В объятиях Кали - Мэрфи Уоррен. Страница 21

Начав говорить, Чиун постепенно перешел на привычный ему старый корейский язык, язык древних легенд с его певучим, мерным ритмом.

Синанджу, по его словам, открыли для себя римлян за много веков до расцвета Римской империи, предвидя, что страна представляет собой восходящую цивилизацию, хотя наверняка этого никто никогда не знает. Здесь, как и во всем другом, большую роль играет случай. Наверняка только одно: королевства и империи рождаются, живут и умирают.

И все же Мастера Синанджу занесли Рим в список мест, достойных наблюдения, ведь он рос и процветал, и его императоры нуждались в наемных убийцах, чтобы продлить годы правления, а Мастера Синанджу умели это делать как никто.

И вот как-то в год Свиньи, когда империя набирала величие, в Риме правили два консула, один из которых из-за своего тщеславия решил перейти к единоличному правлению. Поэтому он нанял Мастера Синанджу, хорошо заплатил ему, и вскоре у него уже не было соперника.

Рим стал великим городом, и часто, когда у Мастеров Синанджу не было приглашений от более пышных дворов, они ехали в Римскую империю, посещая западные города, где у жителей были странной формы глаза и большие носы.

Так случилось, что 650 году после основания Рима, то есть, соответственно, в 100-м году новой эры, по европейскому календарю, Лу приехал в Рим. За прошедшие годы город очень изменился. Теперь в нем правил император, на огромных аренах устраивались игры, бывшие прежде небольшими религиозными церемониями. Люди сражались с животными. Люди бились друг с другом. Копьями, мечами. Выпускали на арену тигров. Римляне жаждали все больше крови, так распаляла их грубая жажда наслаждений.

Они перестали уважать жизнь, поэтому не могли оценить профессиональных наемных убийц. Смерть была для них только смертью, заурядным событием, и для Лу там не было настоящей работы.

— Но правящий тогда император, — рассказывал Чиун, — прослышав об умельцах с Востока, захотел взглянуть на непривычный разрез глаз и странные манеры — так Лу появился в городе. Император спросил: каким оружием сражается Лу, а тот ответил, что вряд ли император спрашивает у скульптора, каким тот пользуется резцом, или у плотника, каким он стругает рубанком. “Может, ты убиваешь своими странными глазами?” — спросил император.

Лу знал, что это молодая страна, и поэтому никак не выказал презрения, которое почувствовал. Он только ответил: “Убить можно и мыслью, император”. Император решил, что это пустое хвастовство, но его советник, грек, бывший поумнее римлян, — хотя сейчас, — добавил Чиун, — его соплеменники считаются нацией поголовных идиотов, — заговорил с Лу и открыл тому, что у Рима появилась серьезная проблема.

— Вся беда — в дорогах, — объяснил он Лу. — Дороги нужны Риму для продвижения по империи войск, по ним крестьяне возят сельскохозяйственные продукты на рынок. Дороги — жизненно важная артерия империи, — говорил советник, и Лу согласно кивал ему. Мастера Синанджу уже успели заметить: для процветания страны главное — хорошие дороги. Есть они — все в порядке, нет — страна гибнет.

Как рассказал Чиун Римо в пещере, Великая китайская стена на самом деле никогда не была стеной. Китайцы, — сказал Чиун, — лентяи и предатели, но дураками их не назовешь. Они понимали, что ни одна стена не остановит армию. Никогда этого не было и не будет. Секрет Великой китайской стены, не разгаданный в те дни, заключается в том, что она вовсе не была стеной. Это была дорога.

Римо вспомнил виденные где-то картинки. Конечно же, дорога. Насыпь для движения войск и товаров. Люди только называли ее стеной, потому что за стенами чувствуешь себя надежнее, но Римо знал, что это всего лишь иллюзия.

Советник римского императора сказал Лу: “На наших дорогах объявились разбойники. Мы распинаем их вдоль этих же дорог для устрашения, чтобы другим неповадно было грабить”.

“И много грабят?” — спросил Лу.

“Это неважно. Главное — то, что грабят. Нас беспокоит людской страх. Если люди будут бояться ездить, то в каждой местности начнут чеканить свою монету и припрятывать урожай”.

“Ну, это еще не беда”, — сказал Лу, который уже успел заметить, что у этих варваров с большими носами пол во дворцах из великолепного мрамора, словно у императора из династии Мин.

“Лучше всего решать проблему сразу же, как только она возникла, — сказал советник. — Разбойники понимают, что только немногие из них будут схвачены и распяты. Но если они станут погибать по неизвестной причине, а мы пустим слух, что это делается по велению нашего божественного императора, тогда число их сразу сократится и дороги Рима опять будут безопасны”.

Такое суждение показалось Лу мудрым, и он тут же направился на юг, в город Геркуланум. На дороге между Брундизиумом и Геркуланумом он нападал на разбойничьи шайки и быстро, и умело расправлялся с ними, не исключая тех, кто действовал в сговоре с местными властями. Потому что тогда, как и теперь, там, где водятся большие деньги, они часто перетекают из рук грабителей в руки тех, кто должен их ловить.

А тем временем из Рима поползли слухи. Божественный Клавдий издал указ, согласно которому грабители погибнут, только благодаря одной его императорской воле. Один сломает ночью шею, у другого хрустнет позвоночник, у третьего окажется проломленным череп — и все это, только благодаря императорской воле. И никто не знал, что Лу, Мастер Синанджу, был секретным орудием императора.

Внезапные ужасные смерти оказались более впечатляющими, чем распятия. Разбойники очистили дороги. Никогда еще те не были столь безопасны — и купцы, и прочие путешественники уверенно заколесили по ним, способствуя процветанию Империи и умножая славу глупого императора Клавдия. Вот что рассказал Чиун.

И когда все наконец закончилось так удачно, глупый Клавдий, который никак не мог насытиться лицезрением кровавых игрищ, захотел, чтобы прибывший издалека наемный убийца, охраняющий покой дорог Рима, выступил для него на арене.

— Император имеет право быть глупцом, — добавил от себя Чиун. — Но Мастер Синанджу, уступив ему, покрыл себя несмываемым позором.

Памятуя о великолепных мраморных полах, Лу, мучимый сухими, жаркими ветрами на дорогах и изнывающий от скуки, принял предложение императора. Но он выступил не только для него, но и для многочисленной толпы в цирке. За три выступления он уложил больше людей, чем за всю свою жизнь, а после этого уехал. Уехал, оставив позади не только Рим, но и клятву спасти римские дороги.

— Забрал с собой дарованные ему сокровища — и только его и видели, — сказал Чиун.

— Я обратил внимание на римские драгоценности, находясь в деревне, — согласно кивнул Римо.

— Это они и есть. И груженные мрамором подводы и, конечно, золото.

— Но какое отношение к крушению Римской империи имеет Дом Синанджу? — спросил Римо.

— Разбойники вновь захватили дороги, — сказал Чиун. — А как только люди узнали, что все пошло по-старому, дороги опять опустели.

— Но Римская империя продолжала существовать. Она пала спустя несколько столетий, разве не так? — спросил Римо.

— Именно тогда она была обречена, — произнес Чиун. — Чтобы прийти в упадок, ей потребовалось еще несколько столетий, но в тот день, когда Лу забыл о своей миссии и отбыл на родину, она уже превратилась в труп.

— Никто не винит Синанджу, — попытался утешить старика Римо. — Только ты знаешь об этом.

— А теперь и ты.

— Я никому не скажу. И никто не обвинит Синанджу в том, что они упустили Рим.

— Вина — виной, но факт остается фактом. Лу упустил Рим. Я не хочу остаться в истории Мастером, упустившим Америку.

— А что произошло дальше с Лу Опозоренным? — спросил Римо.

— Много чего, но об этом — в другой раз, — отмахнулся Чиун.

Римо встал и выглянул из пещеры. Холодная белизна гор, слегка голубоватое небо, нахмуренное и как бы вызывающее. Оно пробудило в его памяти те принципы, кодекс чести, которые помогали ему служить Синанджу и выполнять свой долг. Он чувствовал, что возвращается на поле битвы. Он вступит в борьбу с людьми, которые выбивали его из колеи своим искренним желанием умереть. Он вступит с ними в борьбу, хотя ему и не хочется этого. Но так надо, и это он знал.