Священный ужас - Мэрфи Уоррен. Страница 5

Прямо над ним оказалось лицо Джоулин. Он увидел, как она высунула язык, и почувствовал его прикосновение к своему лбу. Ее упругие груди терлись о его грудь, а язык полз вниз — по носу к губам. Кончиком языка она разжала ему губы. Он отвернулся и почувствовал, как влажный язык коснулся его шеи.

— Кое-что ты можешь повернуть, но не все, ниггер, — произнес Шрила Дор.

Язык щекотал пупок пастора, а когда пополз ниже, пастор вдруг понял, что потерял контроль над своим телом.

— Ну что ж, я вижу, твое тело тебе кое-что говорит, ниггер. Как ты думаешь, что? Ты знаешь, что оно тебе говорит. Но ты думаешь, что оно ошибается. Ты думаешь, что ты все знаешь лучше, чем твое тело, данное тебе, как ты говоришь. Богом. Когда тебе нужен воздух, ты дышишь. Когда тебе нужна вода, ты пьешь. Когда тебе нужна пища, ты ешь. Так или не так?

Преподобный Пауэлл почувствовал, как сомкнулись теплые влажные губы. Он не хотел, чтобы ему было приятно. Он не хотел испытывать возбуждение, не хотел, чтобы это ощущение подавило его волю, привело на грань полного исступления.

Но вот губы отпустили его, но желание не прошло. Тело его содрогалось, требуя продолжения.

— Еще. Пожалуйста, еще, — взмолился преподобный Пауэлл.

— Покончи с этим, — приказал Шрила Дор.

Но когда теплая, пульсирующая, дарующая небывалое облегчение волна захлестнула преподобного Пауэлла, одновременно он ощутил и гнев на себя самого. Он предал себя, своего Бога и девушку, ради спасения которой приехал сюда.

— Ну, малыш, нечего так переживать, — сказал Шрила Дор. — Твое тело здоровее тебя самого. Тебе плохо не потому, что плохо твоему телу, а потому, что у тебя непомерно большая гордыня. Гордыня, слышишь ты, христианин? Ты рискнул головой ради чашечки кофе, но ты тогда думал не о гражданских правах. Какой человек смотрит на дуло направленного на него ружья и говорит «стреляй»? Тот, кто чувствует себя униженным и угнетенным? Черта с два! Ты считал себя самым распрекрасным из всех сукиных детей в этой закусочной.

Великий герой! И по той же самой причине ты, герой вонючий, прикатил сюда за этой светловолосой телкой — как там ее зовут... Ты считал себя великим христианином! Подставил вторую щеку самому богатому человеку в своем занюханном городишке — как он там называется?.. Так или нет? Великий герой!

Когда те горлопаны называли тебя дядей Томом, тебя это не трогало, — продолжал Шрила Дор. — Ты знал, что у них кишка тонка сделать то, что мог сделать ты. Глядя в дуло ружья, заказать кофе. Вот уж герой так герой. У них было и оружие, и крепкие кулаки, но у тебя был твой Бог. Великолепный Титус Пауэлл! Я скажу тебе, зачем ты здесь. Ты приехал сюда, чтобы доказать всем, что ты — самый расчудесный ниггер во всем Царстве Божьем. Так послушай, ты, черный ублюдок, никто не станет ублажать тут твою гордыню никакими ружьями.

Тебе не удастся стать великомучеником! И линчевать тебя никто не собирается.

Ты получишь то, от чего убегал всю свою жизнь. А для начала мы избавим тебя от чувства вонючей вины.

Пастор Пауэлл почувствовал укол в правое предплечье, а потом его захлестнула теплая волна и все стало прекрасно. И он ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев, и оно распространилось на кисти рук, а потом ожили и расслабились его запястья и предплечья. А затем его плечи, познавшие так много тягот в этой жизни, воспарили куда-то и поплыли, а в груди — как под замерзшей гладью тихого спокойного озера зимой — скопились восхитительные пузырьки воздуха. Он не чуял ног — они словно растаяли, а потом чьи-то прохладные пальцы наложили ему мазь на веки, а потом он увидел звезды — чудесные мерцающие звезды. Это был рай, он был в раю, и он слышал голос. Это был грубый, резкий голос, но если ты отвечал ему «да», то все снова было в порядке. А голос этот говорил, что он должен делать все, что велит Великий, он же Всеблагой Владыка. Блаженство продолжалось, если ты говорил «да», и кончалось, если ты говорил «нет». Преподобный Пауэлл не знал, сколько времени прошло — может, минуты, а может, дни. Лица над ним менялись, а однажды ему показалось, что в открытом рядом окне он видит ночное небо. И среди всего происходящего он несколько раз пытался сказать Богу, что сожалеет о своей гордыне, и что он любит Его, и что он раскаивается в том, что делает его тело.

И каждый раз, когда это случалось, преподобный Пауэлл чувствовал, как блаженство покидает его, а когда он громко взывал к Иисусу, начиналась непереносимая боль. Он чувствовал, как в кисти его рук впиваются толстые иглы, и снова взывал к Иисусу. И тогда трещали кости ног и железо пронзало тело, и, вздохнув всей грудью, преподобный Титус Пауэлл возопил о своей любви к тому, кто всю жизнь был ему другом:

— О Иисус! Будь со мной сейчас!

И что-то вонзилось в его правый бок, и прежде чем наступило черное и вечное ничто, ему послышался голос его лучшего друга, поздравляющий с возвращением домой.

Шрила Дор стоял у игрового автомата и выигрывал, когда один из жрецов доложил ему о провале.

— Что ты несешь? Как он мог умереть? Он же только что приехал.

— Он здесь уже неделю, о Всеблагой Владыка, — ответил жрец, склонив бритую потную голову.

— Неделю, надо же. Что вы сделали не так?

— Мы сделали все, как вы велели, о Всеблагой Владыка.

— Все?

— Все.

— Наверное, напортачили? Хм. М-да... Ладно. Правительство об этом знает? Что-нибудь слышно из Дели?

— Мы пока ничего не слышали, но им это станет известно. Узнает иммиграционная служба. Узнает и министерство иностранных дел. И представитель третьего мира тоже узнает.

— Ладно. Вот триста рупий. Кто еще?

— Представитель третьего мира потребует больше. Преподобный Пауэлл был по паспорту гражданином США, но по цвету кожи — представителем третьего мира.

— Скажите им, что сто рупий им причитается только потому, что этот — как его там? — был гражданином Америки. И пусть заткнутся. Скажите им, что если бы он был из Африки, они не получили бы и пачки сигарет. Уяснил?

— Как прикажете.

— А как это восприняла телка?

— Сестра Джоулин?

— Да, она.

— Она долго плакала и сказала, что очень любила преподобного Пауэлла, а теперь он упустил свой шанс по части высшего блаженства.

— Хорошо. Исчезни.

— Меня все-таки беспокоит правительство.

— Не беспокойся. В Дели нет ничего, что нельзя было бы купить за триста рупий. А кроме того, у нас есть это пророчество. У них проблемы с Китаем. А значит, они не станут трогать нас. Мы — люди святые, уяснил? А в Патне нельзя обижать святых людей. Вот увидишь. Подмасливаем мы их только для того, чтобы все прошло гладко. Они ведь и в самом деле верят этой вонючей легенде.

«Бип! Бип! Бип!!!» — запищал вдруг автомат, хотя никто не дергал за ручки. Светящаяся точка бешено запрыгала по экрану, стекло экрана треснуло, а вмонтированные в стены и в потолок светильники выскочили из своих гнезд.

Внезапно наступила темнота, посыпались осколки стекла, и жрец вместе со Шрилой Гуптой Махешем Дором, как яблоки под уклон, откатились к противоположной стене, где и пролежали долгие часы, пока чьи-то руки не подняли их.

Как выяснилось, Шриле Дору сильно повезло. Не всем в Патне удалось пережить это ужасное землетрясение, и на следующий день в город нагрянули правительственные чиновники, чтобы осмотреть тела всех погибших святых. Но все они были жертвами землетрясения, а стало быть, их смерть не могла стать его причиной.

Но ни один чиновник, ни один полицейский или солдат, или представитель самой госпожи премьер-министра не удосужился проверить влекомые волами телеги, вывозившие мертвые тела прочь из города по направлению к общим могилам. И, следовательно, никто не заметил одно тело — гораздо более темное, чем все остальные, — лежавшее на самом дне телеги под грудой тел неприкасаемых, тело с проколотыми насквозь ладонями и ступнями и страшной раной в боку.

Землетрясение было ужасно. Так ужасно, что поначалу все решили, что умерли самые святые из всех местных святых. Но очевидно, это было не так, ибо граница с Китаем оставалась спокойной. Никакого ужаса с Востока не предвиделось.