Война претендентов - Мэрфи Уоррен. Страница 24

Там мы с отцом плотно поужинали. И тут я впервые увидел настоящего монгольского наездника, а также человека белой расы — круглолицего, белокожего, с огромными глазами, большим носом да к тому же косолапого! Один его вид поверг меня в ужас, и я бросился к отцу, который рассказал мне про варваров из малоразвитых западных земель, простиравшихся за Галлией, где люди не знали риса, кимчи и не почитали своих предков. Варвары в тех далеких землях вели себя подобно диким псам, кусавшим тех, кто пытался их накормить...

— Ладно, я все уже понял, — буркнул Римо.

Чиун с сомнением покачал головой и, недоверчиво фыркнув, продолжил:

— Тот узбек по имени Хоя-хан с гордостью показал мне дрессированного бурого медведя. Животное вселило в мое юное сердце дикий ужас. Прежде мне никогда не доводилось видеть медведей, и теперь в его красных маленьких глазках я отчетливо читал желание отведать моей плоти. Пришлось рассказать обо всем отцу, но он только посмеялся, сказав, что я, должно быть, объелся гранатами.

Ночью, когда отец заснул, я тихонько выбрался из палатки и наткнулся на Хоя-хана. Тот с головой ушел в приготовление вина из сорго и сушеных яблок с абрикосами и потому не заметил моего присутствия.

Меня же разбирало любопытство.

И вот Хоя-хан снял с полки плетеный короб, в котором сидели неизвестные мне живые существа величиной с широкую монгольскую ладонь с восемью волосатыми лапками и восемью блестящими глазками, выражение которых было ужасающим.

— Это были тарантулы? — спросил Римо.

Чиун жестом велел ему замолчать и продолжил:

— Потом Хоя-хан положил в короб с отвратительными тварями абрикосы и сушеные яблоки. Они моментально набросились на фрукты, вонзив в мякоть свои страшные зубы.

— Ну и ну, догадываюсь, что было потом...

— Утром я вернулся в палатку к отцу, но так и не сомкнул глаз. Чуть позже мы уже спешили на завтрак. На большом столе, за которым сидели другие путешественники, стояли кувшины с красным вином из сорго. Хоя-хан любезно придвинул один из них моему отцу, утверждая, что вино сдобрено сладкими абрикосами и яблоками. Я тут же вскочил и обрисовал Чиуну-старшему картину прошлой ночи. Внимательно выслушав меня, отец встал и, схватив Хоя-хана за шиворот, поднес к губам этого негодяя кувшин с его собственным вином. Мерзавец пить отказался, тогда Чиун-старший ткнул его носом прямо в ядовитое пойло. Когда он наконец выпустил коварного узбека, тот стал яростно отплевываться и жадно набросился на воду, причем пил в огромных количествах.

— Дальше можешь не рассказывать, — не утерпел Римо. — Твой отец тут же покончил с негодяем.

— Ничего подобного.

— Нет?

— Нет. Он преподал хороший урок мне, своему сыну и наследнику. Именно поэтому коварному узбеку была дарована жизнь, хотя он свалился в горячке после того, как отведал своего же яда. Засим рассказ окончен.

— А что потом было с этим подлым отравителем Хоя-ханом?

— Какая разница! — махнул рукой Чиун. — Меня поражает твое желание услышать счастливый конец, когда справедливость торжествует. Это так по-американски! Надеюсь, мой урок пошел тебе на пользу.

— Можешь не сомневаться, я все понял.

— Ой ли? Ты еще не знаешь морали. Я как раз собирался ее высказать, но ты грубо оборвал меня.

Римо мгновенно закрыл рот.

Чиун, опустив глаза, сказал:

— Уже много лет не ходил я по Шелковому Пути, а мне так хочется там очутиться! Поселиться в деревне своих предков, ходить по пыльным караванным тропам, видеть правителей, издревле поддерживавших мою деревню, мою семью...

— Так ты возвращаешься в Корею?

— Там я провел лучшие годы своей жизни. Мне хочется снова вдохнуть прохладный воздух моей родины, испить ее сладкой воды, увидеть цветущие сливовые деревья, полет серой цапли...

Римо с трудом сглотнул ком, подступивший к горлу.

— Лучше бы ты остался в Америке.

Чиун печально покачал головой.

— Увы, не могу.

— Почему?

— Здесь меня мучают горестные воспоминания. Жизнь моя подошла к концу, а я все никак не обрету заслуженный покой, потому что я, последний Верховный мастер Синанджу, лишился того, кто мог бы впоследствии надеть мои кимоно и сандалии.

— Я много думал об этом, — проговорил Римо. — И готов взять на себя бремя ответственности Верховного мастера Синанджу. Ты не раз говорил, что хочешь удалиться на покой. Отныне пусть сердце твое не болит по этому поводу.

В ответ Чиун не сказал ни слова. Он поник головой и почему-то крепко зажмурился, словно от боли. Наконец он заговорил:

— Раньше твои слова несказанно обрадовали бы мое измученное сердце. Но ты предал меня, бросил, словно престарелую бабушку! А теперь явился сюда просить прощения, ползать на коленях и умолять принять тебя обратно под свое покровительство.

— Я вовсе не ползаю перед тобой на коленях! — взорвался Римо.

— Ты умоляешь меня принять тебя обратно в лоно Синанджу, — продолжал Чиун. — Но как же теперь тебе верить?!

— Назови свою цену, — мрачно произнес Римо.

— Синанджу купить нельзя! Его можно только нанять на временную службу. Я не торгую положением Верховного мастера Синанджу!

— Мое место здесь, рядом с тобой.

— Два дня назад ты клялся мне, что ни за что на свете не станешь больше ассасином!

— За это время кое-что произошло, мне стало ясно, кто я на самом деле.

Тут Чиун в первый раз поднял на Римо глаза.

— Готов ли ты принести жертву?

— Все, что потребуешь, — клятвенно пообещал Римо.

— Перестань есть кукурузу! Поклянись, что твои губы больше никогда не коснутся этого мерзкого желтого зерна!

— Клянусь! — не без труда выдавил ученик.

Выражение лица и голос Чиуна заметно смягчились.

— Ладно, даю тебе испытательный срок. Докажи, что достоин стать моим преемником.

— Ты не пожалеешь, учитель.

— Ну, это мы еще посмотрим. Я объявил всему миру, что Дом Синанджу готов рассмотреть предложения от новых потенциальных клиентов.

— Знаю.

— Сказал Смиту, что не стану возобновлять контракт, — добавил Чиун.

— Значит, со Смитом покончено.

— Нет, не покончено. Ситуация изменилась, но не могу же я брать свои слова обратно! Мастеру Синанджу не пристало каждый день менять свои решения. Чего не скажешь о его подмастерье.

— Подмастерье? Что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь рассказывал о подмастерьях.

— Ты станешь первым подмастерьем в истории Дома Синанджу. У тебя белая кожа, к тому же нездоровая страсть к мерзкой кукурузе. Вполне естественно, что тебе нельзя доверить высокий пост без достаточно длительного испытательного срока.

— И сколько он продлится, этот самый срок?

— Лет десять, ну, может, пятнадцать.

— Я думал, ты хочешь отойти от дел и удалиться на покой.

— Да, со временем. Прежде тебе придется убедительно доказать, что ты достоин меня заменить. Для начала надо вступить в переговоры со Смитом. Пойди к нему и скажи, что Дом Синанджу можно убедить пересмотреть его нынешнюю позицию насчет дальнейшего сотрудничества с Америкой. Только не переусердствуй и ничего не обещай. Пусть твои речи будут несколько туманными, и помни, ничто не действует на собеседника так сильно, как внезапное молчание, сопровождаемое пристальным взглядом прищуренных глаз. Ну-ка, Римо, покажи, как ты умеешь это делать!

Ученик нахмурился и грозно сощурил глаза.

— Похоже, ты просто не способен сощуриться так, как надо. Я дам тебе зеркало, потренируйся хорошенько и только потом отправляйся к Смиту. Да постарайся так заговорить ему зубы, чтобы он согласился на любые уступки.

— Понятно, — кивнул Римо, вскакивая на ноги. Потом глубоко вздохнул и сказал: — Спасибо, что дал мне еще один шанс.

— Шанс — это шанс, а мне нужно дело!

Римо повернулся к двери, но тут Чиун вновь окликнул его:

— Ты кое-что забыл!

Подумав, ученик повернулся лицом к учителю и отвесил ему низкий поклон. Настоящий поклон в сорок пять градусов.

— Ну как? — спросил он, выпрямляясь.