.

На миллиметр приподняв незаметно для Сторса руку, дабы не получить полную дозу, Римо затем демонстративно потер тыльную сторону запястья. Почувствовав легкое головокружение, он ускорил внутренние ритмы организма, чтобы справиться с полученной – хотя и ничтожной, но все же – дозой наркотика. Уронил голову на грудь.

– Ты хотел меня обыграть, да? – послышался голос Сторса. Кресло нациста отодвинулось от стола. Римо услышал, как Сторс приближается. Он врач, сейчас он заглянет Римо в глаза. Крепко сомкнув веки, Римо в уме сфокусировал взгляд на воображаемом самолете, летящем в солнечном летнем небе на расстоянии многих миль. Он почувствовал, что палец отработанным движением приподнимает ему веко. Яркий свет должен был заставить зрачок сократиться, но вид реактивного самолета в полуденном небе уже сделал это, и Сторс, довольно хмыкнув, отпустил веко.

– Подействовало! – воскликнул Сторс. – Я сдержу свое обещание, дочь.

– Встань, – приказал он, и Римо встал. – Открой глаза и следуя за мной.

С уверенной самонадеянностью Сторс повернулся к нему спиной, отодвинул в сторону длинную бархатную портьеру, за которой оказалась дверь, повернул ручку, вошел и отступил на шаг, уступая дорогу Римо.

Тот смотрел прямо перед собой, но сумел быстро оглядеть комнату периферическим зрением. Он уже видел эту комнату раньше – на секс-фотографиях. У стены слева стояла металлическая кровать, покрытая белыми атласными простынями. Справа стояла камера на треножнике и осветительные приборы с отражателями. У кровати – Анна. Грудь ее тяжело поднималась, натягивая ткань свитера. Она смотрела на Римо.

– Я так долго ждала тебя, – произнесла она.

Сторс закрыл за собой дверь и запер ее на ключ.

– Раздевайся, – скомандовал он. – Все снимай.

Римо, словно робот, разделся, продолжая смотреть прямо перед собой. Анна стянула свитер через голову. Светлые кудри с трудом протиснулись через воротник. Слегка повисшие груди подпрыгнули, освобождаясь от свитера. Она взглянула на Римо и, заведя руку за спину, расстегнула верхнюю пуговицу юбки, а затем, засунув пальцы за пояс, начала медленно спускать юбку по бедрам, пока она бесшумно не упала на пол. Белья на ней не было, только длинные черные чулки, поддерживаемые черным же поясом, и высокие черные сапоги до колен.

Римо стоял обнаженный, одежда кучкой лежала перед ним на полу.

– Ложись на кровать, – приказал Сторс, и Римо растянулся поперек кровати. Анна подошла и наклонилась над ним так, что ее соски слегка касались его груди.

– Для тебя у меня есть кое-что особенное, – сказала она и шагнула к небольшому столику рядом с кроватью, а затем снова оказалась в поде зрения Римо. В руках у нее был черный парик. Она принялась водить длинными прядями волос по животу Римо, затем перешла к половым органам и ногам. Потом надела парик на голову, заправив под него свои светлые волосы.

Анна села на кровать рядом с Римо и взяла со столика губную помаду. Засунув в рот конец закрытого тюбика, наклонилась над Римо, и ему на грудь закапала слюна. Затем, открыв помаду, она нарисовала кроваво-красные губы поверх своих собственных, бледных и бесцветных. Снова потянулась к столику.

«Теперь плеть,» – подумал Римо.

Убить их сейчас? Это просто. Ему хотелось дать им перед смертью почувствовать вкус победы.

– Отец, ты готов? Я не могу больше ждать.

Заряжая фотокамеру, Сторс ответил:

– Действуй. Только быстро, мы потеряли много времени.

Отработанный удар плети обрушился на живот Римо, оставив на коже алый след. Еще удар. На этот раз – ближе к паху. И опять. Она отшвырнула плеть и склонила голову над Римо. Темные пряди волос щекотали тело, ее рот схватил его, пачкая жирной помадой. Послышалось сладострастное мычание.

Римо позволил своему телу отреагировать. Он хотел эту женщину, но не для того, чтобы доставить ей наслаждение, а чтобы покарать ее. Как это сделать, он узнал от Чиуна, поведавшего кое-какие секреты. Извращенную нацистскую самку возбудил до неистовства молодой мускулистый полицейский, но уничтожит ее живущий в его сознании восьмидесятилетний кореец, считавший женщин не более сложным устройством, чем гитара. Неверный аккорд вызывает дисгармонию. Следует играть на нужных струнах.

Для черноволосой женщины в сапогах боль, мучения и страдания – вот подходящие струны. В этом ее наслаждение. Что ж, Римо доведет ее до экстаза, а потом – дальше, пока экстаз не станет болью, и еще – до тех пор, пока каждое нежнейшее эротическое прикосновение не обратится в режущую по живому боль.

Ее акт сознательного унижения сделал свое дело.

– Он готов. Прикажи ему овладеть мной.

– Овладей ею, – скомандовал Сторс.

– Хочу насилия! – вскричала она.

– Изнасилуй ее, – приказал Сторс.

Это было как раз то, что требовалось, и Римо с силой швырнул ее на кровать. Парик отлетел в сторону. Он внедрился в нее так, что тело изогнулось до хруста в позвоночнике.

Анна стонала. Сторс фотографировал. «Как он дошел до того, – думал Римо, – что спокойно занимается съемкой, наблюдая за извращениями собственной дочери?» Римо начинал догадываться. Незаметно, шаг за шагом, малозначащие поступки и действия формируют систему привычек, требующую постоянного усложнения, пока из многих частей не складывается общая сумма. И назад дороги уже нет.

– Сильнее, – проник в его сознание голос Анны. Сильнее. Быстрее. Глубже. Он заострил внимание на пальцах рук и ног. Когда тело начинает нагнетать кровь, мозг отказывается от нее, заботясь о других частях тела, о других функциях организма. В этом и состоял секрет Чиуна.

– Еще! – закричала она. – Еще!

Он буквально вжался в нее, придавливая коленями, приподнимая вверх и опуская. Она стонала в экстазе.

Римо заработал сильнее. Быстрее.

Она застонала. Опять оргазм.

Сильнее. Быстрее. Сосредоточимся на коленях.

Теперь она стонала не переставая. Но экстаз начинал уступать место боли.

Римо продолжал. Еще сильнее. Еще быстрее. Сознание зафиксировало мозолистые утолщения на кончиках пальцев.

Стоны становились все громче, их тон повышался. Теперь ей было больно. Она страдала. Скоро она крикнет «Стоп!», и Римо, находящийся, как они считают, под действием наркотика, вынужден будет повиноваться.

Он сильнее навалился на нее, придавив мускулистым плечом ее рот с такой силой, что треснули передние зубы. Теперь она уже не сможет приказать ему остановиться.

Из-под плеча ее голос почти не был слышен.

И Римо продолжал. Сильнее. Еще сильнее. Теперь – пальцы ног. Они впились в деревянный пол для прочного упора. Она пыталась оттолкнуть его. Он прижал ее сильнее.

Сторс больше не фотографировал. Теперь он наблюдал. Групповые изнасилования нацистов несли смерть их жертвам. Сторс видел, как такая же участь постигает его дочь, она погибает, изнасилованная бандой, состоящей из одного человека.