Ужас в Белом Доме - Мэрфи Уоррен. Страница 22

Римо поравнялся с машиной, словно притянутый к ней резиновым жгутом. Раздался удар, металлический скрежет, от машины отделилась левая дверь, и на тротуар, стукнувшись о пожарный гидрант, вывалилось чье-то тело. Из глубокой раны на груди, там, где тело соприкоснулось с гидрантом, хлестала кровь. Было похоже, что его буквально выжало из машины под сильным давлением. Гидрант, однако остался цел.

— Ох! — выдохнула Виола.

Машина остановилась. Из окна высунулась загорелая рука с широким запястьем и помахала им.

— Что случилось, дитя мое? — участливо вопросил Чиун. — Чем ты так взволнована?

— Его... из этой «электры» им как будто бы выстрелили.

— Какой электрик? — не понял Чиун.

— Этот автомобиль, из которого ваш друг только что кого-то выкинул, называется «Бьюик электра».

— А-а, — протянул Чиун. — Понятно. Ну, пойдем, Римо, кажется, зовет нас.

— Но как?

— Он высунул из окна руку и машет нам. Это условный знак, и мы им всегда пользуемся. Это несложно. Просто махать — и все, — пояснил Чиун.

— Нет... Я спрашиваю, как удалось ему выбросить из машины этого парня?

— Взял и выбросил, — пожал плечами Чиун, не понимая, чему она удивляется.

Если вовремя и с толком применять то, чему несколько лет учился — можно делать вещи и более сложные. А-а, она, наверное, под впечатлением от того, что Римо не захотел портить городское водопроводное оборудование.

— Если цель движется, нужно следовать за ней — так, чтобы поразить ее одним точным ударом, — объяснил он Виоле.

— Нет, но с такой силой... Как у него это получается?

— Следуя великой мудрости Дома Синанджу, — машинально ответил Чиун, так и не уразумев в точности, чем так восхищалась Виола.

Правда, те, кто не умеет управлять своим телом и регулировать дыхание, часто удивляются самым простым вещам, которые могли бы делать и сами, если бы пользовались своим организмом правильно.

Открыв Виоле дверь, Чиун пропустил ее на заднее сиденье. В углу, у окна, молча сидел человек. В руке его был зажат кольт 45-го калибра. На губах мужчины играла слабая улыбка. Очень, очень слабая. Обычно так улыбаются те, кто только что сотворил какую-нибудь ужасную глупость. Так оно и выло — джентльмен с револьвером пытался по глупости выстрелить в другого джентльмена, с жилистыми запястьями, расположившегося на переднем сиденье.

На середине этой попытки жизнь его окончилась. Над левым ухом джентльмена виднелась небольшая вмятина — ее хватило как раз для того, чтобы вдвинуть височную долю мозга в мозжечок и зрительный нерв. Последней информацией, которую получили клетки его серого вещества, был краткий призыв «кончай работу». Информация дошла очень быстро — вмятина еще только-только оформилась; еще пару секунд по инерции сокращалось сердце, но, не получая сигналов от мозговых клеток, вскоре замерло.

Печень и почки, перестав получать от сердца свежую кровь, также прекратили работу; организм джентльмена объявил всеобщую забастовку под названием «смерть».

— Все в порядке, мисс Пумбс, — кивнул Римо. — Он не будет тревожить вас.

— Он... он мертв, — едва слышно прошелестела Виола.

Замечание Виолы покоробило Римо, который уже принялся было налаживать контакты с водителем. Тот, со своей стороны, прилагал все усилия, чтобы вести себя как можно более дружелюбно с неожиданным гостем, освободившим салон от пассажиров с поистине ошеломляющей стремительностью.

— Нет, мисс Пумбс, он вовсе не умер. Он будет вечно жить в сердцах тех, кто постарается больше не делать глупостей.

— А что... за что вы его убили? — спросила Виола прерывающимся голосом. — Ведь он мертвый! Совсем, навсегда — и что он вам сделал, он ведь только ехал...

— Что сделал? — переспросил Римо. — За то, что он сделал, милая, убивают всегда и везде. Прежде всего — он не взял на себя труд хорошенько подумать. А кроме того — не умеет обращаться с этой своей штуковиной. Медвежья реакция и птичьи мозги — вот два порока, которые трудно оставить безнаказанными.

Чиун успокаивающе сжал трясущееся запястье Виолы.

— Этот человек поплатился, мисс Пумбс, за оскорбление нашей чести.

Виола его не слышала. Она дрожала так, будто к мочкам ее ушей подключили электрический ток. Ни за какие деньги на свете она не согласилась бы повернуть голову в ту сторону, где находилось «это». Смотреть в другую сторону ей тоже не хотелось — там сидел азиат, который, судя по всему, не находил ничего особенного в случившемся.

— Он нанес смертельное оскорбление также и вашей чести, мисс Пумбс! И смиренно умер во славу той, чье перо воссоздаст наконец историю Дома Синанджу!

— Выпустите меня отсюда! — взвизгнула мисс Виола, находясь на грани истерики. — Я хочу опять к Пупси! И дьявол побери все книжки про убийц, вместе взятые!

— Нам пришлось лишить его жизни, ибо мысли его об устройстве мира были исполнены зла.

Чиуну показалось, что для белого человека этот довод будет более убедителен.

— Виола, — холодно обронил Римо, — теперь заткнитесь и слушайте, что скажу вам я. Он умер, потому что за секунду до этого пытался убить меня. А машина приехала сюда за тем парнем, что убил ребенка и женщину. Именно те, кто сидел в ней, приказали ему сделать это. Они же приказали ему убить нас. Но просчитались — и поэтому сами умерли. Только по этой причине.

— М... мне больше нравится политика. Раздеваться перед конгрессменами вовсе не так опасно!

— Так или иначе, мисс Виола, — покачал головой Римо, — вы влезли в эту историю. Но как только все кончится — я сам подпишу вам увольнительную, даю слово.

Чиун тоже попытался успокоить мисс Пумбс, но в этот момент труп в углу повалился набок. Мисс Пумбс зарылась лицом в колени и тихо всхлипывала.

А Римо беседовал с водителем, ровным, дружелюбным тоном задавая вопросы. Человечек за рулем отвечал горячо и искренне — но, увы, знал он очень немного. Вернее сказать, ничего. Он был нанят сегодня утром через компанию «Мегаргел», занимающуюся прокатом автомобилей. Когда начали стрелять, он очень испугался. Сиденье под ним было мокрым — в отличие от его репутации.

Глава восьмая

Три раза подряд субботние телепрограммы, в которых президент Соединенных Штатов отвечал на телефонные звонки зрителей, давали самый высокий рейтинг в сетке передач на уик-энд. Однако четвертая и пятая провалились с треском. В Нью-Йорке их начисто забил старый сериал «Семья Монтефуско», в Лас-Вегасе — фильм с участием Говарда Хьюза, который показывали в девятьсот пятнадцатый раз.

По словам представителя телекомпании, имевшего бурное объяснение с советником президента, дело было «в общем-то гиблое. Этими ответами президента телезрители интересуются в той же мере, как, скажем, процессами высыхания краски или роста травы. Или, к примеру, испарения жидкости. Так что тратить на них эфир — дело пустое. Извини, старик, что так получилось. Но ничего не поделаешь.»

Советник президента, излагая ситуацию патрону, сообщил, что «продолжать публичные выступления по ТВ пока целесообразным не представляется.»

— Но придется.

Президент пожал плечами, не поднимая головы из-за громоздившихся на его столе бумажных кип высотой примерно по футу каждая. Чиновники вечно жалуются на обилие бумажной работы. Но человек за столом понимал, что бумаги — это информация, а именно обладание информацией и давало доступ к президентскому креслу. Распоряжение неверное, даже глупое, сколь бы не было вредно само по себе, все же не имеет таких последствий, как распоряжение, не подкрепленное информацией — ибо последнее слишком часто воспринимается подчиненным как новый стиль работы. Поэтому к бумагам президент относился с уважением, теша себя еще и мыслью о том, что он первый со времен Томаса Джефферсона осознал важность информационных данных и даже применил для их обработки некоторые научные методы.

— Но, сэр...

Президент осторожно вложил желтый карандаш «2М» в стоявшую перед ним серебряную подставку и поднял наконец глаза на советника.